Записки из чемоданаТайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти

Вхожу в помещение, там сидят (в первой комнате) 4 солдата. Американцы встали. Прохожу дальше, в комнату коменданта, там за столом сидит американский капитан, а у него на коленях — немка. Другой офицер тут же разговаривает по телефону.

Я вошел, офицеры не встали. Я крикнул на них: «Встать, видите, советский генерал вошел!» Они вскочили.

Я стал спрашивать, по-русски не знают. Ну, я к этому времени знал несколько слов по-английски, спросил, где комендант, он оказался дома. Это дежурные офицеры. Комендант отдыхает. О происшествии на вокзале им ничего неизвестно.

В общем, пока я 5–7 минут разговаривал и вышел из помещения, смотрю — около моей машины стоят два бронетранспортера с солдатами, а пулеметы приготовлены к бою, сняты чехлы. Радист сидит в башне и передает что-то по радио начальству. Я удивился быстроте действий, улыбнулся и уехал. На одного генерала и шофера сразу 2 бронемашины, вот это храбрецы.

В дальнейшем оказалось, что наш — дезертир (был в плену, затем его взяли в солдаты в нашу часть, он ушел из части и занимался воровством и бандитизмом). Таких, кстати, в первые дни капитуляции было много, десятками ловили и отправляли в СССР.

Так вот, этот дезертир зашел в один вагон с пассажирами, которые отправлялись в Западную Германию, крикнул пассажирам: «Руки вверх!», наставил на них какой-то пистолет и хотел обобрать пассажиров.

В вагоне были американцы, которые бросились на него. Он побежал, они его на платформе пристрелили. Совсем как в американском детективе. Ну, мы хоть для престижа и заявили протест, но ответных мероприятий не предпринимали. [350]

350

Советскому командованию и органам НКВД не удавалось наладить жесткую воинскую дисциплину в своей зоне оккупации. Мародёрство, грабежи, убийства, изнасилования отнюдь не были редкостью. Но борьба с бесчинствами, чинимыми советскими военнослужащими, безусловно, велась, и трибуналами было вынесено довольно большое количество суровых приговоров.

Май

Позвонил Хрущев из Киева: «С разрешения хозяина скоро прилечу в Берлин». Он был председателем Совета Министров УССР. Я был все еще членом Политбюро ЦК Компартии Украины.

Разместил Хрущева в особняке, прикрепил автомашину и принял на довольствие. Он мне рассказал, что попросился у «хозяина» слетать в Германию и ознакомиться с сельским хозяйством, уровнем производства и т. д. Я, конечно, знал, что все прилетают к нам в Берлин из любопытства, тем более что есть возможность.

В большинстве случаев они ездили со Старченко*, это зампред Совмина, товарищ весом 130 кг, но по содержанию — хороший, скромный работник.

Хрущев рассказал, что на Украине Каганович — секретарь ЦК, т. е. на первых ролях, а Хрущев — председатель Совета Министров, сменивший Корниевца (правильно: Корнийца. — Прим. ред.). Видно было, что он недоволен второй ролью и поносил Кагановича, называя нахалом и другими именами [351] .

Через несколько дней я сказал Хрущеву, что собираюсь в Тюрингию, он спросил, кто там командующий. Я назвал Чуйкова, тогда он выказал желание туда поехать. Я позвонил Чуйкову. Жизнь в штабах армии уже стабилизировалась, ну и, естественно, Чуйков, располагая возможностями, решил устроить нам обед с размахом человек на 30 [352] .

351

Л. Каганович досаждал Хрущеву на Украине недолго. В должности 1-го секретаря ЦК КП(б)У он пробыл меньше года, с марта по декабрь 1947 г., после чего уступил это кресло обратно Хрущеву.

352

Хрущева связывало с маршалом Чуйковым фронтовое прошлое: в 1942–1943 гг. он был членом Военного совета Сталинградского фронта, где будущий маршал Василий Чуйков командовал 62-й армией, отстоявшей город.

Когда мы сели обедать, и я успел скушать первое блюдо, ко мне подошел генерал Бежанов* (начальник опергруппы НКВД в Тюрингии) и доложил, что если мы здесь у них ночуем, то он просит допросить одного немца, которого он подозревает, что был директором сборочного завода ракет ФАУ-2, но Бежанову отказывается признаться в этом.

Ну, после такого сообщения у меня обед вылетел из головы, и я ему сказал: «Привезите его сейчас в соседнюю комнату, и я допрошу». Бежанов отдал распоряжение по телефону, а сам мне рассказал, что он с ним мучается вот уже пятый день, но тот категорически отрицает, заявляя, что он — директор локомобильного завода и никакого понятия о ФАУ-2 не имеет. И добавил: «Может быть, вам он скажет, кто он».

Я спросил, откуда у него данные о том, что он директор ракетного завода. Бежанов ответил, что к нему поступило письмо без подписи, поэтому уверенности нет.

Через несколько минут ввели в комнату верзилу 2-метрового роста, лет 45–46. Я ему предложил сесть, а Бежанову сказал, чтобы он вышел.

Я это сделал умышленно, так как думал, что Бежанов ему за 5 дней надоел, и, кроме того, если немец 5 дней твердил «нет», то и сейчас ему будет трудно занять другую позицию. Бежанов недовольно поднялся и ушел.

Немец понял, что я какой-то начальник, правда, у меня и на погонах было <по> три звезды.

Первым вопросом моим был: «Ну, рассказывайте, кто вы и что вы?» Немец отвечает: «Я — директор локомобильного завода в Бляйхероде», и хотел продолжать версию, что выпускал его завод. Я ему сказал, что этот рассказ меня не интересует, мне о нем докладывал генерал Бежанов. Немец замолчал.

Тогда я ему сказал, что мне все о нем известно, а посему есть предложение: может ли он разыскать специалистов своего завода и в течение двух недель собрать мне из имеющихся запчастей в горе 15 штук ФАУ-2? Если не может, то я найду другого человека.

Когда ему переводчик с большим трудом перевел смысл моего предложения (он не знал технических слов), немец вскочил на ноги, вытянулся по-военному и, щелкнув каблуками, громко сказал: «Яволь!», т. е. «Точно!». «Согласен!» или что-то в этом роде.

Я внутренне удивился столь быстрому обороту дел, но подумал, что немец есть немец, его сбило мое дополнение, что найду другого, и он пошел сразу на все.

Я сказа! переводчику, чтобы позвал генерала Бежанова. Когда тот вошел, я ему сказал, а переводчику сказал, моргнул: «Переводи!»:

«Завтра утром, — показывая на немца, — освободить из тюрьмы, дать автомашину, сотрудника в гражданской форме, владеющего немецким языком, и помочь ему разыскать нужных людей для работы на заводе». Когда переводчик переводил, немец кивал головой. Тут же сказал, чтобы ему дали особнячок.

Затем, когда я сказал, что он должен за две недели собрать 15 ракет, то он встал и начал что-то говорить. Переводчик мне сказал, что он просит генерала дать на сборку 15 ракет не 2 недели, а три, так как не знает, соберет ли людей.

Я на него строго посмотрел и говорю: «Спорить будешь, так я заставлю это сделать в 10 дней вместо двух недель». Немец замолчал.

Затем я его спросил, где семья. Он сказал, что жена и двое детей находятся в американской зоне. Я спросил, что, если он напишет письмо, то они к нему приедут, он ответил отрицательно, так как ему не поверят, зная, что русские заставили его написать. Тогда я решил еще более расположить его на свою сторону и спросил с серьезным видом: «А, может быть, сами за ними съездите, когда немцы будут собраны на сборочном заводе?»