Записки мелкотравчатого

Горячий охотник не выдержал и, отдав не вовремя свору, понесся навстречу к лисе, но в тот миг, когда Карай и прочие собаки с нею встретились, Патрикевна «пала», собаки сгоряча пронеслись, и она шмыгнула мимо моей лошади; я поскакал вслед за нею по степи, но — увы — пока Бацов успел справиться и показать ее собакам, плутовка была уже вблизи соседней сурчины и, не дождавшись Карая, успела понориться. Бледный и растеряный подскакал ко мне Лука Лукич; он проклинал и меня за появление не в пору, и себя за то, что родился не в пору на свет, и графиню, благополучно обитавшую в ту пору во Флоренции, и, собрав на свору собак, снова стал на лазу.

Я подъехал к Егору, который тем временем успел уже второчить лисицу. Выжлятники то там, то сям выскакивали из острова сбивать прорвавшихся гончих; кой-где травили, вторачивали и подавали позов, что «зверь принят». Ловчие то и дело накликали своих послушных выжлят на новый след, и снова в острове закипала с большей силой и с большим остервенением дружная, свирепая, неотвязная гоньба. Вот и негодующий сосед мой отгокал и второчил лисицу, потом другую; я подъехал к нему снова и поздравил с удачным полем. Лука Лукич глянул на меня приветливее. Он уже не проклинал ни своей судьбы, ни отсутствующей графини, потому что в тороках у него красовались две матерые лисицы. Последним становилось в острове плохое житье; никакие хитрости и увертки не помогали бедняжкам, застигнутым врасплох на их сборном пункте; ни густая заросль, ни высокие кочки, между которыми они успевали на время скрадывать след и затруднять гоньбу, не служили уже для них убежищем и защитою: то там, то сям оторопевшая Патрикеевна, не находя никаких новых средств к обману и уверткам, выносилась из опушки прямо в пасть к борзым. Редкая из них в этом крайнем случае успевала обмануть бдительнсоть охотника и увернуться от его своры, вся игра Патрикеевны оканчивалась все-таки тем, что она после всех ловких и грациозных уверток, через две-три минуты, туго притороченная за головку к задней луке, помахивала пушистым хвостом по кожаному потнику.

— Да что их тут у вас, садок [283] , что ли? — спросил Лука Лукич, вторачивая с радостным лицом третью лисицу. Этот вопрос относился к дистаночному, который подъехал к нам на рысях. Он, кстати сказать, был сильно заинтересован всем виденным, особенно гоньба такой многочисленной и дружной стаи приводила его в восхищение. Прибыл же он к нам, как оказалось, с известием нерадостным. Вместо ответа на возглас Бацова он как-то торопливо проговорил:

— А там у вас мальчик задохся!

283

Садок — помещение, клетка для содержания и разведения животных.

— Где? Что такое? Какой мальчик? Как задохся? — заговорили мы в два голоса к вестнику.

— Да вон на той стороне мальчик, что на кавурой лошадке, попал в сурчину за лисицей, — отвечал он невразумительно.

Я поскакал на указанное место и вскоре на противоположной стороне степи, которая была скрыта от нас островом, на далеком расстоянии от места травли, подле сурчины, увидел небольшую группу людей: это были, как оказалось после, Стерлядкин, Владимирец, два охотника и зверообразный страж. Один из охотников поддерживал Фунтика. Мальчик сидел с посиневшим лицом, мотал болезненно головой и тупо глядел вперед: он был как будто в параличе. За неимением под рукой никаких медикаментов ему помачивали темя и виски вином.

На вопрос мой Стерлядкин и прочие объяснили мне, что все это значит.

Поместившись близ того места, откуда напускали гончих, Фунтик выждал на себя лисицу, По неопытности и сгоряча он показал зверя не вовремя. Лисица пала, собаки скололись [284] , и мальчик начал ее травить степью, скрылся из вида и вогнал лисицу в сурчину. Горячему охотнику показалось, что нора не глубока, и лисица близко; он протиснулся в сурчину с тем, чтоб вытащить лисицу за уши. Опустясь по пояс в нору, Фунтик закупорил ее как пробка и, не имея опоры под ногами, остался в положении человека, повешенного вниз головой. Он должен был погибнуть непременно, потому что подать ему помощь было некому: охотники стояли к полю спиной и не обращали внимания ни на что, происходившее вне острова. Объездчик, видевший, как и куда Фунтик травил лисицу, заподозрил его долгое отсутствие и отправился наводить справки. Увидевши «беду неминучую», он поскакал назад и кликнул охотников, которые и вынули мальчика из сурчины в беспамятстве и с посиневшим лицом.

