Заносы

– Ты случайно не знаешь, даосы пьют или нет?

– Кто-кто? – я не понял.

– Ну, это религия такая – даосизм. Ее последователи пьют, или им не положено?

– Так они же раньше были, в древности, и далеко на востоке. А у нас их, вроде, и не было никогда!

– Теперь есть.

Я сразу же решил познакомиться с живым даосом и получше узнать, что это за религия. И вовсе не любопытства ради. Шел 1981 год, и коммунистические динозавры уже начали вымирать один за другим. Осознав, что обещанного коммунизма – всего навалом, работать по четыре часа в день, суббота-воскресенье выходные – нам уже не дождаться, все поняли: будет что-то другое.

Что?!

Одни на этот вопрос беззастенчиво врали, другие застенчиво темнили, третьи говорили: мы люди маленькие, нам, татарам, все равно. Как бы то ни было, на горизонте вместо коммунизма уже маячило что-то новое, интересное и подозрительно несоциалистическое, а местами, я бы даже сказал, вообще антисоветское! И хотя прежние цели и лозунги никто не отменял и Партия по-прежнему считала себя «умом, честью и совестью нашей эпохи», что-то назревало. Из последних сил и наперекор всему Партия продолжала настаивать, что «наша цель – коммунизм». Эта надпись, когда-то светившаяся в темное время суток, ныне, словно скелет доисторического животного, огромными буквами-костями растянувшаяся по крыше длинного кирпичного дома на Можайском шоссе, вызывала лишь усмешку и недоумение. Мы шли мимо официальных призывов, планов, лозунгов и деклараций навстречу неизвестному. В то же время кое-кто всерьез полагал, что перемены у нас начнутся с новой религии.

– Ну как, пьют? – осторожно спросил я у Юли, выпускавшей девчат погулять, и без звонка входя в квартиру.

– Вроде, нет, – ответила она приглушенным голосом, наверное, чтобы не спугнуть такую положительную религию, и добавила еще тише: – Есть в ней что-то… Как бы это сказать? Стабилизирующее. По-моему, очень неплохая религия. Полезная для России.

– Слава Богу, пусть и даосскому! Главное, человек пить бросил.

Однако Бог, как оказалось, ни при чем – у даосов, как и у коммунистов, Бога нет. Но это Юра мне уже потом объяснил.

Он сидел на полу в большой комнате и ничего не делал, что было на него совсем непохоже. Ни икон, ни свечей и вообще ничего религиозного, тем не менее, что-то необычное все же присутствовало.

Как известно, чтобы жители первых и последних этажей не чувствовали себя униженными и оскорбленными, пол в их квартирах настелен паркетной доской, а не линолеумом, как у прочих, кому и так хорошо. В пространстве, переполненном солнечным сиянием и паркетным его отражением, сидящий на полу босой даос Юра выглядел и сам, как святой!

– Лучше уж медитация, чем вино, – шепнула Юля.

Я тоже сел на пол, но ноги у меня не сложились, как надо. Стало ясно, что для медитации я еще не созрел. Неудивительно, Юра всегда всех опережал.

– Так что это за религия такая, и чем она тебе понравилась? Годится она для нашего светлого будущего или как?

– Это не совсем, чтобы религия… – ответил Юра.

– Ну, философия.

– И не совсем философия.

– Пояснее можно?

– В каждой религии есть Бог, в философии – четкие понятия, определения. И там, и там – разные направления и споры между ними. В даосизме никто никому ничего не доказывает. Здесь не принято лапшу на уши вешать.

– Но у них же должны быть какие-то свои попы, гуру, шаманы или как их там? Нельзя же без начальника!

– У каждого свой путь. Каждый сам себе начальник. Есть традиции, тексты… То, что помогает приобщиться к Дао.

– Дао – это путь, насколько я знаю.

– Что такое Дао, не знает никто. Но для даосов, конфуцианцев и буддистов это нечто всеобъемлющее и сокровенное. Дао выше религий.

– А кто все начал? Откуда это пошло?

