Записки Клуба Лазаря

Я скомкал лист, представляя себе улыбающегося Брюнеля, когда он пишет о себе как об умершем, а затем бросил комок бумаги в печку, где его тут же охватило пламя.

— Уильям, где человек, который принес письмо?

Санитар пожал плечами.

— Не знаю, сэр, он оставил письмо в прихожей. Наверное, не смог вас найти и передать лично в руки.

— Ладно, — вздохнул я. — Это все равно ничего бы не изменило. А сейчас вернемся к работе.

Когда последние студенты разошлись и Уильям приступил к уборке в операционной, я зашел в кабинет, где хранились анатомические образцы. Здесь почти три года назад я впервые рассказывал Брюнелю о работе сердца. Я отодвинул в сторону банку с эмбрионом, который забился о ее стенки, словно пытаясь вырваться из своей стеклянной матки, и вытащил стоявшую за ним банку. Хранившийся там красный кусок плоти не плавал в растворе, а лежал неподвижно, подобно камню на дне озера. Я осторожно поставил банку на скамью и открыл крышку, после чего закатал рукав, надел толстую перчатку и медленно погрузил руку в жидкость.

Легкое было раздуто, словно поражено какой-то ужасной опухолью, его стенки плотно облегали что-то твердое внутри. Теперь оно лежало передо мной на скамье в растекающейся луже спирта. Проведя пальцем в перчатке по широкому разрезу на скользкой стенке мешочка, я схватил «опухоль» и вытащил через разрез. Сняв перчатку, я убрал нитки, которыми был перемотан сверток, и он раскрылся. На темной клеенке лежало механическое сердце, его металлическая оболочка не потускнела от влаги. Я впервые извлек его на свет божий с тех пор, как несколько недель назад спрятал в легком. Трудно было найти более подходящее место для тайника, чем комната, наполненная человеческими органами.

Я дотронулся до поверхности сердца и повернул колесико. Задвижка щелкнула, и половинки раскрылись, демонстрируя внутренние клапаны и камеры. Это великолепное устройство идеально подходило для того, чтобы демонстрировать на нем принципы работы сердца. Но, показывая его на публике, я серьезно рисковал здоровьем и жизнью. К тому же я дал слово другу — перед смертью он захотел, чтобы его похоронили вместе с искусственным сердцем. И у меня не было другого выхода, как только исполнить его волю. Но затем я сказал себе, что на карту поставлено нечто большее — все будущее медицинской науки, в котором Брюнель должен был сыграть столь важную роль. Я был хранителем сердца — сам Брюнель поручил мне эту роль, и я считал своим долгом сохранить его для дальнейших исследований. Поэтому я решил оставить сердце, а не предавать его земле вместе с Брюнелем.

Мучимый угрызениями совести, я снова взял сердце в руки, завернул в проклеенную ткань, затем спрятал в легкое и убрал все в банку. Я пытался убедить себя, что поступаю правильно и что Брюнель, не потеряй он рассудок накануне кончины, разумеется, согласился бы с моим решением. Я еще не знал, как сильно мне придется впоследствии пожалеть о том, что я проигнорировал его просьбу.

Слуга Брюнеля Сэмюэль не нашел меня в больнице, и, чтобы избежать дальнейших встреч с ним, я отужинал в своем клубе, а затем попытался найти утешение в радушных объятиях Клэр.

На следующее утро по пути в больницу я купил «Таймс», где нашел некролог на покойного инженера.

Суббота, семнадцатое сентября 1859 года

Смерть мистера Брюнеля, инженера.

Мы с прискорбием сообщаем о том, что в четверг вечером в своем доме на Дюк-стрит в Вестминстере скончался мистер Брюнель — выдающийся гражданский инженер. Покойного принесли домой с парохода «Великий Восток» днем пятого числа текущего месяца, после того как его разбил паралич. Вероятнее всего, это случилось в результате удара. Несмотря на оказанную медицинскую помощь, состояние мистера Брюнеля продолжало ухудшаться, и в четверг в половине одиннадцатого вечера он скончался в возрасте 54 лет. Покойный был единственным сыном сэра Марка Брюнеля, прославившегося своими инженерными работами в Портсмуте, Вулидже и Чатеме. Однако особым его достижением считалось строительство туннеля под Темзой, за которое он получил рыцарский титул от ее величества в 1841 году. Покойный мистер Брюнель работал инженером на Большой Западной железной дороге со времени основания компании, все строительные работы проводились по его чертежам и под его наблюдением. Другим образцом его блестящей инженерной мысли стал великолепный мост в Солташе. Большинство наших читателей знают о том, что исполинский пароход «Великий Восток» стал последним и самым выдающимся проектом инженера, и всегда будет ассоциироваться с его именем. Мистер Брюнель родился в Англии, но его отец был урожденным нормандцем и подлинным дворянином. После первой Французской революции он был вынужден эмигрировать в Соединенные Штаты, откуда в 1799 году переехал в Англию и был нанят Портсмутской судоверфью для завершения работы над станками по изготовлению стенных блоков. Его любовь к науке определила выбор профессии, в которой он добился поистине небывалых высот.

