Запертый

Продавцу потребовалось секунд десять, что отойти от легкого шока. Придав своей полумертвой улыбке чуть больше яркости, он поднялся с продавленного сиденья:

— Уверяю вас, сурвер, что мы обязательно найдем что-то подходящее для твердо настроенного покупателя. Если не найдется сразу — сделаем запрос на главный склад и…

— Не грузи меня — вежливо попросил я — Просто дай то, что я описал. Оно у тебя есть. Ты знаешь. Я знаю.

Осекшийся мужик недовольно поджал губы, хотел что-то сказать, но вгляделся в мое местами посинелое, а местами залепленное пластырями небритое лицо, глянул на мои испещренные ссадинами и теми же пластырями ладони и коротко кивнул. Упав обратно на сиденье, он запустил руку внутрь конторки, украшенной настоящим и вполне работающим ноутбуком. Порывшись во внутреннем отделении, он вытащил несколько коробочек, отодвинул локтем мешающий ноутбук и выложил их в ряд, сразу принявшись доставить из них содержимое. При этом он сухо и деловито перечислял:

— Модель УльтраСурв-5. Название крутое и больше ничего крутого в этой модели нет. Экран тусклый, электроника не родная и слабая. Цена семьдесят пять динеро — его руки сдвинулись на шаг дальше — Блэкаут-А. Модель в два раза покруче чем Ультра и по той же цене.

— Почему так дешево?

— Потому что серьезно битая. Корпус заменили, внутри все подпаяли, кое-что заменили, но…

— Не надо.

— Но все равно лучше, чем Ультра.

— Понял. Дальше.

— Пион-17. Родная модель Россогора. Модель женская, потому и цветочное название. Но если ты в курсе, то Россогор вообще любил всему подряд растительные имена давать. Вспомнить хотя бы Шиповник-2К… слышал?

— Слышал. Опасная штука.

— Во-во. Цена Пиона — сто тридцать динеро. Корпус персикового цвета, экран яркий, мощность стандартная. Твоя девушка будет рада.

— У меня нет девушки.

— Персиковый корпус можно прикрыть дополнительным чехлом другого цвета.

— А что там дальше лежит?

— СДТ-М. Бюджетная россогоровская модель для студентов. Памяти чуть больше трех гигабайт, экран средний, но не слишком яркий, батарея плохонькая. Из плюсов вижу только хорошо защищенный экран. Ну и водонепроницаемость действительно есть, а не только указана с оговорками. Цена восемьдесят динеро. Уточню — Пион в два раза мощнее.

— Я возьму СДТ. За семьдесят динеро.

— Ты ошибся в десятку. Цена восемьдесят. И в Денвере не торгуются.

— Торгуются — возразил я — Все знают, что тут торгуются. Хочу СДТ за семьдесят динеро. Если договоримся на эту цену, то может еще возьму самый дешевый повербанк.

— Хм… — еще раз взглянув в мое вспухшее лицо, продавец поинтересовался — А где тебя так?

— В разных местах — ответил я чистую правду — Драки… и прочее.

— А… — он как-то сразу потерял интерес — Я-то думал ты из тех выживших чистильщиков, что наткнулись на какого-то мутанта в нижних путеводах… Такому я бы сразу скидку дал.

— Не — криво улыбнулся я — Меня там точно не было. Семьдесят?

— Семьдесят пять. Я ведь не свой товар продаю. Но повербанк предложу реально нормальный и не паянный. Как тебе такой расклад?

— Договорились.

— Договорились — кивнул и мужик, расцветая в настоящей улыбке — А почему именно Россогор? Есть модели и посолидней…

— Мне нравится Россогор — ответил я, доставая из кармана монеты и начиная пересчитывать.

— Из-за красной звезды на корпусе?

— И это тоже. Он уже заряжен?

— Половинную зарядку поддерживаем.

— Хорошо — кивнул я, опуская на конторку последнюю стопку монет и подхватывай устройство.

Увидев деньги, продавец возражать не стал и сурвпад с мягким щелчком закрылся на моем левом предплечье. Вот так… теперь я прямо похож на тех улыбающихся сурверов на старых постерах. И да — я тоже улыбаюсь и прямо широко.

