Записки командующего-десантника

Уже в первый день наступления, 16 марта передовые части 104-й гвардейской стрелковой дивизии прорвали оборону противника и продвинулись на глубину 7-10 километров.

Упорные бои продолжались и в последующие дни. К исходу 25 марта войска полностью преодолели горы Баконский Лес. Оборона противника была прорвана на всю глубину и войска перешли к преследованию поспешно отступающего врага.

В одном из первых ожесточенных боев нашего батальона запомнился бой за Шеред (Венгрия). Шеред - это крупный укрепленный район противника. Здесь была глубокоэшелонированная оборона немцев с большим скоплением войск, в том числе частей дивизии СС «Мертвая голова», и других отборных подразделений. На станции Шеред стояли железнодорожные составы. 16 марта утром после мощной артиллерийской подготовки комбат майор Д. И. Глушаков поднял батальон в атаку. Был густой туман, моросил дождь. Гитлеровцы, ошеломленные сильным огневым ударом, вначале не оказали серьезного сопротивления, однако вскоре оправились и начали ожесточенно сопротивляться. На участке батальона пехота противника, усиленная танками, ведя огонь на флангах из крупнокалиберных пулеметов, перешла в контратаку. Оголтелые фаши-

19

сты- эсэсовцы с автоматами в руках, с криком и бранью шли в атаку. Бойцы батальона не дрогнули. С места ведя огонь, отражали атаки противника. С обеих сторон было море огня, горела и содрогалась земля, в небе шел воздушный бой. Однако силы были неравными, подразделения батальона были вынуждены отойти на исходные позиции.

Неоднократно батальон поднимался в атаку и снова был вынужден откатиться на исходные позиции.

Бой за Шеред длился около трех суток. 19 марта в полосе 9-й гвардейской армии в сражение была введена 6-я гвардейская танковая армия генерала А. Г. Кравченко.

Вслед за танками наш батальон поднялся в атаку, уничтожая на ходу огневые точки противника. Населенный пункт и железнодорожная станция Шеред были полностью очищены от врага. Было уничтожено около 30 вражеских танков, захвачено много оружия, взято в плен более 250 солдат и офицеров. За оставшиеся месяцы и дни войны я не помню более ожесточенных боев, чем за Шеред, который брал наш батальон. Батальон понес серьезные потери. Были убиты два командира роты, шесть командиров взводов, погиб заместитель командира батальона и несколько солдат, было много раненых. Погиб разведчик Прокопий Галушин. Он подбил три танка и не пропустил на левом фланге батальона, на своем участке, врага. Гвардии рядовому Прокопию Галушину посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. В Архангельске, где он жил, одна из школ носит его имя, а в 3-м батальоне 332-го гвардейского полка на вечерней перекличке первым называлась его фамилия, и правофланговый ротного строя отвечал: «Рядовой Прокопий Галушин, Герой Советского Союза, пал смертью храбрых в бою при защите нашей Родины - Союза Советских Социалистических Республик».

Развивая наступление, войска стремительно продвигались вперед, обходя узлы сопротивления немцев, все глубже вклиниваясь в боевые порядки про-

20

тивника, рассекая и уничтожая его по частям. Был взят город Папа. 27 марта части 104-й дивизии вышли на реку Раба, которой прикрывались подступы к городу Шарвар.

Река Раба представляла серьезное препятствие. Ее ширина местами доходила до 40-50 метров, глубина до 3,5 метра. Правый берег высокий, обрывистый. По берегу немцы заранее создали оборонительный рубеж.

Нашими войсками с ходу был захвачен плацдарм на противоположном берегу, а в ночь на 28 марта эта водная преграда была форсирована.

Командование нам не давало передышки, требуя не снижать темп наступления и преследования противника. Двигаясь в колонне, там где это было возможно, мы спали на ходу. Оказывается, можно идти в строю и спать. При выходе к левому берегу Рабы наш батальон стал выдвигаться на свой участок, прикрываясь насыпью вдоль берега. Я и сейчас, вспоминая, не могу понять, почему я взял у кого-то велосипед, залез на насыпь и поехал по ней на виду у противника, траншеи которого были на противоположном берегу. Наши солдаты, идущие внизу под прикрытием насыпи, силой стащили меня с насыпи, наградив при этом нелитературными словами. И на этот раз судьба меня пощадила.

