Записки чекиста

Вскоре и мне пришлось столкнуться с одним из подобных случаев.

В ЧК поступило коллективное заявление жителей пригородного села о том, что их односельчанин Пётр Завьялов открыто распевает белогвардейские частушки, призывающие к свержению Советской власти. Авторы заявления настойчиво требовали, чтобы Завьялов был немедленно арестован и привлечён к ответственности. Они подчёркивали, что больше не намерены терпеть этого антисоветчика в своём селе.

Ничего не скажешь, сигнал тревожный: под видом таких «частушечников» нередко орудовали самые махровые контрреволюционные агитаторы. Частушка, анекдотик, а там и провокационная сплетня, и пораженческий слушок пошёл-покатился от деревни к деревне, будоража крестьян. Не прими меры, не останови, и как пожар, как заразная эпидемия во все концы расползётся.

Яков Фёдорович, ознакомившись с заявлением, приказал мне:

– Разберись побыстрее и доложи, в чем там дело.

Разберись…

А как разобраться, если я и в селе этом ни разу не бывал.

Можно, конечно, поехать на место, поговорить с авторами заявления. Пока мы не знаем, кто его писал. Не попытка ли это оклеветать неугодного человека, руками чекистов свести с ним счёты? Бывало и так…

В тот раз я впервые самостоятельно разрабатывал предварительный план ведения следствия и поэтому, понятно, с волнением, даже робостью, понёс его на утверждение к председателю ЧК. Вопреки опасениям, Яков Фёдорович отнёсся к нему положительно:

– Что ж, посылай повестку. Явится «певец», посмотрим, как с ним быть.

И Петру Завьялову в тот же день была отправлена повестка с вызовом в ЧК.

Ожидали мы, судя по тексту заявления, по меньшей мере взрослого парня-пройдоху, внешний портрет которого я даже успел себе мысленно нарисовать: этакий изворотливый тип с бегающими глазками, с обтекаемо-скользкими словечками и фразами. А явились два человека: симпатичный, лет сорока мужчина с русой бородой и подросток-мальчишка с румянцем во всю щеку, с весёлой лукавинкой в озорных глазах.

– Вызывали? – спросил старший, протягивая повестку. – Пётр Завьялов. По какому, извините, вопросу?

– Прошу присаживаться, – чуть растерявшись, пригласил я. – Этот товарищ… с вами?

– Тоже Пётр Завьялов. Сын. Так которого же из нас, разрешите узнать?

Чувствуя, что краснею, я не сразу сумел найти подходящие слова для ответа. Вот ведь какие ситуации иной раз подстраивает жизнь: кто же из них двоих частушечник? Кого односельчане решили гнать в шею из родной деревни? Неужели этого добродушного русобородого дядьку с умными и приветливыми глазами? Вряд ли он будет распевать подобные частушки.

Для начала пришлось попросить его рассказать о себе.

Завьялов охотно рассказал о том, что родился в семье крестьянина-середняка, служил до революции в царской армии и воевал на империалистической, кормил в окопах вшей «за бога, царя и отечество». Домой вернулся после ранения, а дома беда превеликая: жена умерла, оставив троих детишек, и правит хозяйством подросток – старшая дочь…

– Так что вы, товарищ, спросить хотели? – поинтересовался Завьялов-старший.

А я и не знал, обижать его своим вопросом или нет. Язык не поворачивался спросить: скажите, мол, давно ли вы занимаетесь сочинительством антисоветских частушек? И вместо отца обратился к сыну:

– Ты любишь петь?

– Ещё как! – расплылся в улыбке мальчишка.

– И какие же песни тебе нравятся?

– Разные. Про буржуев, про… – и умолк, испуганно покосившись на отца.

«Вот, значит, кто из них антисоветчик-частушечник, – подумал я, – вот кого требуют авторы заявления в три шеи гнать из их села…» Я знал, что в таком возрасте никто не гарантирован от шалостей, за которые обычно наказывают «семейным судом». Но строго спросил:

– Расскажи-ка толком, кто тебя научил разную дрянь петь. Сам знаешь какую: не только про беляков и буржуев.

Завьялов-младший поднял доверчивые, виноватые глаза:

– Так ведь разное у нас поют. Кто одну, кто другую частушку. Особенно, когда в праздники самогона напьются и по селу с гармошкой ходят. Поют, а я запоминаю, да и давай после перед ребятами нашими голосить. Разве нельзя?

– Можно-то можно, да только не каждую частушку петь надо. Себя и отца позоришь. Хочешь знать, что о тебе односельчане пишут? Будто ты сам сочиняешь вредные частушки про Советскую власть. Правда это?

Парень вскочил со стула, замахал руками, забожился:

– Враки все, чистые враки, чтоб мне сквозь землю провалиться! Ванькина это работа: полез на меня с кулаками, а я ему юшку спустил. Вот и написал, чтобы отомстить.

– Может, и Ванька писал, – пришлось согласиться, – но почему же и другие заявление подписали?

Молча наблюдавший за нами Завьялов-старший решил вмешаться:

– Вы не сомневайтесь, я со своим огольцом по-свойски поговорю. Так, что больше не запоёт…

Жалко мне стало парнишку. И я повёл с Завьяловыми обыкновенный житейский разговор: о том, почему не всякую частушку следует не только петь, но даже запоминать; как многие озлобленные враги, настоящие, а не мнимые антисоветчики, стараются навязать доверчивым людям, вложить им в уши свою мерзопакостную, насквозь лживую и клеветническую стряпню. И к каким серьёзным неприятностям может это в конце концов привести честного человека.

Напоследок попросил старшего Завьялова:

– Вы сынишку не трогайте, не надо. Со всяким ошибка может произойти. Важно понять её и больше не повторять, а порка в этом деле не помощник.

И когда уже прощались, спросил у Петра Завьялова-младшего:

– Честно скажи: не будешь петь?

– Ни в жисть! – поклялся он. – Отсохни язык, если совру! А от кого другого услышу, пусть на себя пеняет – спуску не дам.

И тут он рассказал, кто его учил петь антисоветские частушки.

Расстались мы дружески, договорились, что никогда больше не будем встречаться по таким делам. И не встречались. Но все же, пожимая руку отцу, я посоветовал:

– Расскажите об этом случае вашим коммунистам и бедняцкому активу. Надо усилить воспитательную работу с молодёжью, хорошенько присматривать за ней.

Так закончился этот разговор. А ведь могло быть иначе. Не помоги мы пареньку, не образумь и не защити его от ошибок, и те же кулацкие сынки постарались бы втоптать его в грязь.

Я сразу же доложил Якову Фёдоровичу о том, что мне стало известно о частушечниках. И он поручил начальнику оперативного отдела заняться настоящими антисоветчиками. У чекистов не было оснований миндальничать с ними.

Время было тревожное. Страстный призыв В.И.Ленина звал народ на борьбу с внутренними врагами с не меньшей силой, чем на смертный бой с белогвардейскими ордами и иностранными интервентами.

Звала партия и нас, липецких чекистов, на борьбу со злостными расхитителями народного добра и матёрыми спекулянтами, которые с некоторых пор свили гнездо неподалёку от города, на узловой станции Грязи. Сигналы, один тревожнее другого, поступали оттуда в ЧК чуть ли не каждый день. То бесследно исчезали вагоны, гружённые зерном. То оказывались пустыми платформы, ещё недавно наполненные до краёв каменным углём. То промышленные предприятия в ближних и дальних городах били тревогу – пропало направленное к ним сырьё.