Меня расстроило, как целую человеческую жизнь, даже столь богатую событиями, можно уместить в несколько строк. Я мог сказать это в равной мере и о самом Брюнеле, и о его отце. Однако некролог лишь укрепил мою уверенность в том, что я поступил правильно, спасая от забвения последнее изобретение Брюнеля.

День прошел без происшествий, и никто так и не приехал, чтобы выяснить, почему я не появился на Дюк-стрит. Я лишь надеялся, что Брюнель не сомневался в моих намерениях выполнить его просьбу и не оставил никаких распоряжений на случай, если я этого не сделаю. Похороны были назначены на следующий вторник, а следовательно, у меня оставалось очень мало времени, чтобы выполнить просьбу Брюнеля. Похороны на кладбище Кензал-Грин обещали стать грандиозной церемонией. Теперь, когда Брюнель лежал в гробу и находился вне моей досягаемости, я собирался отправиться туда и отдать ему последнюю дань уважения.

Если бы рост человека измеряли количеством людей, пришедших на его похороны, то Брюнель, не отличавшийся при жизни особой статью, считался бы настоящим гигантом. После происшествия на пароходе я не видел, чтобы столько людей собиралось в одном месте. Подъехать к кладбищу в кебе не представлялось возможным, поэтому я вышел и присоединился к толпе провожавших похоронный кортеж. Впереди медленно двигался катафалк, запряженный четырьмя лошадьми с черными плюмажами, люди расступались перед ним подобно живому морю. До кладбища было трудно добраться даже пешком, вдоль дороги собралась огромная толпа людей, которые хотели посмотреть на гроб. Большинство из них были железнодорожными рабочими, они даже не сняли свою спецодежду, но у всех на рукавах были черные повязки. Когда лошади проходили мимо, они снимали шляпы и склоняли головы в немой молитве.

У ворот кладбища стало намного свободнее. За порядком здесь следили гвардейцы, одетые в алую униформу. Они сдерживали народ на почтительном расстоянии.

Оставив позади толпу, кортеж двинулся по одной из трех аллей кладбища. По обе стороны возвышались роскошные надгробия, вносившие некоторое оживление в пейзаж этой населенной мертвецами улицы.

— Вы не находите, что здесь сегодня слишком людно? — Оккам неожиданно появился прямо передо мной. Я видел его в первый раз после возвращения с корабля, его безукоризненно сшитый траурный костюм явно был куплен специально для похорон.

— Я боялся, что не смогу сюда добраться.

— Вы кого-нибудь еще встретили? — спросил он, вытягивая шею, чтобы рассмотреть идущих перед нами людей.

— Кажется, мельком видел Хоуса, но больше никого.

— Вон там Рассел, его голова хорошо видна над толпой, — заметил Оккам, привстав на цыпочки.

— Значит, он приехал на похороны из Уэймута.

— Кажется, он не один, — сказал Оккам, поднимаясь еще чуть выше и опуская руку мне на плечо. — Да, это Перри.

— Перри! — воскликнул я так громко, что шедшая впереди дама обернулась и бросила на меня полный неодобрения взгляд. За всеми этими событиями, связанными со смертью Брюнеля, я почти забыл о нем. Но теперь он шел совсем рядом со мной — человек, повинный в смерти Уилки. И пускай не сам он совершил преступление, но его руки были запятнаны кровью не меньше, чем у его сообщников.

— Без сомнения, это он, — подтвердил свои предположения Оккам, опускаясь на землю. Он немного удивился, когда я схватил его за рукав и потащил в сторону от процессии провожающих.

Мы покинули кортеж, я провел его между двумя каменными ангелами, и мы встали под крышей усыпальницы, напоминавшей миниатюрную версию греческого храма. Здесь не было слышно даже шарканья ног по усыпанной гравием тропинке.

— Послушайте, я должен вам кое-что сказать. Я узнал об этом на корабле.

— Мне уже все известно. Это ведь был Рассел, не так ли?

— Как вы узнали?

— Брюнель сказал мне. Не буду утверждать, что это стало для меня сюрпризом. Я с самого начала подозревал его.