Запев. Повесть о Петре Запорожце

Кто-то из пассажиров заметил, что от семянниковских рабочих всего ожидать можно; Васька Иванов по сравнению с другими ангел; он общих беспорядков не устраивает; а вот вчера…

На него зашикали, заоглядывались с угрозой, и он смешался, умолк на полуслове, спрятав лицо в воротник.

«Интересно, что же случилось вчера иа Семянниковском? — подумал Петр. — Общие беспорядки… Надо будет узнать, но не здесь, не в чугунке. Лучше — через кружок Рядова…»

Правильное название Семянниковского— Невский механический завод. Прежде им владели Семянников и Полетика. Отсюда и название — по имени главного из бывших совладельцев. Есть и третье обозначение — Невский механический. Это один из главных соперников Путиловского по производству паровозов, военных судов и снарядной придачи к артиллерии. По непокорству рабочих — тоже. Их здесь вчетверо меньше, но уж если поднимутся с требованиями к дирекции, то держатся отчаянно, дерзко, будоража всю Невскую заставу. Оно и понятно — есть традиции. Именно на Семянниковском в конце семидесятых годов столяр Степан Халтурин и слесарь Виктор Обнорский начинали создавать «Северный союз русских рабочих»…

Паровая «конка» одолевала версту за верстой. Фабрика сменялась заводом, завод — мастерскими. Одно село вырастало из другого: Смоленское, Глухоозерское, Михаила архангела, Фарфоровское… Вот, наконец, и Александровское.

Прежде чем идти к Рядову, Петр завернул в лавку и купил коробку яичньтх сочней. Неудобно являться с пустыми руками. Затем отыскал дом, неторопливо вошел в темный, дохнувший гнилью подъезд.

Первый этаж занимали бесплатные вечерне-воскресные классы Русского технического общества. Собственно, благодаря им Петр и получил кружок на Невской стороже. Здесь учительствовала дочь землемера-таксатора Вера Владимировна Сибилева. Петр знал ее как участницу маевки 1891 года. Сибилева была полна любви к ближнему, жертвенности; ее питали иллюзии славных одиночек-цареборцев, туманные представления о лужицких общинах и пролетарских артелях. Идеализм в ней уживался с непримиримостью, слабость — с мужской твердостью. Дружбу она водила с радикалами из среды дипломированных медиков, имеющих взгляды еще более путаные, чем она. Однако и сторонников марксистской линии не чуралась. Они вызывали в ней интерес, который страшил как отступничество, но и притягивал вместе с тем.

В надежде получить выход к рабочим через школу, Петр стал бывать у Сибилевой. Она без труда разгадала его намерения.

— Будем проявлять терпимость к инакомыслящим, Петр Кузьмич? Кстати, в третьем этаже, над классами, где я служу, освободилась приличная комната. Я попросила хозяев придержать ее. Не посоветуете ли жильцов?

— Посоветую, — без колебаний ответил Петр, понимая, что она предлагает двоевластие. — Давайте попробуем.

Двоевластия он не боялся. Уже не первый год в одном и том же кружке сталкиваются народовольцы и марксисты.

В Глазовскую школу Петр направил молодых проверенных путиловцев — Николая Рядова и Петра Давыдова. Одному пришлось стать литографом на писчебумажной фабрике Варгунина, другой поступил модельщиком на Обуховский сталелитейный завод.

Нынче суббота, занятий в школе нет. Петр миновал дверной свод, ведущий в классы, но тут за стеной послышались голоса. Это заставило его вернуться. Присмотревшись, Петр заметил щель между створками, толкнул одну. С легким скрипом она отворилась. Вот так так!