284

…лисица — пала, собаки скололись… — то есть лиса неожиданно метнулась в сторону и припала к земле, затаилась, а борзые «пронеслись», «разметались» и «скололись» со следа.

Наконец Фунтика кое-как оттерли: он получил дар слова и кучу наставлений, угроз и предостережений, и мы вернулись к острову. Там по-прежнему шла самая свирепая гоньба: управляемые такими мастерами, как Феопен Иванович и его товарищ, и подстрекаемые их проворными помощниками, собаки «лезли из кожи» и выносили зверя на щипце; то там, то сям борзятники травили и вторачивали лисиц; казалось, что эта гоньба травля должны были продлиться до ночи, потому что лисиц в острове, судя по помычке гончих, было еще много, но ловчие вдруг загудели в рога и пошли к опушке, а выжлятники ринулись в середину острова и начала сбивать собак со следа. Надо было щадить и сберегать усердных ищеек, которые сгоряча могли догоняться до изнеможения. Борзятники, несмотря на поданный сигнал долго не оставляли своих мест, потому что гончие, подваливаясь на рог ловчего, поминутно натекали на зверя и гнали зарко: более получаса ловчие гудели в рог, стоя близ опушки; собаки валились из острова неохотно. Наконец борзятники собрались: у редкого из них не было двух или трех лисиц в тороках; всех было взято из острова сорок три лисицы, сверх того Игнат Савельич вынес оттуда замятого гончими барсука.

Поздравив друг друга с первым и таким удачным полем, мы сдали верховых лошадей стремянным, сели в линейку, в которой прибыл за нами Петрунчик, посадили с собой Фунтика и резкой рысью поехали домой. Охотники с песнями прибыли спустя час. Боже мой, чего не наслушался я, сидя вечером за стаканом чая! Борзятники входили к нам попарно и по трое и со всеми подробностями рассказывали каждый о своем подвиге.

На другой день мы намеревались брать соры и легли спать ранее обыкновенного.

IX

Езда по сорам. — Травля оборотня. — Перемена квартир. — Могарыч. — Учитель-сочинитель. — Занятие, порождающее тоску и дремоту. — Опять Синие кусты. — Смерть Фунтика. — Отъезд.

На другой день дистаночный получил свои капканы в виде награды за спасение Фунтика от верной смерти, а этот спасенный простоял около получаса на коленях, выпрашивая себе позволение отправиться с нами на охоту. Стерлядкин долго не соглашался, и наконец, как бы в силу общего нашего представительства, после острастки и предостережения на будущее время изъявил свое согласие. Увы, кто из нас мог предузнать, что этот проворный мальчик, получивший такое пристрастие к охотничьему делу, придумаает для себя такой род смерти, от которого ни одному из старых и опытных охотников не пришло на мысль его предостеречь?

