Западня
Шрифт:
— Как — ждет?.. Волнуется?
— Нет, все гораздо сложнее, Тонечка! Сколько раз я замечала, что, как только появляется незнакомый человек, Петр Петрович пристально следит за ним, изучает.
— Значит, любит новых людей.
— Нет, этого тоже сказать нельзя… Он быстро теряет к ним интерес… Что за натура такая, не пойму!..
Работы у Тони оказалось много. Корабельников управлял всем складским хозяйством, писал много распоряжений. К вечеру первого дня у Тони, как говорится, «гудели ноги». Она побывала на четырех самых отдаленных причалах, разыскивая всяких
Да, первое же ее сообщение через линию фронта порадует Савицкого. В порту разгрузилась немецкая пехотная дивизия, прибывшая из Франции; двадцать одна самоходка и шестьдесят четыре орудия. Штаб дивизии на машинах отбыл на вокзал. Ночью в Варну выйдет корабль «Христина», груженный пшеницей и машинами; на верхней палубе — около трехсот раненых. В порту большое скопление самых разных грузов, в том числе подбитые танки, — их Тоня насчитала семьдесят шесть, искалеченные орудия, требующие капитального ремонта. Жаль, не сумела сосчитать солдат прибывшей дивизии. Разгрузка шла третий день, и многие части уже покинули порт. Впрочем, счет, конечно, мог быть только примерным. И все же он необходим.
Работа есть работа, и Тоня постоянно находила свои маршруты, стараясь сохранять силы и в то же время держать под наблюдением территорию порта.
Несколько раз лицом к лицу сталкивалась с Бирюковым. Он отводил глаза и торопливо проходил мимо. Что ж, конспирация прежде всего!
Когда на второй день вечером, измотанная непрерывной беготней, вернулась домой, на диване в столовой ее дожидался нежданный гость.
— Леон! — воскликнула Тоня. — Ты?!
Он встал и протянул к ней руки:
— Здравствуй, дорогая домнишуара!
Глава седьмая
Она сразу же заметила, что он прихрамывает, но пытается это скрыть. С его лица еще не сошла больничная бледность. Да, ночь на берегу всем обошлась дорого.
А все же, как здорово, что он жив! Пришел и сидит на своем любимом месте, на краю дивана, облокотившись о валик.
— Это чудо! — сказал Леон, рассматривая Тоню. — Ты цела и невредима!
— Цела и невредима, — улыбнулась она. — А ты, кажется, переусердствовал?
— Нет. Это шальная пуля… Правда, она мне помогла.
— Но зачем ты вышел из госпиталя? Тебе еще надо лечиться…
— Вышел? — Леон вздохнул. — Не вышел, а сбежал!..
— Сбежал? Тебя преследуют?
— Все обошлось. Фон Зонтаг далек от мысли, что я причастен к исчезновению Фолькенеца… Кстати, и твоего тоже… Объясни, почему ты дома?
— А почему ты сюда пришел, если считается, что я исчезла?
— Это мне сказал оберштурмфюрер Дауме, которого назначили вместо Штуммера. Он приходил ко мне в госпиталь.
— Значит, он тебя давно не навещал?
— Как тебе известно, он один из самых моих близких друзей. Я обожаю его так же, как Штуммера.
— Твоя ирония неуместна. Уже три дня, как я знакома с Дауме.
С лица Петреску сползла улыбка.
— Ты, конечно, пришла к нему не с пустыми руками?
— Ты угадал.
Я оказала гестапо еще одну важную услугу.— Какую?..
— Я сообщила, где находится полковник Фолькенец.
— Ты с ума сошла!
— Возможно. Но к тому, что Фолькенец находится в катакомбах, Дауме отнесся со всей серьезностью.
— Но ведь он наверняка сможет это проверить.
— Не думаю. Во всяком случае, если проверка начнется, я об этом узнаю. Следы Фолькенеца так заметены, что тот, кто начнет их разыскивать, неизбежно попадет в поле зрения моих друзей. — Она расставила на столе чашки и пошла на кухню, чтобы разжечь в плите огонь. — Леон, принеси кофе! Коробка в буфете.
Несколько минут покоя, пусть обманчивого. Какое это счастье, когда на плите закипает чайник, а в воздухе пряный аромат крепкого кофе! И никуда не надо спешить. Блаженное состояние!..
— Почему же ты все-таки сбежал? — спросила Тоня, когда они пили кофе. — Ты в отпуске?
Он некоторое время задумчиво помешивал ложкой кофе.
— Удивительно! — сказал он, тряхнув головой. — Прошло всего несколько месяцев, как за этим же столом я умолял тебя уехать… Мне казалось, что в этом твое единственное спасение.
— Что-то случилось, Леон?
— Да, случилось!.. Советские войска вышли на берег Южного Буга. Это значит, что они на пороге Николаева. А за ним очередь и нашего прекрасного города.
— А ты не спросил, где я сейчас работаю.
— Где?
— В порту, дорогой Леон!.. Может быть, тебя посадить на корабль?
Он усмехнулся:
— Нет, нет уж! За это время я стал другим. — Он встал, обошел вокруг стола и положил руки ей на плечи. — Поклянись, — сказал он с неожиданной суровостью, — что ты сообщишь о том, что я тебе сейчас доверю, через линию фронта.
— Леон!..
— Это крайне важно!.. Речь идет о судьбе Одессы… Город в опасности. Его хотят разрушить!
— Разрушить? Каким способом?
— Не знаю. Очевидно, будут взрывать. Дауме намекнул на это. Но он еще более скользкий, чем Штуммер. Ничего конкретного я так и не смог у него выудить.
Она поднялась.
— Так что же, это слухи или реальная угроза? Что я должна сообщить?
— Ты все сводишь к элементарной арифметике… Я не могу тебе положить сейчас на стол планы Дауме. Если хочешь, нам еще надо потрудиться… Но я убежден, что порт — один из тех важных объектов, который не может быть ими не внесен в список…
— Ты прав, Леон, — сказала Тоня. — Я буду следить за всем, что делается в порту.
— Где твой друг, который тебя увел с берега?
— В катакомбах.
— Надеюсь, он здоров?
— Его тоже немного царапнуло.
Леон выпил остывший кофе.
— Ну, мне надо спешить.
— Когда ты появишься?
— Нашей армии приказано защищать Бессарабию. Штаб выехал из Одессы. Но здесь склады, а в Бухаресте крайне заинтересованы, чтобы они не достались немцам. Сегодня я выеду в штаб, чтобы получить благословение Манулеску. А дня через три вернусь с командой солдат… Склады большие, а кораблей мало, так что времени у меня будет предостаточно…