Заначка Пандоры
Шрифт:
Когда-то здесь можно было обойтись без фонарей и факелов. В двух местах сохранились узкие лазы наверх, выводящие к вершине холма, сквозь них и теперь пробивался смутный отблеск дня. Юджин походил по центральному гулкому проходу взад-вперед и сказал, что святилище выстроено аккуратно по ходу Солнца. Первые лучи восхода проникали в голову божества прямо через рот и освещали скульптуру — тоже в виде головы, — стоящую в конце первого коридора. За второй головой начинался уклон, в двух местах потолочные перекрытия треснули и частично обвалились, а под ногами хлюпала вода. Продвигаться дальше без снаряжения и прожектора отважился бы лишь безумец. Зато перед подземной скульптурой, где над сырым скользким полом возвышалось подобие столешницы, оставались те самые
Параллельно главному проходу тянулись два коридора, более узких, но достигавших зато метров четырех в высоту. Вдоль коридоров, в нишах, прятались статуи. Воины с кошачьими головами, воины с головами птиц, воины с лицами, закрытыми масками. Отдельно — сидящие фигуры с нарочито женскими формами. Инна потянула нас к ближайшей нише. У двухметрового гиганта левая рука была отпилена почти по плечо, недоставало также половины копья, прижатого к бедру, и части короткой юбочки, выполненной в виде прилегающих, как черепица, пластин. Роберт без конца щелкал зажигалкой, огонек еле тлел, чад лишь добавлял рези глазам.
Я не сразу сообразил, из какого материала отлиты статуи. Поверхность благородного металла покрывал толстый слой грязи, плюс сверху почти безостановочно сочилась вода. Кошачья маска с трудом угадывалась под наслоениями лишайников и серой плесени. Я вытащил нож и поскоблил пластины на груди великана. В полной тишине это прозвучало, как скрежет зубов голодного чудовища.
Потом мы грелись наверху. Деревья и кусты продолжали плавно танцевать, но я почти уже не обращал на это внимания. Достаточно взяться втроем за руки, сесть поплотнее, и наваждение ослабевало. На ноже остались следы золотой крошки. Я открыл планшетку навигатора, вытянул из паза усик дополнительной антенны, забросил на сучок. Батарея разрядилась только наполовину, но прибор молчал.
— Спасибо, Герочка, — почти торжественно произнесла Инна.
— На здоровье. Что теперь?
— Ты всё забыл… Я же тебе говорила, что мне необходимо сюда прийти и здесь остаться.
— Ты нашла что хотела?
— Да.
— Вот это?! — Я показал через плечо на вход в подземелье. — И стоило всю дорогу мне врать?
— Ты можешь взять столько, сколько захочешь. Боги выпустят тебя.
— Добрая какая… А ему? — Я указал на Юджина. — Ему ты не предлагаешь?
— Ты же хочешь уйти, — делая вид, что не замечает моей язвительности, мягко упрекнула она. — А он не хочет.
— Куда я уйду, ты смеешься?
— Я провожу тебя к твоим друзьям. Я знаю, где они, это недалеко. А если хочешь, я выведу тебя с другой стороны, к озеру. Там есть лодки, ты уплывешь. Ты можешь стать очень богатым, Герочка. Тебе не придется больше… — она споткнулась.
Ковальский помалкивал, отвернувшись. Боб пытался высушить на солнце остатки ботинок. После того как Инна вернулась, он волочился за ней, как привязанный.
— Договаривай!
— Ну, хорошо! — вздохнула она. — Тебе не придется больше убивать людей.
— По-твоему, я убийца?
— А кто ты, Герочка? Ты можешь сказать, кто ты? — Я почувствовал, что задыхаюсь. Девчонка явно выбрала неудачный момент, чтобы меня подразнить.
— Боб, спустимся еще разок вместе? У меня возникла кое-какая идея…
Ковальский отряхнул штаны, схватил Кона под локоть и буквально поволок в пещеру. Тот вырывался, оглядывался, словно ища у жены поддержки, но та лишь помахала ему ладошкой вослед.
— Герочка, ты так напрягся… Ты хочешь ударить меня?
