Записки д`Аршиака, Пушкин в театральных креслах, Карьера д`Антеса

Таково было значение этого спектакля. «Урок кокеткам», несомненно, открывал новый период русской стихотворной комедии, которой вскоре предстоял наивысший расцвет под пером одного младшего друга Шаховского. После постановки «Липецких вод» забытый жанр снова ожил, блистая именами молодых драматургов — Хмельницкого, Загоскина, Жандра, Грибоедова и даже соблазняя самого Пушкина.

Комедия имела потрясающий успех. Это был первый блистательный триумф Шаховского. «Если его „Полубарские затеи“ были превосходною комедиею, — пишет один из зрителей, — то в умах современников „Липецкие воды“ были классическою пиесою». Отчасти это был, несомненно, успех скандала, но к такому эффекту, видимо, и стремился автор. Негодование, вызванное карикатурными персонажами пьесы, входило в расчет драматурга и составляло один из элементов подготовленной им сенсации. Шаховской охотно пользовался этим острым приемом и в прежних своих произведениях, направляя свои пародии против Карамзина, Василия Пушкина или Шаликова. Недаром в ответных выпадах литературные противники клеймили его аналогичными отзывами:

Брюхастый стиходей Достойнейших писателей злословил И пасквили писал на сочиненья их… [56]

Но замечательно, что сценический пасквиль, введенный в русскую драматургию Шаховским, надолго утвердился в ней и был признан удачным театральным приемом.

В литературно-сценическом отношении пьеса являла ряд несомненных достоинств. Живой и занимательный сюжет, заимствованный, видимо, из французской драматургии (современники отмечали сходство «Липецких вод» с комедией «La coquette» [57] ), был обильно уснащен всевозможными намеками на русскую современность и даже на петербургское общество в лице его отдельных представителей. Беглый, легкий и естественный диалог производил со сцены пленительное впечатление, хотя в чтении стихотворный стиль Шаховского был далеко не безупречен. Особенно бросалась в глаза небрежность рифмовки (напр., «Ухваткой — фигуранткой», «мог — восторг», «эффект — нет» и т. д.). Но зато персонажи пьесы действительно вели живую беседу, полную разнообразных интонаций, естественной беглости, разговорной гибкости стиха. Приведем для примера следующий фрагмент:

56

Василий Пушкин впоследствии ставил себе в заслугу, что он «злого Гашпара убил одним стихом», намекая на упоминание «Нового Стерна» в «Опасном соседе». Пушкин приветствовал впоследствии своего «дядю на Парнассе», за то, что он сумел «лоб угрюмый Шутовского — клеймить единственным стихом». Все это отголоски бурной памфлетической литературы, вызванной «Липецкими водами».

57

Кокетка (фр.).

— Проведал он, Что завтра то число, в которое родиться Графиню бог привел; так выдумал сюрприз Ей накануне дать, — и точно тем манером, Каким в Италии для тамошних маркиз Давал, как был еще в посольстве кавалером. — Сюрприз? Какой и где? — На этом месте щит Он с именем ее огнями расцветит, Там пустит фейерверк; здесь будет серенада, Тут плошки, фонари зажгутся. — Как я рада! Иллюминация, и песни, и огни.

Текст пьесы, предупреждая грибоедовскую манеру, изобиловал крылатыми словами и афоризмами, иногда достаточно острыми и легко запоминающимися. В память зрителей легко западали такие летучие изречения: «Поверь мне, фейерверк не просветит его», «Какой же генерал не проиграл сраженья», «В болезнях, говорят, рассеянье полезно», «Колет глаз чужое торжество», «Без нежности, без чувств все нынешние франты», «Вам смело можно быть профессором морали», «Так женщин кто бранит, тот им же угождает» и проч.

