Западня для леших

Разик тихонько свистнул, перевесился через бортик наблюдательной площадки, подхватил переданный ему снизу самострел, называемый в Европе арбалетом, моток тонкого линя и моток более толстой веревки. Он привязал линь к стреле, зарядил ею арбалет и почти сразу же после этого увидел вспыхнувший на крайнем куполе характерный зеленый огонек. Десятник прицелился в него, спустил тетиву. Стрела бесшумно унеслась в темноту. Разик зажал конец линя в руке и вскоре почувствовал натяжение с той стороны. Он связал линь с веревкой и принялся потихоньку вытравливать ее в ответ на натяжение, так, чтобы веревка не провисла, опустившись во двор. Вскоре веревка замерла, натянувшись до предела. Тогда Разик накрепко привязал свой конец к верхней балясине столба, поддерживающего навес над сторожевой площадкой. Затем, через несколько коротких мгновений, показавшихся ему бесконечно длинными, он увидел темный приближающийся силуэт, как будто парящий над дворцовым двором, и вскоре принял в свои объятия целого и невредимого Михася. Лешие отвязали веревку от вышки, позволив ее упасть во двор: пусть теперь враги гадают, куда исчез Михась, спустившись с крыши по невесть откуда взявшейся веревке. Незадачливый часовой, когда очухается, вряд ли будет рассказывать о том, чего он просто не видел, тем более что, скорее всего, дабы не стать козлом отпущения за все произошедшие во дворце события, он вообще не станет докладывать, что его кто-то оглушил.

Лешие соскользнули за частокол, спустившись на руках и легко спрыгнув затем со значительной высоты. Они одним броском домчались до кустов и вскоре достигли того места, где были спрятаны их кони. Бойцы выбрались из поймы на узкую московскую улочку, по которой неспешной рысью, чтобы не споткнуться невзначай в темноте и не привлечь лишнего внимания, держа наготове взведенные пистоли, направились к усадьбе Ропши, под защиту родных стен, где, как они надеялись, можно было перевести дух и снять нечеловеческое напряжение, владевшее всеми без исключения в течение нескольких часов.

По дороге маленький отряд проехал рядом с городской усадьбой Басмановых, в которой многие окна высоких теремов были ярко освещены. Там наверняка пировали и веселились.

– Ишь, гады, разгулялись, – с ненавистью произнес Михась. – Ну, ладно, живите до поры до времени, упыри! А там, глядишь, и к вам в гости заглянем на пир честной!

– Да уж, по европейским обычаям, после персонального приглашения на королевский пир ты был бы нарасхват во всех лучших домах! – насмешливо сказал Разик и, дурачась, добавил по-французски, подражая жеманному тону светской красавицы: – Ах, граф, покажите нам, пожалуйста, как вы забавлялись на пиру у великого князя Жана! Что, ногой по морде? Пяткой в лоб? Ах, какой шарман!

С громким смехом, который звучал чуть нервно и являлся разрядкой после пережитой смертельной опасности, лешие проскакали мимо басмановских хором, не ведая, что в этот момент всеобщая любимица Катька, по которой тайно вздыхал не только Разик, но и добрая половина всей первой сотни, а также других подразделений Лесного Стана, стоит в том самом тереме, который они хорошо видят с седел своих боевых коней, одна напротив шестерых опричников.

Некоторое время после ухода Басманова опричники лишь молча пили и таращились на Катьку, растягивая сладостное предвкушение предстоящей им забавы.

– Ну, что, братие? – начал Хряк. – Видите, девица ужо соскучилась тут перед вами без дела стоять. Да и жарко, небось, в горнице. А сарафан-то на гостье тяжелый. Помогли бы ей лучше раздеться, чтоб раньше времени не вспотела.

Опричники радостно заржали над сомнительной остротой своего достойного дружка-приятеля, трое с готовностью выскочили из-за стола и кинулись было к девушке, чтобы сорвать с нее одежду.

– Подождите, благородные витязи, – остановил их звонкий Катькин голос. – Не стоит вам себя утруждать понапрасну, в узелках да петельках сарафанных путаясь. Лучше сама я перед вами разденусь, не спеша да с улыбками, а вы наслаждайтесь действием сим грациозным да заманчивым.

Опричники изумленно и вместе с тем одобрительно загудели. Вскочившим из-за стола велено было присесть на скамью, чтобы не застили.