– Жили-были разные царства-государства, – спокойно, словно для своих дочек сказку, начал Юра. – В каждом свои порядки, свой уклад, своя религия. И всем казалось, что так было и будет всегда. Но Земля неожиданно и непонятно обретает мощный духовный импульс. В разных местах появляются новые мысли, идеи. В мир приходят удивительные личности. Библейский пророк Исайя проповедует веру в Яхве и предсказывает рождение Христа, Сиддхартха Шакьямуни учит, что жизнь полна страданий и изменить это невозможно, но есть пути преодоления, Конфуций создает стройную систему добродетелей. Проповедуют Заратустра, Махавира, Пифагор и много других менее известных и тех, чьи имена мы уже никогда не узнаем. Рождаются новые учения, религии. Тоже чего-то выясняют, спорят, морды друг другу бьют. И вот в эту круговерть и сумятицу неспешно верхом на быке въезжает старый мудрец Лао-Цзы. Смотрит он на всю эту заварушку и думает: «А стоит ли суетиться, увеличивая и без того нелегкое бремя страданий? Не лучше ли жить в маленькой уютной стране, в тихой деревне и работать на своей земле. Слышать лай собаки соседа, что живет через дорогу, крик его петуха, и достаточно. А в гости можно и не ходить». Лао-Цзы был хранителем секретных архивов царства Чжоу, где прожил долгое время. Он не делал карьеры, не стремился наверх, расталкивая локтями других. Но, знакомясь с документами, увидел вопиющие противоречия тайной и явной сторон жизни, увидел, какие беды происходят от неистовства человеческих желаний. Тогда-то и снизошло на него божественное откровение – чувство сопричастности всего существующего Великому Пути. Шаг влево, шаг вправо – утрата этого чувства. Наставник – Природа. Отдалился от нее – сбился с пути, одичал в ней – утратил движение. Это едино и для государства, и для человека. Когда Лао-Цзы увидел, что царство Чжоу подошло к своей гибели и ничего уже не изменить, он покинул его, оставив начальнику пограничной стражи книгу, которая и стала основой нового учения. Куда он отправился и где окончил свой путь, никто не знает.

– Я думал, даосизм в Индии возник, – с сожалением протянул я, – а ты, оказывается, с хунвейбинами связался!

– Дао вечно и всеобъемлюще. Еще и Земли не было. Из каких-то газов, космической пыли начала формироваться новая планета. Все это сошлось и завертелось в космическом вихре. Появились материки, океаны, растительность, животные, человек. И все идет именно так, а не иначе, в соответствии с неким предназначением, отклониться от которого – гибель. Наша планета своим рождением и развитием вписалась в общую гармонию мироздания. Люди тоже внутри этого священного процесса. У человека в нем не место, не ниша и не хата с краю, а Путь! Если он человек, который звучит гордо. Камню, дереву, зверю не нужно знать о Дао – оно и так в них и они в нем. Но человек – явление другого ряда. У него есть выбор. А это и гибель, и спасение. Возможность выбора становится проклятием, если утрачена сопричастность с великой гармонией мироздания. «Дай мне узнать сияние Великого Пути, – говорят даосы, – и научи, как идти по нему! Страшусь лишь отклониться».

– Ну, а этот здесь при чем?! – я сделал глупую физиономию, а руками изобразил движение крыльев. – Он же вымер давно! Его живьем никто не видел!

– Радиацию тоже никто не видел, а у нас уже третий на тот свет собирается.

– Где «у вас»?

– Где-где! – передразнил. – Где голова на бороде. Я тебе говорил.

Но от меня так просто не отделаешься, потому что я, как Борис Леонидович Пастернак, – во всем нам хочется дойти до самой сути.

Что это было?! Эманация, трансформация, галлюцинация или объективная реальность?! Во всей Москве, если я не ошибаюсь, только два птеродактиля: один в Зоологическом музее, другой в Дарвиновском. Но оба уже давно не летают.

– Вот вы на полу сидели, – спрашиваю с подвохом, – ему хвост не мешал?

– Нет у птеродактилей хвостов! Не бывает!

– Юр, – не отступаю, – только без обиды! Просто интересно. Он был один или с розовым слоном?

Юра вздохнул.

– Один, – хмуро сказал. – Ни розовых слонов, ни зеленых чертей с ним не было. Я сам поразился, когда его увидел. И состояние какое-то странное… Да и не пьяный я был.

– Еще вопрос. Только не обижайся! Я просто уточнить. На каком языке вы разговаривали?

– Я сказал, что мы общались. Я на великом и могучем… – Юра задумался. – Так мне казалось, по крайней мере. Но он понимал меня раньше, чем я успевал договорить. Может, телепатия. Но он тоже время от времени издавал какие-то необычные звуки. Резкие и, я бы сказал, малоприятные. Но они меня как-то вздергивали. Сразу не до шуток становилось. Смотрю на него, как завороженный, в голове броуновское движение, может, думаю, времена сместились!? Может, если в самом деле все развивается по спирали и представить это в виде пружины, то получится, что две точки на разных витках будут гораздо ближе друг к другу, чем две точки на одном витке, но диаметрально противоположные. Может, по неизвестным причинам произошло сжатие этой спирали и взаимопроникновение каких-то фрагментов.

– Обожди! Он «Стрелецкую» пил из стакана или из горла?

Юра задумался.

– Не очень помню. По-моему, и так и так.

Путь логики снова оказался ошибочным. Так же упорен был мой знакомый Эдик, с которым мы вместе на комбинате работали. Допился до умопомрачения. Жена приходит, а он шваброй по люстре колотит и орет:

– А ну слезай, кому говорю!

Она:

– Что ты делаешь?! Ты же люстру разобьешь!

– А как их еще выгонишь?!

– Уже всю совесть растерял – до зеленых чертей допился!