Запасной инстинкт
Шрифт:
В кустах никого не было. Стрелок исчез.
Никитин выбежал из кустарника и тут же стал давать все необходимые распоряжения. Майор стоял перед ним и послушно кивал, хотя не имел ни малейшего понятия о том, кто перед ним. Первое, что пришло ему в голову, — нагрянула проверка из управления. Еще он думал о том, что вряд ли получит медаль за то, что на вверенный ему РОВД средь бела дня совершаются вооруженные нападения.
— Операцию «Перехват» по городу, быстро! Он мог быть на машине! Пусть патрули перекроют все улицы, прилегающие к райотделу! Весь личный состав вооружить и направить на улицу! Приметы нападавшего: рост около ста восьмидесяти,
Пробегая мимо злополучных кустов акации в сторону улицы, ведущей в город, Стариков со злостью пнул смятую банку из-под колы, лежащую в траве.
— Вот сука!.. Что было бы, если бы он стрелять умел?! Из «ТТ» на сорок метров шмалять — одно удовольствие. Это из такой вот пукалки только застрелиться без промаха можно. — Он потряс на бегу «макаровым».
— Как ты его рассмотреть успел? — тяжело дыша, спросил Булгаков. — Я вообще в кустах никого не видел!
— А мне не нужно было его рассматривать. Я знаю, как выглядит Шостак.
Глава 20
Черников еще не успел просмотреть и половины журнала «Медведь», как услышал шаги в коридоре. Если это дежурная медсестра, то ему несдобровать. На просмотр телепередач и чтение для больного Черникова было наложено табу. Людям с сотрясением мозга прописывается пироцетам и глюкоза внутривенно, но никак не просмотр журнальных девиц. С быстротой, не свойственной тяжелобольным, он свернул журнал и спрятал его под матрас.
Но это была не медсестра. В палату, открыв дверь так осторожно, словно за ней прятался дракон, заглянул Перов — опер из райотдела. В одной руке он сжимал огромный апельсин, второй придерживал белый халат, сползающий с плеч. Петров воровато оглянулся, из чего Черников сделал вывод, что тот находился в больнице не совсем законно, и как уж проскользнул в палату.
— Ты где халат похитил? — поинтересовался Сергей.
— Тихо! — зашипел Перов. — Я здесь инкогнито. Халат у сеструхи взял, она в гастрономе работает. Когда осмотр?
— Ну, минут через сорок.
— Успею. Короче, Никитин звонил. У них в Заболоцке пальба была. Какой-то урод вашу группу из «ТТ» обстрелял прямо у райотдела.
— Как они?.. — Черников оторвал голову от подушки.
— Нормально все. Саморукову щеку мраморной крошкой оцарапало. Что с вашей бандой случиться может? — Перов осекся, вспомнив, где находится. — Все в порядке.
Черников положил голову на подушку, но с его лица никак не могла сойти тревога. Сколько он уже в больнице? Десять дней. Если бы не постоянная боль в пальце, вернее на том месте, где он был еще недавно, то Черников уже покинул бы стены больницы. На опера давила постоянная официальная забота врачей о его здоровье, эти уколы и масса запретов. Курить нельзя, читать тоже, телевизор — боже упаси. А какого дьявола еще делать-то в этой больнице? Лежать, как овощ?
«Да, лежать и не шевелиться! — грозно приказала ему три дня назад старшая медсестра. — По подвалам нужно меньше лазать».
С тех пор, чтобы его не повязали с поличным, Черников взял за правило курить не в туалете, а в палате, открыв окно.
— И еще, Серега… — Перов замялся.
— Что? — Черников, даже не приняв информацию, почувствовал, как сжалось сердце.
Что-то случилось.
Что-то случилось. Перов здесь не затем, чтобы накормить его апельсином.
— У Сани дочь пропала.
— Что? — У Черникова перед глазами вспыхнули два фиолетовых фонаря. — Как это пропала?!
— Утром жена Никитина ее в магазин отправила, за хлебом…
— Ну?! Хватит сопли жевать! Что дальше?!
— Уже четыре часа прошло, а ее все нет. Татьяна родителей обзвонила, думала, может, девчонка рамсы попутала, по подругам пошла. Бесполезно, ни у кого ее нет. Она, в смысле — жена Никитина, в управу позвонила, а там ее отфутболили в наш райотдел.
— Они в курсе были, чья она жена?! — Черников был похож на огромного взъерошенного воробья. — Они в управе в курсе, чья Машка дочь?!
— Бывшая жена, — поправил Перов.
— Но дочь — не бывшая!
Никитин разошелся с женой год назад, дочь свою любил без памяти. Все это знали, и гнев Черникова объяснялся только этим.
— Все они в курсе. Дежурный по управлению тут же Смыслову доложил, а тот велел заявление перенаправить в наш райотдел, по территориальности. Дежурный стал упираться, мол, группу собирать надо, а генерал давай слюни метать. У нас, говорит, все равны. Мол, по закону заявление гражданки Никитиной должны принять в районном отделе внутренних дел по месту жительства, и вообще, четыре часа — не срок. Вот, дескать, сутки пройдут, тогда можно и без вести пропавшей Никитину объявлять. У нас, конечно, на это мнение болт положили. Весь райотдел уже час территорию перепахивает…
— Мнение!.. — у Черникова пропал голос. — Коты помойные! Раздевайся.
Теперь дар речи покинул Перова.
— Раздевайся, я сказал! — Черников рывком сорвал с себя пижаму. — Отдохнешь от мирской суеты.
— Серега, мне это…
Черников его не слушал. Он вынул из-под подушки бумажник с удостоверением, проверил наличие денег и стал натягивать джинсовую рубашку Перова.
— Почему жена плохо кормит? У меня сейчас кнопки на животе на выстрел пойдут!
— Я как-то не рассчитывал…
— Хорошо еще, что штаны на тебе как на швабре болтаются! Мне они как раз. Одним словом, врачи пусть меня не теряют. Какой ты смешной в пижаме.
Маша сидела на горячей пыльной трубе. Вокруг была лишь темнота и сырой запах подвала. От ужаса она не могла даже плакать, боялась дышать. Девочке казалось, что если она издаст хоть звук, то тот, кто сейчас находился в двух метрах от нее, придет в ярость и сделает ей больно.
А он грузно и сипло дышал. Его не было видно в темноте подвала, но отвратительный запах похитителя вызывал у девочки тошноту и страх. Она чувствовала, что на нее смотрят, и ей хотелось превратиться в такую же горячую, обжигающую ноги трубу. Лишь бы ее не было видно.
Девочка не помнила, как случилось, что она оказалась здесь. Все произошло настолько быстро, что она не успела даже испугаться в первый момент. В магазине тетенька-продавец дала ей сдачу, девочка прошла через соседний двор, успела махнуть Пашке-однокласснику, оказалась в подъезде… И вот тут что-то произошло. Кто-то грубый, плохо пахнущий, но страшно сильный зажал ей рот сухой холодной ладонью и оторвал от земли. Перед ее округленными от ужаса глазами проносились ступени, уходящие вниз, становилось все темнее и холоднее.