Заносы
Шрифт:
Побежал к своим дружкам советоваться.
Вернулся и говорит решительно:
– Не имеешь права! Или отдавай мои деньги, или я на тебя в милицию заявлю!
– Заявляй, куда хочешь!
– Это что ж такое! – закрутился Серега. – Собственные деньги не отдают!
Побежал в лабораторию, попросил у женщин лист бумаги и ручку. Те спросили, зачем. Серега рассказал. Они его выгнали. Тогда он – в котельную. А там такие кумушки сидят – вообще все про всех знают. Серега еще рассказать не успел про свою беду – так турнули, что он пробкой из этой котельной выскочил. Но успокоиться уже не мог, да и дружки поторапливали. Поперся в дальний цех, где декорит делают,
– Вот! Заявление! Или отдавай мои деньги по-хорошему, или я сейчас же иду в милицию!
Вижу: не шутит. Настроен серьезно. И впрямь попрется с пьяной мордой в милицию, где его тепленького и сграбастают. А я виноват буду – собственного подшефного в вытрезвитель отправил! Зло меня взяло и на Серегу, и на всю эту шефскую систему.
– На, – говорю, – твои деньги! Хоть залейся! И ко мне больше не подходи!
Серегу как ветром сдуло. И два дня где-то носило. Разные люди видели его у разных магазинов. А потом, когда разбирали на «пьяной комиссии», он меня же во всем и обвинил.
– Товарищи комиссия! – говорит и на меня пальцем показывает. – Я его по-хорошему просил: дай пятерочку! А он мне все деньги бросил – «хоть залейся, и ко мне больше не подходи!» Разве так можно?! Он же мой наставник! Я его слушаться должен. И что мне после этого оставалось?! А дал бы пятерочку, как я просил, и все бы в ажуре: и деньги целы, и прогулов не было, и баба не ругалась! И вы бы меня здесь не разбирали!
– Вообще-то он прав, – усмехнулся председатель комиссии Селиванов.
– Конечно! – обрадовался Серега и снова показал на меня пальцем. – Он неправильно поступил. Это надо записать в протокол!
– Может, ему другого наставника подыскать? – то ли в шутку, то ли всерьез обратился Селиванов к членам комиссии.
– Не, зачем, – заступился Серега. – Этот тоже ничего. Только ему надо объяснить, чтоб он так больше не делал. Человека ж воспитывать надо! Вы его на своем партсобрании поругайте – он исправится. Он же не дурак! Тверже надо быть! – обратился уже ко мне. – Дал слово – держи!
– Хорошо, – сказал Селиванов, – мы с ним разберемся. А вот с тобой что делать?
– А я обещаю: этого больше не повторится! И прошу мне поверить.
– Тебе сколько уже верили?
– В последний раз!
Люди смеялись, с Серегиной зарплаты сняли пятьдесят процентов премии, а я виноватый.
– Как же это ты своему подшефному – «хоть залейся»? Нельзя так! – пожурил Селиванов. – К наставничеству нужно относиться серьезней! Надо больше времени уделять своим подшефным, разговаривать с ними почаще, жизнью интересоваться… Перевоспитывать!
– Кого перевоспитывать, Василий Сергеевич?! Человек на двадцать лет старше меня!
– Но Ивана же перевоспитали!
– «Перевоспитали»! Через час его нюхаю!
– Ну и правильно! Он чувствует за собой контроль и держится. Так и надо!
Селиванов ушел к своим арматурщикам, а передо мной Серега маячит.
– Ты… это… извини! Но ты же сам виноват.
– И не подходи! – говорю. – Из-за тебя одни неприятности.
Серега вздохнул сочувственно, потоптался.
– А ты это… стакашку пропусти – полегчает, – от души посоветовал. –
Я ж понимаю. Хочешь, сейчас сбегаю?Огнеопасная история
У Юры с наставничеством гораздо лучше получается. Я, по его словам, успехи делаю на нелегком пути интеллектуального развития, за что ему благодарен. Чтобы не прерывать надолго процесс моего образования, пригласил меня в музей – он его по ночам сторожит – да вдруг спохватился:
– А ты кто вообще?
– В смысле? – не понял я.
– Ну, западник, почвенник, сионист, антисемит, фашист, анашист, буддист, монархист, православный, мусульманин? По убеждениям кто?
– Не знаю! – честно признался я, пожав плечами для убедительности. – Я на заводе работаю, материальную базу создаю.
– Тогда ладно, – махнул рукой, достал пухлый ежедневник. – Я на всякий случай. А то у меня были как-то ребята из «Памяти», сидели квасили. Вдруг Аркаша с Димкой заявились. Тоже выпить не дураки, но совсем другого содержания. То ли я ошибся – не тот день им назначил, то ли они сами пришли, не согласовав. Слово за слово – получился мордобой. На хрена мне это надо! А раз ты не определился, тогда все равно, – полистал свой кондуит. – Та-а-ак… В понедельник у меня – поэты, в среду – татары, а в пятницу зэк один придет. Удивительный человек! Умный начитанный. Пятнадцать лет отсидел…
Интересно, кто у него на этот раз будет.
Спускаюсь в подвал. В комнате кроме Юры человек в длинном кожаном пальто и неопределенного цвета, словно жеваной беретке – точь-в-точь, как у меня была, но неизвестно куда делась.
– Гена историк. Боря гегемон, – представил нас Юра друг другу.
Гена историк тут же отпустил интеллигентную шутку в адрес рабочего класса – «движущей силы революции». Оказывается, он в своих трудах доказывает, что рабочий класс – вовсе не гегемон и движущая сила, и уж тем более не мог быть таковым в России 1917 года. Мысль по тем временам крамольная, а потому заслуживающая внимания, и мне следовало бы как-то ответить, подискутировать, защищая братьев по классу… А никак! Смотрю я на эту его беретку и не могу отделаться от мысли, что она моя! Ну точь-в-точь такая у меня была – словно той же коровой жеваная, трудно определимого цвета и формы. Всякий раз, когда я ее надевал, жена морщилась – тогда я еще женатым был – и спрашивала с брезгливой гримасой: «На какой помойке ты ее отыскал?» Вещь, конечно, не парадная, но необходимая и очень удобная. И однажды я ее не обнаружил на месте.
– Где беретка? – спросил.
– Где ты ее нашел, туда и отнесла!
И вот нашлась пропажа! Один к одному!
Глядя на Гену и проникаясь к нему почти родственными чувствами, я, вместо того чтобы защищать братьев по классу от нападок гнилой интеллигенции, невольно улыбаюсь: рукописи не горят, беретки – символ творчества – бесследно не пропадают.
Но дальше началось странное.
– Тебе «Мастер и Маргарита» не нужна? – вдруг ни с того ни с сего спросил Гена. – Состояние хорошее. Не дорого.
Я опешил. Как может интеллигентный человек, да еще и в такой беретке продавать такую книгу?! Если только он занимается книготорговлей.
– У тебя их несколько, что ли? – спросил удивленно.
– Почему?! – тоже удивился Гена. – Одна. Это моя книга.
Ничего не понимаю!
– Бери! – сказал Юра. – И не думай! На черном рынке она восемьдесят стоит, а Гена тебе ее за шестьдесят отдаст. Я б и сам взял, да денег сейчас нет.
Конечно, я взял эту книгу. И она действительно была в хорошем состоянии. Но…