Заноза для хирурга

Сажусь обратно. Хорошо только одно – у моих мучений появляется конкретный срок. В написанном Аниной рукой заявлении указан отпуск на десять дней. Сегодня пятый. Половина. Не знаю, как я протяну ещё столько же. Но теперь у меня хотя бы появляется уверенность, что она вернётся. Ведь если речь просто об отпуске, ей же нужно будет выйти на работу?

Только надежда на это позволяет мне не сойти с ума в ближайшие дни. Соболевский не объявляется. То ли ещё не вернулся из санатория, то ли продолжает держать паузу. Если учесть, какая трёпка мне от него предстоит, я и сам не напрашиваюсь на разговор. Успеется.

Бингли, которого я для краткости стал звать Беней, повадился спать в моей постели. Попробовал было выселять его на кухню, но мерзавец так жалобно пищал под дверью, что сил это терпеть у меня не хватило.

Последние сутки из отведённых десяти тянутся как жвачка. Хорошо хоть, работа помогает справляться с ожиданием. По максимуму загружаю себя, а заодно и всех остальных. Отделение трудится в авральном режиме, и я уже краем уха зацепил разговор медсестёр, которые жаловались друг другу, что только Анна Николаевна в состоянии справляться с «этим чудовищем», которое всех уже замучило своими придирками. Так понимаю, речь обо мне.

Ну, что сказать. Они, в общем-то, правы. Вот только моя Белль сбежала, и даже когда вернётся – надежды на превращение в принца у меня стремятся к нулю. Я уже сотню раз пытался проигрывать в голове, как произойдёт наша встреча, но так и не могу представить, что будет.

Утром дня икс у меня всё валится из рук. Я разбиваю чашку с кофе, режусь осколками, чуть не спотыкаюсь о Бингли… У мелкого паршивца, похоже, есть тайная способность моментально материализоваться именно там, где его сейчас не ждут. Выругавшись, одеваюсь и приезжаю на работу чуть не в шесть утра.

Это какое-то сумасшествие, но я как будто чувствую момент, когда Аня появляется в отделении. Никто не заходит в кабинет, из-за двери не доносится голосов, но всё во мне просто кричит – она здесь! Поднимаюсь, выхожу в коридор, успеваю пройти чуть вперёд, но тут же резко останавливаюсь.

Аннушка стоит в нескольких шагах от меня возле поста медсестры. Немного виновато улыбаясь, что-то говорит Надежде. Мне не удаётся разобрать слова. Я жадно смотрю на неё, выхватывая отдельные детали. Она не выглядит исхудавшей или бледной, наоборот – лёгкий румянец, кожа как будто даже немного золотистая… Хирургический костюм слегка обтягивает фигуру в нужных местах. Сглатываю, торопливо поднимаю взгляд от груди и упираюсь в серьёзные серо-голубые глаза.

Колени подгибаются. Господи, какая же она… Как будто впервые вижу, насколько она красива. Открываю рот, но не успеваю ничего сказать.

– Доброе утро, Никита Сергеевич, – Аня равнодушно кивает, в голосе не найти даже намёка на тепло. Проходит вперёд и скрывается в ординаторской.

Мне словно плеснули в лицо ледяной водой. Моргаю, пытаясь сообразить, как поступить, и замечаю исполненный сочувствия взгляд старшей медсестры. Она тут же отводит глаза, но я понимаю, что мои эмоции незамеченными не остались.

Поворачиваюсь и просто сбегаю к себе в кабинет. Отдышаться. Смотрю в небольшое зеркало возле вешалки. Пытаюсь увидеть себя со стороны её глазами. Приглаживаю волосы, они почему-то всклокочены. Черты лица как будто заострились, щетина... Я что, забыл побриться сегодня?

Отворачиваюсь от отражения, становится до невозможности тошно.

Похоже, настоящие мучения мне ещё предстоят.