На учительском месте восседал школьный доктор Николай Александрович Плаксин, дородный человек в пенсне, и таинственным шепотом декламировал своим немногочисленным слушателям:

…при мрачном сем обряде, С смиренной харею, в монашеском наряде, Взмостясь на кафедру, с восторгом вопиет: «О рок! лютейший рок! кого лишился свет! Кончиной кроткого владыки пораженный, Восплачъ и возрыдай, зверей собор почтенный! Се царь, премудрейший из всех лесных царей, Достойный вечных слез, достойный алтарей»…

«Да это же „Лисица-казнодей“ фон-Визина», — догадался Петр. Басня эта, о смерти царя зверей льва, получила широкое хождение у народовольцев в октябре, после кончины императора Александра III, после пышных демонстраций в его память во всех больших городах, и прежде всего в Санкт-Петербурге, — с парадом казачьих частей, военных кораблей, стрельбой из пушек, стенанием скорбящих толп, шествием придворных и дипломатических депутаций.

«О лесть подлейшая! — шепнул Собаке Крот.— Я знал Льва коротко: он был присущий скот, И зол, и бестолков, и силой вышней власти Он только насыщал свои тирански страсти. Трон кроткого царя, достойна алтарей, Был сплочен из костей растерзанных зверей!..»

Плаксин увлекся. Его несильный голос окреп, наполнился страстью; пенсне на остреньком носу подрагивает, того и гляди свалится; на щеках проступили алые пятна; глаза расширились.

Собака молвила: «Чему дивишься ты, Что знатному скоту льстят подлые скоты? Когда же то тебя так сильно изумляет, Что низка тварь корысть всему предпочитает И к счастию бредет презренными путьми,— Так, видно, никогда ты не жил меж людьми».

Дочитав басню, Плаксин сделал многозначительную паузу и повел рассказ о том, как студенты Московского университета освистали именитого профессора, вздумавшего выступить перед ними с лекцией о царствовании в бозе почившего монарха, который на самом деле был не львом, а августейшим животным. Единственной положительной чертой его жизни было то, что, в отличие от предшественников, он умер естественной смертью — от пьянства. Когда его тело доставили в столицу из очаровательных крымских мест, ротмистр, стоявший в оцеплении у Петропавловского собора, подал солдатам привычную команду: «Смирно! Голову направо! Смотри веселей!» Сам того не ведая, он указал народу, как следует относиться к царственному трупу.

С Плаксниным Петра познакомила Сибилева, вскользь упомянув о том, что доктор собирает рабочих под видом осмотра больных в неурочное время. Вот, значит, каким образом собирает — без малейшей предосторожности, с наивностью невежды…

Ох, грамотеи. Только и могут возбуждать рабочих против царствующих особ, дальнейшее для них тонет в словесном тумане. Их предшественники боролись действием, а эти только говорят, красуясь сами перед собой.

Никем не замеченный, Петр вернулся в подъезд, притворил дверь. Его так и подмывало хлопнуть ею так, чтобы всполошить собравшихся, а больше других — Плаксина, но он сдержатся.

Ему открыл худенький востроносый Давыдов.

— Хорошо ли добрались, Василий Федорович? Как здравие?

— Благодарствую, Петр Кондратьевич! Без болезни и здоровью не рад, — громко, в расчете на хозяев, ответил Петр.

— Говорите обычно, Василий Федорович. Сам с самою ушли сочельничать. Вернутся не скоро. Мы тут в полном своем распоряжении.

— Ну, тогда здравствуй. — Петр взъерошил Давыдову мягкие, торчавшие крыльцами волосы. — У меня просьба: спустись-ка вниз, в классы. Там доктор Плаксин басни читает. Кто хочет, тот и слушает. Вот ты и устрой ему урок-праздник.

— Это мы мигом! — загорелся Давыдов.

У стола хлопотали Феня Норинская и Лиза Желабина, работницы Российско-американской резиновой мануфактуры. Обе высокие, крепкотелые, с ярким румянцем на щеках. Правду сказать, Петр не ожидал их здесь увидеть. Чтобы скрыть секундную растерянность, улыбнулся, обежав взглядом остальных.

— Привет честной компании! — и, дурачась, завел рождественскую припевку — Я, маленький хлопчик, принес богу снопчик…

Открыл коробку с яичными сочнями и, передавая ее Фене, сказал: