Заноза для бандита
Шрифт:
— И? Вы о чем-то хотите меня попросить?
— Да, — решительно говорю я. — Меня к ним не пускают. И я подумала: вдруг вы можете мне помочь?
— Я могу это устроить, — тут же отвечает полковник.
Я улыбаюсь, но чувствуя неловкость, говорю:
— Анатолий Маркович, я должна сразу вам сказать, что ничего не стану предпринимать против Андрея. Потому, если вы решили мне помочь из-за…
— Нет, я на это не рассчитываю. Пока. Считайте, что это просто дружеский жест, — отвечает полковник, я слышу, как он что-то быстро печатает. — Я отправлю вам сообщение о времени свидания, и Марина… мой вам совет: не говорите Громову
Я и не собиралась.
Прощаюсь с полковником, и через пятнадцать минут получаю от него сообщение: четвертое февраля в десять утра.
В понедельник!
Наконец-то!
Встречу мне разрешили с мамой. Отца так и не привели, но ладно уж! Главное, мама здесь, и я, как в детстве обнимаю ее. Словно и нет той стены, возникшей между нами, как я повзрослела.
В конце концов, Андрея ведь я принимаю, а он творит гораздо более страшные дела.
— У нас час, — говорю я. — Как ты? Ты получала передачи? Что вообще произошло?
— Ох, Марина, это так ужасно! Это место — оно не для меня, — отвечает мама, накрыв мои ладони своими. И понижает голос, чтобы никто лишний не услышал. — Если бы я знала… никогда бы ничем подобным не занималась, лишь бы не оказаться здесь! И, если получится выбраться, больше никогда…
— Я обязательно вытащу вас с папой! — говорю решительно, но уверенности этой не чувствую.
Напускное это.
— Надеюсь, — протягивает мама. — Вот только наш адвокат — полнейшая бездарность. Плюгавый мужичонка выделенный нам с отцом нас скорее утопит, чем вытащит.
Что?
— Андрей сказал, что он нанял хорошего адвоката… — начинаю я говорить, но мама перебивает меня.
— Он соврал! — яростно шипит она. — У нас бесплатный защитник, и ладно бы он хоть старался вникнуть в дело, но нет! Этот Аркадий, или как там его… он — амеба! Уставшая жить, и разочарованная во всем амеба! Ему плевать и на нас, и на себя, на суд вместе с его Фемидой! А Андрей твой — моральный урод, и я зря понадеялась, что ради тебя он изменится! И… почему ты не навещала нас целый месяц? Наш, с позволения сказать, адвокат сообщил нам, что ты улетела отдыхать…
Сижу, хлопаю глазами в недоумении, и молчу. Как же так? Андрей ведь обещал помочь, говорил, что адвокату можно доверять, но ему пока недосуг со мной встретиться — так он занят.
А я спала. Весь месяц!
— Я пару раз приходила, но меня не пускали, — бормочу я. — Мама, это недоразумение! Я поговорю с Андреем! Не понимаю ничего…
Мама вздыхает, и приглаживает сальные волосы руками.
— Он тебя обманул. И, думаю, наш арест — его рук дело, только я не понимаю, зачем? Может, хочет убрать нас из твоей жизни…
— Да о чем ты говоришь вообще? — повышаю я голос, и мама прищелкивает пальцами, чтобы я замолчала.
— Мы договорились, чтобы Громов не вмешивал тебя, чтобы не заставлял отдавать долг. Должны были сразу так поступить, чего уж! Но лучше поздно, чем вообще никогда. Наш с отцом долг ведь. И мы начали работать на Громова, выполнять кое-какие поручения, — мама мнется, а затем решается. — Пару раз мы отвозили какие-то странные сумки со склада. Один из его людей прятался у нас дома неделю — недавно раненный паренек. И Громов переписывал на нас несколько компаний, лишь недавно их забрав. Неделю не было никаких заданий, и под Новый Год нас выводят из квартиры, и показывают багажник,
набитый героином! И наши отпечатки на ручках сумок!Закрываю лицо руками, давлю пальцами на глаза, пытаясь сосредоточиться.
И осознать, понять.
Да, Андрей — не поклонник моих родителей, но не до такой же степени? Использовал моих родителей для каких-то своих темных делишек, наврал мне, что нашел им адвоката… как он мог?
— Ты правду говоришь? Не обманываешь? — хрипло выдавливаю я.
— Клянусь, это правда! Марина, мы бы никогда не связались с наркотиками! Да даже с травкой никогда дел не имели… и с алкоголем тоже! Мы много ошибок с отцом натворили, но поверь мне: наркотики — не про нас! Чем хочешь поклянусь тебе!
Злость разливается по венам, как яд. Достигает сердца, и набатом отдает в голову. Андрей мне врал! Все это время врал, утешая лживыми обещаниями! А я уши развесила…
Идиотка!
— Мама, вы ссорились с ним? Андрей вас… недолюбливает. У него есть иной повод, кроме того вашего долга?
— Нет, — быстро отвечает мама. — Правда. Я долго думала об этом. Месяц думала! Мы и не пересекались даже, так что это, скорее всего, из-за тебя. Нет-нет, не ты виновата, но есть такие мужчины, которые хотят полностью завладеть женщиной! Лишить родных, близких, а затем — друзей и приятелей. Чтобы не было работы, увлечений — ничего, понимаешь? Лишь четыре стены, и он сам! Мы, признаться, думали, что ты дорога ему, и возможно так и есть. Надеялись, что тебя он не тронет, да и нас в покое со временем оставит… ради тебя.
Тру виски, нажимаю пальцами. Снова тошнит, снова кружится голова, и я запуталась в собственных мыслях и чувствах!
— Мама, — я сглатываю горькую слюну. — Я обещаю: я найду хорошего адвоката. Квартиру, если понадобится, продам, но вас не брошу!
Мама прикусывает губу, и глядит на меня влажными глазами. Она за этот месяц так постарела… сколько ей уже? Пятдесят один год. Не старая ведь, но женщине и правда камера противопоказана: корни волос отросли, ногти в кошмарном состоянии, как и кожа… но выражение лица мамы хуже всего. Отчаяние, и принятие. Хоть их и посадили не за дело, но они ведь и правда заслужили тюрьму, и понимают это.
— Спасибо. И… прости, дочка!
— Не время сейчас…
— Нет, время, — перебивает мама. — Прости, если сможешь! Мы были ужасными родителями, но я клянусь: мы постараемся исправиться, и дать вам с Артемом то, что вы заслуживаете — нормальную семью!
— Прощаю, — шепчу я, и целую мамину ладонь.
Давно уже простила.
Открываю дверь трясущимися от злости руками. Врал мне! И не о мелочах несущественных — о родителях, попавших в беду врал! О родителях, которым пятнадцать лет светит!
Андрей стоит в коридоре, облокотившись плечом о стену, и кулаки сжимает. Доложили уже? Конечно, охраняют ведь. Или следят, докладывают ему обо всем. Знает Андрей, где я была, и злится…
— Почему? — выдавливаю, желая накинуться на него.
И глаза выцарапать.
— Пусть сидят! Заслужили, — не отпирается Андрей. Даже не пытается врать.
— А ты-то сам? Не заслужил? — кричу я. — Или тебе можно что угодно творить, а другим — нет?
— Ты угадала! Мне можно все!
В ушах звенит от ярости. Не знаю, что предпринять, меня словно на куски разрывает: высказать этому лжецу все, что я о нем думаю, или устроить драку? Или и то, и другое?