Некоторые из этих афоризмов прямо обращают нас к «Горе от ума». «Язык пустых людей всего на свете злее», — приводит на память знаменитое восклицание Лизы: «Ах, злые языки страшнее пистолета»… Вообще Грибоедов, несомненно, учился у Шаховского, и в частности вынес ряд уроков из «Липецких вод». [58]

Но сентябрьский спектакль 1815 года, при всем его литературном значении, был прежде всего театральным событием. Он представлял значительный интерес и в отношении актерского состава. Некоторую театральную сенсацию вызывало первое выступление знаменитой Валберховой после долголетнего перерыва ее сценической деятельности. На афишах специально отмечалось: «Роль графини Лелевой будет играть вновь принятая актриса г-жа Валберхова большая, которая была уволена в 1811 году, по собственному желанию». Событие это усугублялось новым амплуа, в котором выступала прежняя соперница Екатерины Семеновой. «Трагическая актриса Валберхова, — вспоминал впоследствии Зотов, — впервые явилась в комедии, и тут-то публика отдала ей полную справедливость. Тут в настоящем свете выказался высокий талант этой прелестной актрисы. Ее красота, ум и образованность усиливали всеобщий к ней восторг… Вместе с нею явился Брянский в амплуа первых любовников комедии… Рамазанов и Величкин, созданные Шаховским, явились также в этой пиесе, первый в амплуа ливреи, а второй — в роли гримов… Г-жа Асенкова (мать бывшей нашей любимицы, Варвары Николаевны Асенковой, так рано похищенной смертью) явилась в амплуа субреток, и с тех пор прелестный талант ее день ото дня развивался; мы смело можем сказать, что у нас не было уже такой субретки. Но самым замечательным явлением в этой комедии был молодой человек на амплуа петиметров. Он отличался прекрасной наружностью, был ловок, развязен и, играя роль князя, совершенно казался освоенным с приемами людей высшего общества. Одним словом, это был И. И. Сосницкий… Он удивил всех и привел в восторг публику. Это был первоклассный талант, обещавший публике величайшее наслаждение».

58

Укажем мимоходом на сходство последнего выхода Хлестовой («Ну, бал! Ну, Фамусов» и проч.) с монологом старой княжны у Шаховского:

Ну что за общество! То харя, то урод. Здесь вся кунскамера. Где, батюшки, родились? Кто вас воспитывал? Чему вы научились? С кем жили целый век? и проч.

Афиша постановки действительно свидетельствует о прекрасном актерском составе премьеры:

Князь Холмский… Г-н Яковлев

Оленька… Г-жа Степанова

Графиня Лелева… Г-жа Валиберхова б.

Саша, горничная… Г-жа Асенкова

Пронский, полковник… Г-н Брянский

Княжна Холмская… Г-жа Ежова б.

Граф Ольгин… Г-н Сосницкий

Барон Вольмар… Г-н Величкин

Угаров… Г-н Рамазанов

Фиалкин… Г-н Климовский

Семен, смотритель бань… Г-н Боченков

Арапов снабжает этот список исполнителей беглыми рецензентскими заметками:

«Князя, дядю графини, представлял Яковлев; Оленьку, невесту, — хорошенькая Степанова; бранчливую княжну Холмскую — Ежова; и была очень типична в этой роли; влюбленного Пронского — Брянский, сыгравший эту роль с большим одушевлением; барона Вольмара — Величкин, который был на этот раз оригинально смешон; лихого сорванца Угарова — Рамазанов, изобразивший его очень бойко; поэта Фиалкина — Климовский; горничную Сашу — Асенкова, сыгравшая свою роль мастерски, и слугу — Боченков».

Острую живость постановке придавала явная портретность многих героев. Сосницкий своими манерами, костюмом, всеми подробностями исполнения воспроизводил фигуру известного щеголя того времени — графа Соллогуба, отца автора «Тарантаса». Старики-волокиты узнавали себя в бароне Вольмаре. Наконец, сам автор дал в тексте пьесы знаменитую карикатуру на Жуковского, не оставлявшую никаких сомнений в прототипе поэта Фиалкина.

