Запах денег

На пороге стоял Валентин Валентинович Махнорылов. И в каком виде!

Черные чулки в сеточку. Плиссированная мини-юбка. Накладной бюст под шелковой блузкой.

Махнорылов поцеловал Егора в щеку:

— Ну, миленький, поиграем?!

— Во что? — споткнувшись, сдал Головенкин.

— Садо-мазо! Возьми меня, мой сладенький!

Махнорылов стремительно стащил с себя юбку. Ажурные трусики туго обтягивали его массивный зад.

— Вон! — взвизгнул Головенкин и осекся.

Ловкой подножкой Махнорылов сбил его на пол. Привычно щелкнули наручники. Пластырь намертво заклеил рот.

— Молчи, нехороший! — интимно прощебетал Валентин Валентинович. — Мамочка научит тебя науке любви.

Вспыхнул огромный экран домашнего кинотеатра.

Головенкин зажмурился. Он был посажен от экрана в метре.

— Открой глазоньки, медовый! — Махнорылов большими пальцами поднял веки беллетриста.

И Егорушка стал глядеть.

Кассета щедро делилась пряными зрелищами голубой любви. И не только! Мужики спаривались с лебедями, аллигаторами и даже кроликами. И все это на шизоидном фоне садо-мазо. С цепями, шипатыми ошейниками, плетками и кожаными сапогами со шпорами.

Головенкина мутило.

Монитор захлебывался пиршеством плотских утех. Но это был еще не весь режиссерский замысел. В готический экранный зал вбежала рота полуобнаженных, длинноногих автоматчиц и открыла ураганный огонь по похотливым мужикам и тварям.

Красотки доразделись и рядом с теплыми трупами предались лесбийской любви.

— Убедил, котик? — Махнорылов выключил телевизор.

— Кастрируй меня! — со слезами попросил Головенкин.

5.

Проснулся он в своей накрахмаленной кроватке.

Рядом, на модернистки изогнутом стульчике, примостился Валентин Валентинович.

— Ну, как наши эксклюзивные услуги? — Махнорылов подобострастно взглянул в глаза Егора. — Дерут по коже?

Головенкин схватил Махнорылова за горло.

…Теперь Егорушка навещает санаторий “Арктур” регулярно, раз в квартал.

Ведь это так бодрит, будит воображение!

Головенкин только попросил Махнорылова убрать крокодила Тотошку и избавить его от голубых садо-мазо радостей.

Зачем ему кричать о кастрации?

Валентин Валентинович пошел Егору навстречу. И каждому приезду классика готовит что-то особенное, в его стиле, но, однако, сугубо эксклюзивное.

Капсула 15. ХАЛЯВНАЯ ПАСТА

1.

Семену Пигалеву, механику фабрики бульонных кубиков, ее всучили в подземном переходе, на выходе метро “Баррикадная”. Зубная паста “Свежесть истины”. И назовут же! Рекламщики, мать их! По глобальным понятиям решили протанцеваться.

Однако, из-за сэкономленной двадцатки, было приятно. Зарплату бульонщики получали мизерную. Да и ту с опозданием. Ну, не хотят россияне жрать эту куриную труху. Не желают!

Дома вытащил пасту из коробки и обомлел. Тюбик озорно переливался всеми цветами радуги. Объемная голограмма качества дразнила глаз.

Сеня, хохмы ради, прочитал все надписи.

Кариес, так. Кровоточивость десен, ясно. Освежающий запах, само собой. А это что такое?

Начертанный игривой вязью лозунг гласил: “Утром почистил пастой зубы — день говоришь правду”.

— Кретины! — выругался Семен. — Издеваются над потребителем.

Долго не мог заснуть.

Ворочалась, а потом по-богатырски захрапела, жена, Клавка. В два часа ночи зачем-то искала свою вставную челюсть теща, Вера Васильевна. Вскрикивал от воинственных снов сын, Максимка.

Сеня задумался о жизни.

Удивительно, за свои тридцать пять лет он почти никому не говорил правды. Уворачивался, уходил угрем. И чего добился? Дрянная работенка, дура-жена, теща со вставной челюстью.

Хотя бы один денек лепить всем правду-матку в глаза! Расправить плечи! Вздохнуть полной грудью!

В блаженных мыслях уснул.

2.

А утром выдавил на щетку белоснежную пасту.

О, как дерет десны! Какая ядреная свежесть!

Нет, вчера ему определенно повезло.

Отщелкивая пальцами какой-то разудалый ритм, вышел из ванны.

Пузом наткнулся на жену, Клавдию.

— Дома жрать нечего, а он пальцами щелкает, — с перекошенным от злости ртом сказала супруга. — Требуй, дурень, зарплату!

— Клава, дай ему в зубы! — вырулила из-за угла теща.

— Мама, не базарьте! — лучезарно взглянул на неродную родственницу Сеня. — Неровен час, челюсть потеряете. Она денег стоит.

— Папа, дай на мороженое, — подтягивая сопли, попросил сынок, Максим.

Семен всегда врал сыну, мол, гол, как сокол, а тут вывернул карманы, все отдал до копейки.

— Много! — изумился Макс.

— Угостишь приятеля, — посоветовал Пигалев. — Ну, покедова.

Покинул пенаты под гробовое молчание домочадцев.

На работу шел с радостью. Душа легка, свободна!

Жизнь, она штука, господа-товарищи, славная!

3.

Бетонные казематы фабрики встретили его куриной вонью.

Ноздри привычно зачесались от въедливой, прогорклой пыли.

Десять лет он здесь ишачит, десять лет…

Пигалев решил сразу идти к директору.

С размаху, ударом ноги, открыл дубовую дверь.

— Что же ты, собака, людей голодом моришь? — Семен заиграл желваками.

Огромный, с глазами навыкате, лысый мужчина залился свекольным колером:

— Вон из кабинета!

— Я тебе покажу вон! На фабрике не продохнуть. В столовой тараканы и крысы. Сукин сын ты, а не директор!

— Фамилия? — босс трясущейся рукой налил стакан газировки.

— Пигалев.

— Должность?

— Механик.

— Ты уволен, механик Пигалев.

— Так, да?

Семен лбом боднул шефа в подбородок. Тот с грохотом, закинув ноги, завалился навзничь.

С гордо поднятой головой Сеня покинул место сраженья.

Чувствовал себя окрыленным.

…В тот день переделал много дел.

Вдрызг разругался с супругой. На улице подрался с татуированным хулиганом. Перевел через улицу подслеповатую старушку. На Останкинском пруде покормил уточек-гоголей и лебедей-шипунов.

Где ночевать? Домой идти категорически не хотелось. Решил покемарить на вокзале.

На выходе метро “Комсомольская” ему опять всучили халявную пасту. С названием “Торжество иллюзии”. И лозунгом — “Хочешь воплотить иллюзию — почисть зубы”.