Она приблизила лицо вплотную. Такой родной, почти забытый запах: немного шоколада, немного мятной жвачки, немного пота… Я
готов был слизывать ее пот бесконечно. Инна положила исцарапанные, шершавые ладошки мне на щеки. Нет, она совсем другая, не стоило обманываться. Загорелая лесная богиня, хворостинки рук окрепли, да и вся она слегка набрала вес. С меня штаны валятся, а она ухитрилась потолстеть. Нет, конечно, она не толстела, она всего лишь возвращалась к своему нормальному весу, нормальной женской округлости, которую отняла у нее болезнь…— Почему ты стесняешься слез, Гера? Ведь это замечательно, когда мужчина умеет плакать.
— Чего ты от меня хочешь? Зачем ты затащила меня сюда?
Она прижалась ко мне горячей щекой, обвила шею руками. В таком положении, если нападут, мне будет тяжело стрелять…
— Ведь ты же не будешь спорить, что я в этом долбаном болоте не по своей воле? Те, кто меня послал, хотели лишь выяснить, зачем за тобой увивается штатовская резидентура…
— Точнее, ты и меня считал шпионкой, ведь так? — Я слышал биение ее сердца. Где-то под землей гулко разносились мужские голоса. По сухой коряге в колонну по три поднималась армия муравьев. Пчелы пировали в истекающих нектаром розетках цветущих кактусов.
— Герочка… — она уселась мне на колени. Я непроизвольно скосил глаза на провал, в котором скрылся Боб. — Ты как маленький, ты действительно всё время ждешь каких-то приказаний. Но я не командир тебе и не могу приказывать. Ты для меня столько сделал, я так поверила в тебя, понимаешь? Так почему ты сам в себя боишься поверить? Стоит тебе захотеть, и командиров больше не будет, разве ты не понимаешь?
Она взбила мне волосы ласковым полузабытым касанием, я чуть не завыл от тоски.
— Послушай, — Инна покусала нижнюю губу. — Я попытаюсь еще раз, но не уверена… Пенчо считал, что у меня есть такой же дар, как у него и у Аниты. То есть это никакой не дар, просто в голове что-то не так устроено, вот и всё. Я говорила тебе про дракона… Пенчо сказал, что некоторым мужчинам дано слышать, но не дано приходить сюда, потому что мужчины более агрессивны. Они всю жизнь сражаются, всю жизнь дерутся, что-то доказывают, даже те, которые выглядят смирными… Вы устроены иначе, ничего тут не поделаешь. Так и должно быть, иначе бы я тебя не любила, Гера. Но эта вот агрессивность, она тоже бывает очень разная. Понимаешь, что я хочу сказать? Ах, боже мой, я так боюсь опять тебя обидеть!
— Обижай! — я поцеловал ее пальцы.
— Знаешь, я очень много думала все эти дни… О нас, о тебе, обо мне, о Роби… Нет, не перебивай, я не то имела в виду. Роби, он такой же, как Женя. То есть нет, они не похожи — и характеры не сравнить, и знания. Но я их не боюсь так, как тебя. Не потому, что ты желаешь мне плохого. Я же вижу, как ты переживаешь за меня. Я боюсь тебя, потому что не представляю, что может случиться с тобой завтра. Я говорю не о твоей службе, а о том, что у тебя внутри. Ты злой, Герочка.
— А они оба добрые?
— Нет, конечно нет. Роби иногда бывает просто отвратителен. Я же тебе рассказывала. Он бывает мелочен до противного или может свербеть целый вечер, что я его обидела, или вообще не разговаривать со мной неделю… Всякое такое. Он злопамятен. Иногда я давно всё забуду, а он помнит, не может простить. И сам мучается, что не может забыть. А когда он ревнует, это вообще тихий ужас. Ты думаешь, он сейчас не ревнует? Еще как, просто он знает меня. Но его свирепость, Герочка, она обычная, житейская, понимаешь? Поэтому я и хотела, чтобы ты взял золото и ушел. Кстати, там не только золото…
— Знаешь что? — Я поднял с земли здоровенную засохшую шишку, похожую на зеленый ананас. — Если ты еще раз заговоришь о деньгах, я тебя по уху вот этим стукну. Всё, что здесь спрятано, должно быть открыто людям. И поверь мне, я держал в руках столько денег, что давно мог купить островок и целое племя мулаток.
— Ты серьезно так считаешь? Всё открыть людям? — Она ненадолго задумалась. — Хотя, пожалуй, ты прав. Так мы и поступим, самое время.
— Вот видишь, я не злой, а добрый. Ты сможешь сделать так, чтобы сюда прошли другие?