Западня

Николаев усмехнулся.

– Ни-че-го. Фотографий никаких, прямые свидетельницы сошли с ума и находятся в совершенно невменяемом состоянии, соседи по улице описывают её внешность по-разному – то она жгучая брюнетка, то блондинка с золотистыми волосами, то старуха, то молодая стильно одетая женщина. Фамилии, естественно, никто не назвал. Имена называют разные – то Лилия, то Арина, то Роксана. Ателье нигде не зарегистрировано. Сейчас здание пустует.

– А что с рисунком?

– Вот, рисунок! – его лицо-маска сразу ожило. – Это реальная зацепка. Судя по тому, что нам говорил Алексей, этот рисунок был в ателье, что-то вроде опознавательного знака для избранных. Однако единственная дошедшая до нас копия оказалась только у Алексея.

– Я уже говорил вам, что интерпретировать изображение на этом рисунке можно и как паука в центре ловчей сети, и как восьмиконечную звезду в центре схематически нарисованного звездного неба…

– Да, я помню. Ваши сведения очень ценны для нас. По сути, вы – единственный человек, который имеет достаточно знаний и навыков разобраться в этой символике, дать следствию нити. И именно поэтому я был так откровенен с вами, насколько это возможно. Вы нужны нам, вы должны оказать нам посильную помощь – ради памяти друга, его матери, ради спасения тех, кто может пострадать ещё от этой страшной «костюмерши».

Голос Николаева из бесстрастно-механического стал каким-то живым, в нем появились почти умоляющие нотки. Вместе с тем, в его стальных глазах мелькнуло что-то похожее на страх. Мне показалось тогда, что он явно что-то недоговаривает, что он знает что-то ужасное, о чем не может мне сказать – не из-за пресловутой «конфиденциальности», а потому, что это ужасное настолько невыразимо, настолько чудовищно, что это невозможно передать человеческим языком.

Чтобы сгладить неприятное ощущение, я попытался пошутить:

– Хотите спасти очередных «денежных мешков»? Как там у классиков? Государственная машина всегда выражает классовые интересы тех, в чьих руках она находится.

– Нет, - с знакомым мне уже придыханием сказал Николаев. – Не в этом дело. Богатые для неё только средство, цель – другая.

– В смысле?

– Нам удалось установить, что незадолго до смерти все умершие переводили крупные суммы на какие-то сомнительные оффшорные счета. Мы сейчас пытаемся напасть на след, к кому попадали эти деньги. Но это долгая история. Счета были номерные, анонимные, а зарубежные банки очень неохотно раскрывают такого рода информацию. Привлекаем Интерпол, но это очень долгая песня.

– Но разве это не банальное ограбление?

– Нет. Серия подобных самоубийств, с таким же почерком, обнаруживается на протяжении многих лет во многих городах России (по Зарубежью мы пока уточняем данные), и жертвами были как раз простые люди, с которых взять нечего.

– Но…

– Я предвижу ваш вопрос. Что греха таить, до сих пор резонанса не было. Их квалифицировали на местах как обычные самоубийства, и только…

– …когда стали погибать «тузы» с такими же симптомами, обратили внимание и на простецов, - мрачно закончил я. – Насколько мне известно, медицина бы не развилась до такой степени, что мы победили чуму, оспу, холеру и прочие бичи древнего человечества, если бы от них не умирали и «сильные мира сего». Вот и рак, и СПИД, наверное, научатся лечить со временем - на деньги богатых и, в первую очередь, ради спасения богатых…

– Вам лучше знать, вы – специалист в этом, - улыбнулся одними губами Николаев. – У вас есть моя визитка, звоните в любой час, в любое время. Я сам приглашу вас и назначу место встречи.

– По рукам. Чувствую себя посвященным в рыцари, - улыбнулся я, а сердце уколола ледяная игла. Мне показалось, что Николаева я вижу в первый и в последний раз в моей жизни.

Ко времени окончания нашей беседы ресторан практически опустел. Лишь пара пьяных ребят о чем-то спорили, обнявшись за столом. Да несколько женщин тихо шептались в уголке.

Я пожал жесткую, неприятно шершавую как наждак ладонь Николаева.

В этот момент откуда сверху на лацкан его пиджака что-то упало – маленький паучок. Видимо, выпал из вентиляционной отдушины.

Николаев механически смахнул его на пол, а потом, увидев крошечное существо на полу, побледнел и отпрянул в сторону. Затем, взглянув на меня, видимо, устыдился и хотел было раздавить его, но я помешал ему:

– Не надо. Он тоже жить хочет. Да и пауки падают к счастью, примета такая. К богатству, - я неловко попытался улыбнуться.

Но Николаев юмора не понял. Он как-то отстраненно, словно не замечая меня, посмотрел на паучка и мрачно сказал:

– На телах всех повешенных были найдены пауки. Живые.

После этого он развернулся и ушёл, не прощаясь.

Больше я о нем ничего не слышал. А из газет, неделю спустя, узнал, что дело раскрыто, что спецкор Алексей Ершов страдал от наркотической зависимости, что у него была запутанная личная жизнь и т.п. В общем, следствие закрыло дело с вердиктом «самоубийство». Больше я о подобных делах ничего не слышал.

Глава 2. Диана.

1.

Признаюсь, несмотря на то, что в разговоре с Николаевым я старался придерживаться иронического тона, ухватился я за это дело, как мальчишка. Детективы не были моим слабым местом. Однако тайна, загадка – здесь меня поймет любой коллега-историк – всегда притягивала меня.

Ведь, если разобраться, что такое работа историка? Это распутывание нитей, уводящих куда-то во мрак, в черные бездны прошлого, спрятанных от нашего глаза пеленой забвения.

История, которую мы все дружно ненавидим в школе или в университете, вызывает в нас омерзение именно своей чрезмерной, искусственной и лживой открытостью. Даты, имена, события, с обязательными доктринерскими выводами в конце параграфов, не допускающих и тени сомнения, что все было ровно так, как написано. Герои и злодеи ткут полотно истории, словно заботясь лишь о том, чтобы увековечить в нем свои имена, да помучить несчастных школьников бесконечной зубрежкой. «Кто скажет, кто такой Суппилулиума II – получит зачет автоматом», - с садистской усмешкой говорил нам наш «историк», силясь убить в нас интерес к этому по-настоящему захватывающему предмету. В моем случае – тщетно.

История учебников и монографий – это труп истории, погребальный саван мертвеца. Подлинная История с большой буквы – это распутывание загадок, поиск новых источников, сизифова работа по их сопоставлению, выяснению противоречий между ними, поистине инквизиторский нюх на распознавание лжи, полуправды.

В этом смысле я занимался всегда подлинной Историей, живой историей, а не патологоанатомическим вскрытием трупа – никогда не писал и никогда не буду писать учебников и преподавать в школе собрание мертвых мифов и заблуждений. Музой для меня всегда была Её Величество Тайна, а работой – Таинство поиска Истины – единственной Дамы, которая не стесняется показаться перед всеми нагой.