— Повербанк — произнес я, сгорая от желания поскорее свалить отсюда и заняться изучением новой покупки — Покажи.

— Ты всегда такой жесткий и быстрый? Обычно люди тут по пять часов проводят…

— Жесткий и быстрый? К сожалению не всегда… а россогоровские модели есть?…

* * *

Следующие десять дней я не запомнил.

Не потому, что был в пьяном угаре и не потому, что как нырнул в электронное устройство с головой.

Хотя я все же нырнул, да. Нырял по вечерам и нырял надолго. Но только по вечерам.

А прошедшие дни я не запомнил по той простой причине, что все они были абсолютно одинаковы. Сам собой установившийся железный распорядок если и менялся, то максимум на полчаса туда или обратно.

Мое ежедневное расписание выглядело крайне странно для любого нормального человека.

Подъем в семь-восемь утра — по состоянию и желанию спать, а в сне я себя не ограничивал. За пробуждением следовал легкий завтрак с обильным питьем. Ел я прямо в комнате, выскребая ложкой паштеты из банок и хрустя печеньем.

После этого я отправлялся на пробежку, благо идти было недалеко — вышел за дверь, и ты уже на беговой дорожке Манежа. Наматывая круг за кругом, я много думал — о том, что было прочитано вчера. Когда тело отказывалось бежать, я переходил на шаг, покупал пару бутылок воды с прилавка Канны, порой прихватывая там же пару бутеров с паштетом и делал еще несколько кругов, продолжая думать все о том же и машинально жуя на ходу. Всего я проводил на Манеже от четырех до пяти часов, хотя большую часть этого времени я шагал, а не бежал.

Еле бредя, я добирался до комнаты, не переступая порог, подхватывал с пола заранее собранную сумку, снова запирал дверь и отправлялся мыться в Чистую Душу. Подарок рода Якобс был разовым, что меня только радовало и я снова выбирал самую дешевую ванную комнатушку, где быстро стирался, а затем долго лежал в горячей воде, порой доплачивая еще за один раунд.

Дальше — прямиком домой, специально идя одним и тем же маршрутом. Одна и та же улочка-коридор каждый день в одно и то же время. По простой причине — на ней не было никого из Шестицветиков. Это явно было наше обоюдное желание не видеть друг друга. При этом часы им я не простил — они лежали в коробке на столе, постоянно попадая мне на глаза. Лишь раз в несколько дней я чуть отклонялся от маршрута, забегая в магазинчик, где умирающая мать Галатеи пополняла мои запасы паштета и несладкого печенья. Она уже ничего у меня не спрашивала. Как и я у нее…

В комнате я тут же растягивался на кровати и меня мгновенно выключало на два часа — до первого писка будильника сурвпада. Проснувшись, я растирал лицо спрыснутым водой влажным полотенцем, съедал бутерброд, запивая водой и наконец усаживался на собранное из старых тряпок и пары мешков самодельное кресло у стены. На этом кресле, не открывая взгляда от мерцающего экрана, я проводил не меньше семи часов. Ужинать ужинал, но продолжал читать — а только этим я и занимался все десять дней. Бегал и читал, бегал и читал…

Иногда кто-то стучал в мою дверь. Порой меня окликали на Манеже или на улице.

Я их слышал. Я их понимал. Но я не отвечал, продолжая бежать или шагать прочь. И где-то на пятый или шестой день меня перестали окликать. Примерно тогда у меня перестали болеть ноги — то ли выжег в них нервы, то ли мозг просто отключил идущие от них болевые сигналы. Вряд ли мышцы могли перестать болеть после столь нещадной их эксплуатации. Но я чувствовал себя сносно — и этого было достаточно.

Лицо поджило и больше не болело, зарос затылок и на восьмой день я снова сходил в парикмахерскую к старому Бишо. Он был единственным, с кем я поговорил за много дней и кому рассказал все что знаю, пока он меня стриг и брил. Денег он с меня не взял. И подарил мне три пучка зеленого лука, пучок укропа и несколько больших листиков щавеля. Исчезнувший за вечер царский подарок…