Батальон вышел на указанные ему исходные позиции. Мы с комбатом обошли все роты, проверили, как командиры уяснили свои задачи, и вернулись на командный пункт батальона. Вблизи стоял небольшой кирпичный дом. Мы зашли в него, он был пуст, в комнате один стол и несколько стульев. Из коридора лестница вела на чердак. Мы на это не обратили внимания и, как потом оказалось, - напрасно.

Майор Д. И. Глушаков за время нашей совместной службы никогда не брал в рот ни капли спиртного. На этот раз, войдя в дом, он обратился ко мне: «Дима, а у нас ничего нет выпить?» Я ответил: «Конечно, найдем, но ведь вы не пьете».
– «Мне почему-то очень хочется».
– «Хорошо, сейчас что-нибудь придумаем».

21

С нами был заместитель командира батальона старший лейтенант Александр Майков. Позвали с улицы ординарцев.

На стол поставили две фляги со шнапсом, кружки и банки с тушенкой. Налили, выпили за то, чтобы была удача завтра при форсировании.

Слышим, летит мина. Падает вблизи дома, разрыв. Дмитрий Иванович просит налить еще. Пьем. С характерным шелестом летит вторая мина, взрыв с другой стороны дома, в комнате отлетает штукатурка.

Я говорю комбату: «Пора, надо уходить». Во дворе ординарцы уже вырыли щели. Выбегаем из дома, бежим к щелям, опять характерный полет мины. Я толкаю ординарца Сашу Лебедева в щель первым, взрыв, падаю на него. Левой руке стало вдруг очень тепло, чувствую - пошла кровь. Полета мин больше не слышно, вылезаем из щели. Ординарец, разрезав ножом рукав моей гимнастерки, бинтом перевязал рану. Оборачиваюсь и вижу: в нескольких сантиметрах от своей щели, лежит Дмитрий Иванович лицом вниз. Подбегаем к нему. Крупный осколок мины пробил под левой лопаткой большое отверстие и застрял в теле. Издав хрип, майор скончался. Так погиб наш комбат. Мы его любили, он для нас был как отец. До сих пор меня мучает вопрос: не было ли у Глушакова предчувствия?

Выяснилось потом, что на чердаке того дома сидел корректировщик, немецкий офицер. Позднее его захватили разведчики батальона. У них расправа была короткая.

Мне помогли дойти до полкового медпункта, там обработали рану и попутным транспортом отправили в город Папу, в медсанбат дивизии.

Медицинский пункт дивизии, куда меня привезли поздно вечером, был переполнен. Меня положили в коридоре здания на солому. Шло свертывание медицинского пункта, в ночь он должен был догонять части дивизии. Большая часть врачей и другого медицинского персонала уже уехала, оставался врач-хирург и две медицинские сестры, одна из числа местных жителей.

22

При свете керосиновой лампы врач пытался сделать мне операцию под наркозом, однако осколок из левого предплечья не извлек. К утру прибыл первый эшелон армейского госпиталя. Нас перевели в другое здание: по-видимому, это была школа. Врачи начали обход раненых. Пожилая женщина-хирург распорядилась меня готовить к операции. Помня, как тяжело отходил от наркоза после первой операции, я пытался убедить ее оставить меня в покое. Но у нее было два неопровержимых аргумента: если сейчас не сделать операцию, может произойти нагноение, и тогда придется отнимать всю руку. И второй - раз я отказываюсь от операции, значит, я не хочу вылечиться, чтобы снова попасть на фронт, так, мол, и запишем в истории болезни. Последний аргумент был самый убедительный. На другой день мне снова под общим наркозом сделали операцию и вытащили осколок. Врача я с большой теплотой вспоминаю до сих пор, она часто заходила в палату, присаживалась на кровать, и ее женское участие в моей судьбе оставило глубокое чувство уважения и благодарности. Жаль, что я не помню ее фамилию, а звали ее Мария Нестеровна.

С Папой у меня связано особое воспоминание. В годы первой империалистической войны, участвуя в Брусиловском прорыве, мой отец, Сухоруков Семен Иванович, рядовой пехотинец, попал в плен. После долгих мытарств он оказался в лагере военнопленных в городе Папа. И только в 1917 году вернулся на Родину. А теперь я, его сын, лежал в госпитале в том же городе.

Через несколько дней нас переправили железнодорожной санитарной «летучкой» (так назывались санитарные поезда) в город Кечкемент во фронтовой госпиталь. Здесь уже были комфортабельные условия лечения. Рана быстро заживала. По сводкам и рассказам вновь прибывающих раненых мы следили за продвижением своих частей. В госпитале я повстречал еще двоих офицеров нашей дивизии. Они тоже были уже в отделении выздоравливающих.