Западня свободы

Я все еще тупо стал разглядывать серые стены, позолоченные деревянные панели на них, изящный столик рядом с кроватью, удобное кресло, стоявшее на толстом ворсистом ковре. Внезапно меня словно стукнуло: «Боже мой! Удалось! Я выбрался из тюрьмы!»

Я попытался осмотреть себя. Я был одет в шелковую пижаму, которую видел на дне саквояжа в фургоне трайлера.

Трайлера?

Медленно, с трудом я вспоминал произошедшее со мной. Отчаянный прыжок за веревкой, жуткий перелет через колючую проволоку на стене, грузовик, потом минифургон, потом трайлер.

Да, это был трайлер. Точно. А в нем — блондинка, которая перекрасила мои волосы и дала мне бумажник. Мое имя Крукшнек, и я австралиец, — сказал она. А затем эта сука лишила меня сознания. Я потер на руке болезненную точку там, куда вонзилась игла. Зачем ей это понадобилось, черт возьми?

Я откинул одеяло и поднялся на ноги. Тут же к горлу подкатила страшная тошнота, и я на неверных ногах доковылял до ближайшей двери, толкнул се и склонился над унитазом. Меня вывернуло наизнанку, хотя в желудке не оказалось ничего, кроме желчи. И все же после этого я почувствовал себя чуть-чуть лучше и, качаясь, подошел к умывальнику. Вцепившись в него, я посмотрел в зеркало и увидел малознакомое лицо.

Она была права. Щетина сразу же выдавала меня, так как светлые волосы плохо вязались с темными щеками. Глаза, выглядевшие как две дыры, прожженные в простыне, этот ансамбль не улучшали. Я закатал рукав пижамы и увидел на руке пять следов от уколов.

Пять! Как же долго я оставался без сознания? Я пощупал подбородок, заросший щетиной. Ее возраст я определил часов в тридцать шесть, может, немного больше. Конечно, меня могли брить, пока я был в бесчувственном состоянии, но это я отмел, как маловероятную возможность.

Я повернул кран холодной воды, наполнил ею умывальник и хорошенько умылся. Рядом висело сухое полотенце, и когда я вытирал лицо и руки, мое настроение стало приподниматься. Впрочем, оно тут же сникло опять, поскольку мне в глаза бросилось окно в ванной комнате. Оно было зарешечено изнутри толстыми стальными прутьями, а через матовое стекло я увидел тень наружной решетки.

Это выглядело почище, чем тюрьма. Даже там ограничивались одной решеткой на окнах.

Я бросил полотенце на пол и вышел в комнату. Так и есть, здесь окно тоже оказалось зарешеченным с двух сторон. Через прозрачное стекло я увидел двор, окруженный какими-то зданиями. На нем не было ни одной живой души, если не считать скворца, занимавшегося поиском червяков на аккуратно подстриженном газоне.

Я смотрел туда в течение пяти минут, но никакого движения так и не заметил. Я решил осмотреть спальню. На тумбочке возле окна я обнаружил туалетные принадлежности, в том числе бритву, которую мне предоставила блондинка. Я взял расческу, причесался. С бритьем можно было подождать. Я вновь посмотрел на себя в зеркало и высунул язык. Незнакомый человек в стекле сделал то же самое, и я отметил, что язык густо обложен.

Вдруг я замер: в зеркале отражались две кровати — моя, со смятыми простынями, и другая, на которой лежал человек. Я подошел к нему и увидел Слэйда. Он был без сознания и тяжело дышал. Я потрепал его щеки, приподнял пальцами веки, но он не реагировал. Если бы не дыхание, вполне мог сойти за покойника.

Я оставил его в покое, так как мое внимание привлекла газета, лежавшая на полу рядом с креслом. Некто, ждавший моего пробуждения оставил ее здесь.

Это была «Санди таймс». Наш побег занимал всю первую страницу. Заголовки набраны крупным шрифтом. Здесь был помещен снимок тюрьмы с толстой пунктирной линией, обозначавшей маршрут побега, подъемника с опущенной платформой, блокировавшей въезд на улицу, похожий на умершего динозавра из диснеевской «Фантазии»; на третьем фото в машину скорой помощи несли старшего надзирателя тюрьмы Хадсена, неизвестно почему сломавшего ногу!