Глава 22

Аня

– Ох, Герман Эдуардович, вы себе не представляете, как я вам благодарна! Это какое-то чудо, в жизни мне не было так спокойно. Не знаю, как жить-то теперь дальше, обратно хочется! – улыбаюсь, показывая, что последние слова были шуткой.

– Я рад, дорогая моя, – старик тепло улыбается мне в ответ.

Мы сидим в гостиной Соболевского и пьём чай. Я приехала сюда сразу из аэропорта, не заезжая домой. Привезла Герману в подарок итальянские конфеты пралине, бутылку вина и оливковое масло. Покупала это всё, конечно, на свои деньги – к счастью, сообразила захватить с собой сбережения, отложенные как раз на отпуск. Карточку, которую мне дал Алекс в аэропорту, использовать было неловко. Хотя несколько раз я и расплачивалась ею в кафе.

– Герман Эдуардович, мне очень не по себе, – начинаю неуверенно. – Вы столько потратили, чтобы…

– О, нет, дорогая моя, не начинайте! – Соболевский перебивает меня. – Я так и знал, что разговор об этом обязательно зайдёт! Позвольте мне кое-что напомнить вам. Вы знаете легенду об Александре Македонском?

– Какую конкретно? – хмурюсь, пытаясь сообразить, о чём говорит мой собеседник.

– О его похоронах. Знаете?

– Боюсь, что нет, – качаю головой.

– Ну так вот, дорогая моя, есть такая поучительная легенда, что Александр Македонский завещал похоронить его с повёрнутыми кверху раскрытыми ладонями, которые были бы видны из гроба. Ибо он, завоевавший полмира, пришёл в него с пустыми руками и уходит так же, не взяв с собой ничего, – Герман смотрит на меня, печально улыбаясь. – Люди иногда слишком жадны и забывают, что захватить на тот свет ничего не выйдет. Давайте не будем говорить о деньгах? Я получил за них достаточно, увидев сегодня ваши счастливые глаза.

– Спасибо, – говорю тихо. – Спасибо вам.

Мы какое-то время сидим в уютной тишине. Из колонок, подключенных к ноутбуку, еле слышно играет музыка. Герман Эдуардович что-то смотрел, когда я приехала, и просто выкрутил звук на минимум, чтобы он не мешал разговору. Вот только в какой-то момент меня пробивает озноб, потому что я, кажется, начинаю узнавать мотив, который выводят два сливающихся в переливах нот голоса.

– Герман Эдуардович, что это? Очень знакомая мелодия, – мне становится не по себе.

Старик прислушивается несколько секунд.

– Дуэт Лючии… – начинает говорит и останавливается.

– …и Эдгардо, – договариваю упавшим голосом*.

Такое ощущение, что температура в комнате падает на несколько градусов. Герман вздыхает.

– Не хотел я начинать этот разговор, но, видимо, сама судьба подталкивает. Вам ведь на работу утром, – смотрит на меня сочувственно.

Киваю, обхватываю себя за плечи руками.

– Кстати, вот, возьмите, – он тянется к столу, достаёт из ящика мой мобильный.

Беру телефон. Подумав, откладываю в сторону. Завтра включу. Поднимаю глаза на Германа и решаюсь спросить:

– Он звонил вам?

– Да.

– И что сказал? – меня гложет какое-то болезненное любопытство.

– Я не ответил на звонки, – Соболевский усмехается, – но прислал сообщение, которое, полагаю, вполне ясно отражало моё отношение к произошедшему.

– То есть вы ничего не знаете, – выдыхаю и не пойму, я рада или расстроена.

– Ну почему же, – вокруг его глаз собираются морщинки, как при улыбке. – Я знаю, что в первый день Никита несколько часов ждал возле вашего дома в надежде, что кто-нибудь придёт. Знаю, что про ваш отпуск он узнал только спустя пять дней, а сейчас уже успел замучить всё отделение. Там, полагаю, молятся, чтобы вы поскорее вышли на работу.