Запах полыни. Повести, рассказы
Шрифт:
— Не бойся, я шучу, — сказал он, продолжая тянуть ее за руку. Девушка в отчаянии забила руками, точно гибнущая птица крыльями, хлестнула его по лицу и беззвучно заплакала.
Вид у нее был такой несчастный, что он мигом отрезвел, пришел в себя.
— Извини… Ну, извини… извини, понимаешь? — забормотал он.
Она не верила ему; он никогда не забудет ее глаза в те злочастные минуты — столько в них появилось отчаяния.
Оставшуюся часть пути они ехали молча. Когда въехали в аул, девушка попросила остановить машину и, едва он помог ей открыть дверцу кабины, выскочила из кабины, точно зайчонок, который вдруг почуял возможность спастись.
А
Жена шевельнулась. Узак услышал ее голос:
— А ты не спишь…
— Да вот вспомнил кое-что… Как мы с тобой ехали со станции. Помнишь, в первый раз?
Тана сонно засмеялась.
— Ох, и напугал ты тогда! Негодный!
Будто сердясь, она слегка толкнула его локтем.
— Так можно и легкие отбить, — пошутил Узак и сказал серьезно. — А ты знаешь, напугать-то напугал, а плохо все равно бы не сделал. Потом и покаялся даже. — И, помолчав, добавил: — Представляю, как ты ненавидела меня тогда.
— За что?
— Господи, остановил машину в степи, когда вокруг никого, и начал приставать… Какой девушке понравится этакий джигит?
— А мне ты всегда нравился. Испугаться-то испугалась, а ненависти не было. Не знаю почему, а не было.
— А если бы я все же….что тогда?
— Наверное, все-таки верила, что ты так не сделаешь. Может, где-то в самой глубине души верила… Иначе бы не ждала тебя, а села в автобус. И все было бы хорошо, не выпей ты вина. Это все от него!
— Погоди, погоди, — удивился Узак. — Выходит, ты ждала меня нарочно? Выходит, только меня? Меня именно?
— Ну да. Давно приметила тебя. С тех пор как ты однажды вошел в столовую… весь такой… в мазуте, что ли. Не знаю, но чем-то ты мне понравился… И если бы не понравился, потом не вышла бы за тебя, — сказала Тана смущенно.
А Узаку только сейчас пришло в голову, что и в самом деле, несмотря на тот случай, Тана слишком быстро согласилась стать его женой…
В тот же вечер он встретил ее в клубе. Уже с порога он увидел ее беленькое платьице. То ли аульные парни еще не приметили ее, то ли пока стеснялись, только она танцевала с девушками. Но все равно лицо у нее было счастливое: видать, и музыка и сам танец доставляли ей радость. И только когда ее глаза встречались с его упорным взглядом, в них появлялся испуг.
А ему хотелось непременно загладить свою вину, покаяться еще разок, чтобы она поняла, что перед ней вполне порядочный парень. Он дважды пытался подойти к Тане, она каждый раз пряталась от него в толпе танцующих. А потом и вовсе незаметно ускользнула из клуба.
Назавтра он снова заехал на ток, нагрузил машину зерном и отправился на станцию. У выезда из аула стояла знакомая фигурка в белом. Он поспешно затормозил, машина остановилась перед Таной, точно наткнулась на невидимую стенку.
— Возвращаемся домой? Садись, подвезу, — предложил он с деланной лихостью, будто ничего не произошло.
Тана демонстративно отвернулась.
— Прости за вчерашнее. Неужели не можешь простить? — спросил он кротко.
Тана не отвечала. Из степи набежал неожиданный вихрь, набросился на ее платье. Девушка придерживала подол и молчала. А он ждал. Сколько уж прошло времени, он не заметил. Потом подъехала еще одна колхозная машина с зерном, и Тана села в эту машину.
Всю дорогу Узак возмущался, приговаривая: «Посмотрите на эту принцессу, воображает из себя черт знает кого! Сколько еще перед ней извиняться?!
Но с меня хватит», — и гнал машину, почти не разбирая дороги, залезал колесом в арыки, бросал машину в дорожные ямы.Но когда перед шлагбаумом передняя машина свернула к обочине и остановилась, остановил и он свою.
Тана вышла из кабины, он не выдержал, высунулся и крикнул:
— Послушай, ты все еще обижаешься?
Девушка обернулась, помахала ладошкой: нет, мол, не обижаюсь! — и побежала в сторону столовой.
Прошло несколько дней, он приехал на станцию, и тут захандрила машина: потекло масло и набралась еще куча напастей. Он провозился целый день и, подлатав кое-как, усталый и голодный забрел в столовую. У дверей он едва не сбил с ног Тану, несущую стопку грязной посуды.
— Извините! — сказал он в отчаянии.
Впервые девушка взглянула ему в лицо и весело засмеялась. Поставила посуду на свободный стол и убежала на кухню, зажимая рот ладошкой. Потом он сел, а она занималась своим делом, но стоило встретиться глазами, как ее тут же разбирал смех. Когда она проходила поблизости, он спросил обиженно:
— Что смеешься?
— Да вспомнила «Смерть чиновника».
— Чехова, что ли? — осторожно осведомился он, не представляя, к чему она клонит.
— Ага, — улыбнулась девушка. — Он так же все извинялся, этот чиновник, как вы. Я вот смеюсь, а вы приедете домой и сляжете…
Он не успел оскорбиться, она сменила тон, забеспокоилась:
— У вас что-нибудь с машиной?
— Барахлила немножко.
— И как теперь? Починили?
— Починил, конечно. А ты к нам больше не собираешься?
Девушка неопределенно пожала плечами.
— А когда заканчиваешь работу?
— Скоро, минут через пятнадцать.
— Я подожду тебя у входа, ладно? — предложил он в последней надежде.
Она не ответила, сослалась на оставшуюся работу, сказала, что слишком заговорилась, и ушла в посудомоечную. Но он все равно дождался ее. После недолгого колебания она залезла в кабину, и они доехали до ее дома.
— Тана, не обижайся, только выслушай до конца, — заговорил он торопливо, пока девушка не вышла из машины.
Тана кивнула — так и быть, мол, говори.
— Поедем со мной в наш аул! — выпалил он разом.
— Это еще зачем?
— Я люблю тебя, понимаешь? Мне хочется тебя увезти!.. Насовсем!..
Узак говорил долго, горячо, о чем уж говорил, сейчас он не помнит. Потому что тогда потерял голову от боязни, что она ему не поверит.
Через месяц они поженились. Тана оставила мать-вдову и двоих братьев и переехала в дом родителей Узака.
С первого же дня его мать принялась тиранить невестку. Она думала по-своему женить Узака, приглядев ему в жены дочь своей подружки-соседки. Но эта невеста была еще мала для супружества, нужно было ждать, набравшись терпения. И пройди еще год-другой, все сбылось бы, как было задумано, да повстречалась ему эта тихоня, околдовала, обворожила его, и планы матери пошли прахом…
— Узак, ты спишь?
— Что-то никак не усну.
— И мой сон ушел от меня. Думаю все, даже голова кружится… Почему так получается: человек растет и вместе с ним растет его печаль. В детстве, бывало, обидят, и я думаю: «Ну, ничего, потерпи, вот вырастешь большая, и тогда все будет хорошо». И взрослой стала, начала говорить себе так: «Ну, ничего, вот будет у тебя свой дом, своя семья, и все наладится». Теперь и дом есть, и семья есть… Ты только не обижайся, я счастливая… Я говорю о том, что счастливая, а печаль не убавляется.