Записки афинского курьера

– Что именно в Кипрском вопросе вас не устраивает?

– Я не хочу, чтоб они объединились!

– Так ведь они и не объединяются. 75% проголосовали против.

– Это ни о чем не говорит! И негра этого я ненавижу! – разговор явно переходил на персоны.

– Я тоже к темнокожим отношусь альтернативно, – размазано поддакнула я, чтоб не злить собеседника.

– Так вот, – продолжал рассветный незнакомец, – его надо оттуда убрать!

– Разве он на Кипре? – удивилась я.

– Нет, не с Кипра, а с ООН!

Я не стала расстраивать человека:

– Надо – уберем! Именно над этим мы сейчас и работаем.

– Браво! Молодцы! – голос в трубке явно был доволен.

– Служу Сов… ох, не то! Рада стараться, Ваше благородие, – оживилась я.

Незнакомцу ответ пришелся по душе:

– Вот и молодцы! – повторил он, – я всегда знал, что ты – настоящая патриотка и чистая гречанка.

Ага, – вспомнила я, – бывало-с, и после баньки-с бывало-с…

Трубка продолжала набирать обороты:

– А как там у вас вообще в Северной Греции к этому относятся?

– К негру? – не поняла я.

– Нет. К Кипру.

– О! Кипр любят. Особенно в курортный сезон. Кипр все любят.

– Забастовки проводятся?

– На Кипре? Регулярно!

– Не на Кипре. У вас, в Салониках.

Хи… Это уже сложнее. Набираю полные легкие воздуха и как на занятиях по военной подготовке четко и внятно рапортую:

– А-а-а как же! Денно и нощно демонстрируем свою солидарность дружественному пролетариату дружественного Кипра, скованного цепями мирового империализма! Поддерживаем их же во всех ихних важнейших начинаниях и светлых потугах!

– Кто руководит вашим движением? – голос уже конкретно напоминал божественную музыку, издаваемую ротовыми органами, полковника медицинской службы Зазули с военной кафедры. (По секрету – большого любителя березовых веничков и настойки «Стрижамент»).

В первое мгновение хотела сказать, что «нас объединила» моя липшая подруга – журналист София Прокопиду». Однако потом вспомнила, как она меня любит, и отказалась от этой далеко идущей затеи.

Даже звания ей вслух не присвоила.

– Кто-то руководит. Но патриотов много. Прям и сказать вам не могу: кто самый главный.

– О-о-о» Это нехорошо. Надо узнать.

– Так точно! – рявкнула я, – как только, так сразу! Есть выяснить и доложить по форме!

По-моему, я явно собеседнику нравилась. Мои правильные и лаконичные ответы не ускользнули от его пристального внимания.

– Но, этого мало, – тем временем продолжал он, – мы должны объединиться и…

– Что «и», – перебила я от нетерпения.

– … и объявить им войну!

– Кипру?!

– Не только – всему ООН, Турции и турецкой части Кипра! А там и до Ирана, и до Ирака доберемся.

О! Пресвятые угодники! Лучше б я досматривала свой сон с цунами и селевыми потоками в вагоне.

– Войну? Но, как??!

– Мы соберем добровольцев и сформируем ополчение.

– Прям сейчас, – вяло спросила я, мечтая о малюсенькой чашечке кофе.

– Не обязательно. Можно и попозже. К вечеру, например.

– К вечеру – эт можно, – полузевнув, согласилась я.

– Так вы со мной согласны?

Я спустила тормоза:

– Конечно! Почту за честь вступить в ряды ополченцев!

Незнакомец засмеялся:

– Я другое хотел сказать: дело в том, что я довольно пожилой и не смогу стать главнокомандующим. (Пауза. Глубокий вдох). Ты б не смогла это сделать.

Почему-то стало грустно. Вспомнился мультик «Маугли» и фраза «Самка во главе моего стала?!»

– Возглавлю, – ответила я, – если того требуют обстоятельства и народные массы. А что вооружение? Кто нас будет спонсировать?

– Вооружимся! Ты до вечера что-нибудь сообрази, а… ох! У меня батарейка кончается. Я вечером перезвоню, доложишь обстановку.

– Доложу… – глухо сказала я.

Он отключился.

Воевать не хотелось. Опять же, ребенка со школы кто заберет? Я так и продолжала сидеть на диване, размышляя о вершителях человеческих судеб, как была в ночной пижаме а-ля «брянский партизан на привале» и с прической, весьма смахивающей на прошлогодний стог сена. Желание срочно приступить к формированию ополчения подавлялось более явственным и близким желанием горячего кофе. Я даже не заметила, как в комнату вошел Арис:

– Ты чего в такую рань? Заболела? – удивился он, обнаружив меня в подушках.

– Да вот, сижу, ополчение собираю. Идешь с нами войной на Кипр.

– Иду! – Арис вобрал живот и, развернув плечи, потянулся к стене за ятаганом.

– Тебе хорошо, – вздохнула я, – а кто нас вооружать будет?

– А чего вас вооружать? – искренне удивился муж, взмахнув ятаганом, – ты вот чего: создавай автономное вооружение.

– Это как? – не въехала я.

На лице Ариса даже мускул не дрогнул:

– Как, как, попой кряк! Продашь входные билеты. И чем дороже билет – тем дальше шеренга от передовой. Плюс еще один нюанс, – Арис понизил голос и выкатил глаза, – продавай билеты из расчета вход – рубль, выход – два. А я готов хоть сейчас принять на себя ответственную должность казначея армии, – он попробовал лезвие ятагана большим пальцем, – … и полнейшая победа в борьбе с империалистической контрой вам обеспечена!

Он дышал на клинок ятагана и тер его моим кухонным полотенцем для кастрюль.

– Чего сидишь? Труба зовет! – Арис был явно в великолепном расположении духа.

– Вот никак себе имя не придумаю: то ли Александрой Македонской стать, то ли Наполеоной.

– Слышь ты, «трубочка» с глазурью, оставь свое девичье – Валида. Все равно по-арабски это – «скачущий впереди бедуин».

Арис начистил ятаган до блеска и кинул полотенце на кастрюлю. А я подумала: как верна старая народная мудрость «Кто рано встает, тому Бог дает». Вот не спал бы управляющий директор «Афинского Курьера» на рассвете, а делал бы пробежки по балкону, глядишь, и ему бы чего перепало. Например, «имя доброе народного защитника» от ООН и других напастей.

В небольшом городке

Райка (краткое производное от помпезного «Раиса») являла собой полный набор натурщицы для агитплаката «Просо сеем, трактор жмем!», она обладала толстущей русой косой, круглым розовым лицом и такими же толстущими и розовыми приспособлениями для вскармливания младенцев. Мужики с нее тащились. При встрече пытались заглянуть ей в глаза и сопели вслед. Но Райка была романтиком. Она любила только Мишу из третьего отдела, сама все время пыталась заглянуть ему в глаза и сопела каждый раз, когда он поздно ночью уходил из ее полустуденческой уютной квартирки. И еще у Райки была страшная тайна. На столько мучительная и кошмарная, что она боялась помышлять даже о разговоре на сию тему со своей закадычной подругой Люськой из планового. Райка страдала, но не от мужского равнодушия, она… она хотела быть худой и бледной! И чтоб ручки как ивовые прутики, и чтоб ножки как у цыпочки, и еще, и еще чтоб во лбу голубая жилка билась! И чтоб любил ее Миша и плакал, и плакал, и плакал…