Статья на первой странице в основном излагала факты — довольно верно, насколько я мог судить. Я с интересом прочел, что камеры кабельного телевидение на стенах вышли из строя, так как на объективы кто-то нанес слой краски. Очень мило! Также любопытно было узнать, что грузовик нашли брошенным где-то в районе Колчестера, а минифургон — около Саутгемптона. В обоих районах полиция организовала засады.

Слэйду, конечно, досталась львиная доля внимания. Разве мог какой-то грабитель брильянтов идти в сравнение со шпионом высокого класса? Но Бранскилл все-таки лягнул меня. «Этот человек очень опасен, — сказал он репортерам. — Он уже сидел за насилие и занимался этим много лет. Общественность должна держать с ним ухо востро и ни в коем случае не ослаблять свою бдительность». Никогда не читал ничего более возмутительного! Две судимости за двенадцать лет, а из меня сделали Джека Потрошителя.

Редакционная статья была просто истерична. Побег назывался колоссальной наглостью, в ней говорилось, что если преступники собираются и дальше прибегать к таким методам, как создание дымовых завес с помощью минометных снарядов, то тюремным властям пора брать на вооружение военную технику, чтобы защищать тюрьмы.

Я тоже так думал.

Лорда Маунтбэттена, видимо, не нашли, и его мнение не приводилось, но зато множество других людей прокомментировали события независимо от того, могли они сказать что-нибудь толковое или нет. Особенно возмущался член парламента — некто Чарльз Уилер. Он с горечью говорил о гангстеризме на английских улицах и клялся, что поставит этот вопрос перед правительством при первом удобном случае.

Я получил громадное удовольствие от чтения газеты.

Только я закончил читать, дверь открылась, и вошел человек в белом халате, толкавший перед собой маленький столик на колесиках, установленный тарелками, покрытыми блестящими крышками. За ним следовал высокий человек с редкими серебристыми волосами на голове.

— Вот, — сказал он. — Я уверен, вы не откажетесь перекусить.

Я посмотрел на столик.

— Может быть, если желудок выдержит.

Он кивнул с серьезным видом.

— Понимаю. Вы неважно себя чувствуете. В тумбочке есть два пузырька — один с аспирином, другой — с желудочным средством. Я думал, вы обнаружили их.

— Нет. Меня больше заинтересовало вот это. — Я показал ему газету.

Он улыбнулся.

— Да, интересное чтение, — согласился он и похлопал человека в халате по плечу. — Можешь идти. — Затем опять обратился ко мне. — Не возражаете, если я выпью с вами чаю?

— Ни в коем случае! Будьте моим гостем.

Белый халат накрыл стол и ушел, прикрыв за собою дверь.

Я опять услышал звук защелкиваемого замка. Они не хотели рисковать, даже когда в комнате находился их человек. Я выжидательно смотрел на высокого. Что-то поражало в его облике, но я никак не мог понять, что. Вдруг до меня дошло: он был высокий и худой, а лицо — пухлое, как пончик, что никак не вязалось с его фигурой.

— Там за дверью висит халат, — сказал он, указывая рукой на ванную.

Я подошел к тумбочке, нашел два пузырька и пошел с ними в ванную. Желудочное средство я игнорировал, а аспирин принял. Надев халат, я вернулся в комнату и увидел, что Пончик уже наливает себе чай.

— Не возражаете, если я исполню роль мамы-хозяйки? — спросил он иронически.

Я сел за стол и взял стакан холодного томатного сока. Пончик услужливо пододвинул мне ворчестерширский соус. Я щедро налил его в сок, добавил перца и залпом опустошил стакан. Почти сразу я почувствовал себя лучше, но не настолько, чтобы с удовольствием взирать на еду, смотревшую на меня с тарелки: желтые глаза яичницы, сосисочные брови, ветчинные усы. Меня слегка передернуло. Я отодвинул тарелку, взял кусочек хлеба и тонко намазал его маслом.