Запах шахмат

– Только ты.

– Альбрехт, – голос Яблонской становится предельно серьезным. – Ты должен обязательно показать этот текст всем остальным. Не спрашивай, почему. Просто сделай это, иначе…

Раскрасневшаяся Алиса снова плюхается на кровать, прямо возле Татьяны.

– Может, музыку включим? – предлагает девочка.

– Уже уходишь, Альбрехт? – интересуется Яблонская.

– Ты не ответила на мой вопрос по поводу смерти Дали, – я прячу записку в карман.

– Ты покажешь записку всем остальным?

– Покажу, договорились. Что с Дали?

Яблонская задумалась, поглаживая близлежащую спину.

– Не могу точно сказать, что с ним произошло. Мне кажется, Дали понял, что может быть именно таким, каким ему хотелось быть в тот или иной момент. И в один из моментов он понял, что хочет быть мертвым. И стал таким. Это то, что я называю «интерпретация сигнала».

32. Заговор

Возле дома Яблонской меня ждал Роден. Он о чем-то разговаривал с Гогеном, но разговор прервался, когда я вышел, и Роден шагнул мне навстречу.

– Как самочувствие, Альбрехт, дружище? – поинтересовался он.

– Бодр и весел, – сказал я. Наверно, при этом у меня было такое выражение лица, словно я увидел покойника.

– Суть дела такая… – произнес Роден через десять минут, когда мы сидели за стойкой какого-то пустынного кабака в мексиканском стиле. Алиса и Татьяна в этот самый момент занимались любовью – я был уверен.

Cуть дела сводилась к тому, что Роден был испуган. Его пугали самоубийства, которые, по его мнению, прямо его касались, а также вещи, не имевшие прямого отношения к Родену. В частности то, как Ван Гог и Миро настроены по отношению к Яблонской.

– Они обвиняют Татьяну во всем, что происходит, – сказал он. – Я знаю ее. Поэтому знаю, что она не могла стать организатором убийств. Самоубийств, – поправил он себя. – Но суть не в этом. Знаешь, в какой-то момент мне показалось, что Яблонская для них – всего лишь отвлекающий маневр. Они хотят отвлечь внимание от себя.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что если кому и выгодна смерть твоего брата, – он внимательно посмотрел на меня, – то Ван Гогу. Не говоря уже про смерть Пикассо. Ван Гог плюс Миро – думаешь, они просто единомышленники? Это заговор, Альбрехт, обычный заговор.

– Хочешь, расскажу тебе, как все произошло? – Роден подсел ближе. – Сначала Миро и Ван Гог провоцируют Дали на самоубийство. Им важно, чтобы все остальные поверили – за этим самоубийством последуют другие. Поэтому умирает Пикассо. Смерть Пикассо – явный промах, указующий на причастность Ван Гога к самоубийствам.

– Какая связь? – спросил я.

– Как это какая? – удивился Огюст. – Жена Пикассо – любовница Ван Гога. Об этом все знали, даже Пикассо.

– И как он к этому относился?

– Кто?

– Пикассо.

– Бог его знает, – ответил Роден. – Видно, не обращал внимания – в последнее время его больше интересовала Яблонская. Теперь их задача – заставить нас поверить в то, что во всем виновата Татьяна. Они сделают это любой ценой – ценой третьего самоубийства, четвертого… Пока не останется никого, кто мог бы верить им или не верить. Тогда они убьют Яблонскую, а потом, наверно, и друг друга…

– Слишком много противоречий, – перебил я его. – Ты утверждаешь, что Ван Гог и Миро виновны в двух смертях. Каким образом они убивали? Ведь все экспертизы доказывают, что речь идет о самоубийствах.

– Не хотел бы я узнать на своей шкуре, как они убивали, – Роден поежился. – Не знаю, как. Знаю только, что они это сделали. За самоубийствами действительно стоит Тренинг. Но за Тренингом – не Яблонская, а Миро с Ван Гогом.

– Мы не можем быть в этом уверены, – сказал я.

– Мы будем в этом уверены, когда одного из нас не станет, – Роден затянулся сигарой. – Если мы будем бездействовать, следующее самоубийство произойдет завтра… Может быть, сегодня.

– Что ты предлагаешь?

– Предлагаю действовать. Прямо сейчас, – он поправил кобуру под пиджаком. – У тебя есть пистолет?

– Нет, – признался я.

Роден подозвал своего охранника и что-то сказал ему. Через несколько минут у меня оказалось оружие.

– Ты предлагаешь убить Миро и Ван Гога? – я взвесил пистолет на ладони.

– Одного из них. Это остановит обоих.

– Миро? – предположил я.

Роден отрицательно покачал головой.

– Позвони Ван Гогу, договорись о встрече, – он протянул мне телефон.

33. Улан-Батор – город невест

Знакомых становилось все меньше. Я попал в общество людей с очень короткой продолжительностью жизни.

Ван Гог согласился приехать домой к Родену через час. Он говорил спокойно, и только его последняя фраза прозвучала слегка нервно:

– Это засада, Альбрехт?

– Да, Винсент. Договорились. Без тебя не начинаем.

– Твой? – Роден кивнул на Гогена, который последовал за нами, когда мы направились к выходу. – С нами поедет?

– Нет.

Я подошел к Гогену.

– Я еду к Родену, а ты перезвони Винни.

Гоген кивнул и сел в мерседес. Я залез в машину Родена, за рулем которой сидел угрюмый телохранитель, приносивший мне пистолет. Я понял, что не боюсь смерти – смерти в том ее виде, в каком она вырисовывалась сейчас передо мной.

– Умеешь стрелять? – Роден продолжил мою мысль, угадав ее.

– Нет.

– Вот и научишься, – он оскалился. – Шучу. Без тебя все сделаем. Приехали.

Роден открыл дверь, и охранник первым проскользнул в квартиру.

– Это мы, – прокричал он в темноту гостиной. – Не стрелять!

Темнота ответила неясным шорохом, Роден щелкнул выключателем. В кресле посреди комнаты сидел Марк Шагал с длинноствольным пистолетом в одной руке и бутылкой текилы в другой. Текилу он пил прямо из горла, причем не морщился, а только беззвучно покрякивал.

– Привет, Альбрехт, – кивнул он мне, не вставая. – А где Ван Гог?

– Будет через час, – ответил Роден, и Шагал спрятал пистолет под подушку, лежавшую рядом с ним на кресле.