Достаточно процитировать знаменитую сцену второго действия:

Ф и а л к и н Внушена мне гением баллада, И посвятить хочу графине сердца плод. Примите… Графиня Что, сударь? Ф и а л к и н Творенье небольшое, Но есть в нем кое-что — я выбрал модный род Баллад. Графиня Я их люблю. Саша А прозвище какое? Ф и а л к и н Омир или Омер. Еще не решено, Как должно звать его, и потому я «или» [59] Поставил, чтоб меня журналы не бранили ^… Графиня Пропойте… Ф и а л к и н (настраивая гитару) Я готов. БАЛЛАДА Пел бессмертный славну Трою, Пел родных Приама чад, Пел Ахилла, жадна к бою, Пел Елены милый взгляд; Но чувствительность слезами Излила глаза певца — Ах, мы любим не глазами, Для любви у нас сердца; И бессмертный под сетями У бессмертного слепца. Я мысли освежить хотел игрою слов: Поймал под сеть свою Амур, слепец бессмертный, Бессмертного певца Омера. Графиня (в сторону) Что за вздор! Саша Слепец слепца ведет, прекрасно. Ф и а л к и н Ах, ваш взор Решит судьбу слепца… и проч.

59

В то время существовал обычай давать пьесам двойное название, соединяя оба заглавия союзом или. Поэт Милонов написал по этому поводу одному драматургу:

Твоя комедия без «или», И на театре ей не быть…

Эта сатира усиливалась пародийным отрывком последнего действия. Фиалкин говорит о мертвецах:

В балладах ими я свой нежный вкус питаю. И полночь, и петух, и звон костей в гробах; И чу!.. Все страшно в них, но милым все приятно. Все восхитительно, хотя невероятно…

Эта пародия произвела потрясающее действие на друзей поэта. Оно усугубилось тем, что сам Жуковский присутствовал на премьере «Липецких вод» и был, таким образом, вынужденным свидетелем своего публичного осмеяния.

«Нас сидело шестеро в третьем ряду кресел, — рассказывает Вигель, — Дашков, Тургенев, Блудов, Жуковский, Жихарев и я. Теперь, когда я могу судить без тогдашних предубеждений, нахожу я, что новая комедия была произведение примечательное по искусству, с каким автор победил трудность заставить светскую женщину хорошо говорить по-русски, по верности характеров, в ней изображенных, по веселости, заманчивости, затейливости своей и, наконец, по многим хорошим стихам, которые в ней встречаются, но лукавый дернул его ни к селу ни к городу вклеить в нее одно действующее лицо, которое все дело перепортило. В поэте Фиалкине, в жалком вздыхателе, всеми пренебрегаемом, перед всеми согнутом, хотел он представить благородную скромность Жуковского; и, дабы никто не обманулся насчет его намерения, Фиалкин твердит о своих балладах и произносит несколько известных стихов прозванного нами в шутку балладника. Можно вообразить себе положение бедного Жуковского, на которого обратилось несколько нескромных взоров. Можно себе представить удивление и гнев вокруг него сидящих друзей его. Перчатка была брошена; еще кипящие молодостью Блудов и Дашков спешили поднять ее».

Так возникло знаменитое литературное общество «Арзамас», сыгравшее столь видную роль в литературной формации молодого Пушкина.

Мы видим, что пьеса Шаховского вполне оправдывает свою историческую славу. Первая постановка «Липецких вод» вводит нас в тот оживленный и радостный период русского комедийного искусства, который непосредственно предшествует появлению «Горе от ума».

II

Шаховской-драматург был во многом связан с Пушкиным. Он любил драматизировать пушкинские сюжеты и разработал для сцены «Руслана и Людмилу» («Финн»), «Бахчисарайский фонтан» («Керим-Гирей») и даже «Пиковую даму» («Хризомания, или Страсть к деньгам»). В свою очередь, впечатление от одной ранней комедии Шаховского своеобразно отразилось на крупнейшем произведении Пушкина.