Катька поднялась на цыпочки, вытянула руки над головой, плавно крутанулась на месте, сделала несколько грациозных наклонов корпусом вперед-назад, вправо-влево. Ей необходимо было хорошенько размяться перед схваткой. Затем, как и было обещано, с улыбкой глядя на опричников, она не спеша скинула лямки сарафана, сняла его и откинула в сторону, чтобы не мешал.

Все зрители сего действа, забыв про княжну, которая тихонько отползала в угол горницы за кровать, краснели и бледнели, тяжело сопели и невольно облизывались. Челюсти у них отвисли, руки тряслись мелкой похотливой дрожью.

Катька, пританцовывая на месте, плавно изгибая стан, все так же медленно расшнуровала ворот платья, высвободила руки из рукавов, и тонкое полотно соскользнуло с плеч, опустилось на дубовый пол. Вслед за этим кульминационным действом первого русского стриптиза наступил воистину ошеломляющий эффект. Вообще-то опричники должны были бы восхититься открывшимся их взорам зрелищем: видом Катькиных стройных ног, затянутых в белые шелковые кюлоты. Однако все впечатление портили оттопыренные голенища сапог, за одним из которых был прикреплен удобный в бою на ограниченном пространстве абордажный кортик – подарок Михася, за другим – небольшая двуствольная пистоль, специально созданная за Забором для скрытого ношения под одеждой.

Катька, продолжая проделывать танцевальные движения, отшвырнула платье ногой в сторону, отцепила и также отбросила подальше фальшивую косу и двинулась навстречу врагам, которые еще не пришли окончательно в себя после увиденного, но уже вскакивали на ноги, громко матерясь и потрясая кулаками. Сидевший с краю стола кряжистый волосатый опричник средних лет с внешностью и ухватками профессионального палача первым ринулся к девушке, выставив вперед огромные ручищи со скрюченными, как когти стервятника, пальцами.

Катька неуловимым кошачьим движением скользнула в сторону, небрежно взмахнув рукой, как машут девушки платочком в хороводе. Только в ее девичьей руке вместо платочка был острый как бритва абордажный кортик, и кинувшийся к ней опричник внезапно обмяк и беззвучно осел на пол. Из его горла, разрезанного от уха до уха, жутким потоком хлынула кровь. Оставшиеся пятеро собутыльников на мгновенье застыли, но затем двое или трое наиболее решительных дернулись по направлению к девушке.

– Стоять, падлы! – дико выкрикнула Катька и пальнула из пистоли в ближайшего к ней врага.

Отброшенный пулей, попавшей точно в лоб (хотя Катька целила, как положено, в грудь), опричник повалился навзничь, увлекая за собой пару незадачливых дружков, оказавшихся за его спиной.

Чуть сместившись влево из облака дыма, образовавшегося после выстрела, Катька продолжала вопить, усиливая растерянность, давя на психику:

– Всем упасть на пол! Пристрелю!!! Лежать не двигаясь!!!

Эти крики, грохот выстрела, два трупа в лужах крови, направленные, казалось, прямо в глаза черные стволы пистоли, из одного из которых вился дымок, а из второго веяло ужасом неминуемой смерти, сделали свое дело. Оставшиеся в живых четверо опричников поневоле стали опускаться на пол, сломленные этой совершенно неожиданной и страшной атакой со стороны девчонки, которую они несколько минут назад уже мысленно вычеркнули из числа живых и рассматривали как недолгую игрушку, предназначенную для зверской забавы и растерзания.

Как только враги, поддавшись ее психологическому давлению, стали безвольно опадать долу, Катька, не дожидаясь, пока они окончательно улягутся, кинулась к ближайшему от нее крайнему опричнику, уже почти вставшему на четвереньки, и ударом сверху всадила ему кортик за ключицу. Только в рыцарских романах соперники благородно позволяли подняться поверженному врагу, подавали ему выпавший из руки меч, долго произносили благородные слова, а затем, раскланявшись, вновь продолжали поединок. На самом деле ни одному воину, сражающемуся в настоящих смертельных схватках, а не в дурацких турнирах, не пришла бы в голову подобная блажь. Естественно, у Катьки и в мыслях не было проявлять неуместное милосердие к численно превосходящему неприятелю. Ей нужно было работать, как и положено умелому бойцу, не страдающему от мозговых расстройств: четко, стремительно и безжалостно.