Мы собрались и выступили ранее вчерашнего. С этого дня ловчие начали чередоваться со стаями, и мы вышли с Игнатом. Езда по сорам мне очень понравилась. Тут, на плоской и открытой местности, сидя верхом на лошади, легко было следить за движением ловчего со стаей и за успехом травли на всех пунктах. Подъезжая к ссорам, которые большею частью состояли из продолговатых четырехугольников, содержавших под собою десятин двадцать-тридцать поднятой плугом степи, борзятники делились на две половины: те, которым приходилось стоять в голове острова, заравнивались на рысях и становились на места, к ним примыкали остальные, и таким образом составлялась неразрывная цепь; тут ловчий вводил стаю, и начиналось порсканье; собака рассыпавшись по бурьяну, тотчас причуивали след, шли в добор и натекали на лисицу, которая по обыкновению, видя беду неминучую, старалась вначале притаиться где-нибудь под глыбой земли или в густом бурьяне, но эта утайка вообще длилась недолго, и волею-неволею Патрикевна должна была пускаться на утек. Редкая заросль мало способствовала отчаянным беглянкам к обманам и укрывательству; отыскавши однажды зверя по следу стая вела верно и без отрыва, почти всегда «назряч», и лисица непременно выбегала на кого-нибудь из борзятников, где уже редкая из них успевала смастерить какую-нибудь штучку. Бывали, однако ж, случаи, что и тут, при всей наметанности собак и мастерстве охотников, этот хитрый зверек проскользал, как говорится, между пальцев и уносил на плечах нетронутую шкурку, оставя своих преследователей в недоумении и досаде. Фунтик был первым представителем такой неудачи; единственную лисицу, на которую после долгих ожиданий удалось ему спустить свою свору, он втравил обратно в соры, где разметав собак, Патрикевна вернулась к Фунтику под лошадь и на свободе, сопровождаемая неистовым криком и одиноким преследованием мальчика, скрылась степью из вида. С Бацовым на другой день повторился тот же случай: гончие вывели лисицу к его ногам. Собаки не успели заловить ее сразу, разъехались, пронеслись, и лисица юркнула в круговину, состоявшую из кочек, заросших густой травой, запала там и, выждав минуту, когда борзые в напрасном иске разметались в стороны, вернулась под лошадь к Бацову и исчезла в сорах. Подобные проделки повторялись и с другими доезжачими, ежедневно, но, кроме этих обыкновенных и хорошо всем известных случаев, бывало несколько таких, которые ставили в тупик самых опытных и знающих охотников.

Отъездивши в три дня места вокруг Козихи и Синих кустов, мы, по совету дистаночного, брали пятое поле в так называемом Бурихинском участке, верстах в пятнадцати от места нашей стоянки. Тут не было вовсе соров; обрысканные нами в первые дни, они тянулись теперь далеко от нас налево, охватив горизонт тонкой черной полоской; зато перед глазами у нас ширилась эта степь, сохранившая свою первосозданную девственную физиономию: тишь, простор, безлюдье, пустыня — кругом! Редкие сурчины, с их флегматическими обитателями, стада белогрудых дудаков да эти, порождающие какое-то тоскливое чувство, журавлиные голоса в глубоком небе — вот единственные представители течения тут какой-то робкой, чахлой, разъединенной жизни. Прошедши прямиком в глубь этой пустыни, мы очутились в лосках [285] . Для скопления в летнее время воды на пойло быков прасолы перепружают их узкими плотинами, отчего образовались небольшие прудки, а верховья их зарастают сплошным камышом, который тянется узкими гривами в разные стороны по дну лощин. Тут, переходя со стаей из лоска в лоск, Феопену Ивановичу предстояла забота тешить нас постоянной травлей. Лисиц нашлось множество но между ними попадались такие, которых охотники, не понимавшие настоящей причины, отнесли прямо к разряду заколдованных и, после двух-трех неудачных опытов, отказывались их преследовать, считая их, по свойственной русскому человеку вере в леших, за оборотней и так далее, за что-то такое, к чему крещеному человеку прикасаться не следует. Первый опыт в этом темном деле выпал на долю старика Савелия; его быстроногая Красотка и другие сворные собаки были известны в охоте как приваленные, в особенности на лисиц, которых успел уже пощетить в графской больше десятка. Случалось так, что в виду всех охотников гончие вывели лисицу из камышей прямо к Савелию Трофимовичу; кругом его была открытая степь, без всяких перемычек, следовательно, лисицу надо было считать пойманною. Выждав зверя как следовало, старый охотник принялся его травить: собаки мигом доспели и сгоряча накрыли лисицу, но в то же мгновение отскочили прочь, и лисица, к удивлению всех, пошла наутек; собаки долго не давали ей хода, окружали, опережали ее, сбивали со следа; Савелий горячо атукал, догонял, топтал ее лошадью, натравливал и подзаривал собак; те снова заскакивали лисицу вперед и с боков, но притронуться к ней не смела ни одна, как будто на звере вместо мягкой шерсти торчали иглы. Долго и с удивлением смотрели мы на старого охотника, который атукал жалобным голосом и, кажется, плакал с досады, что его надежные собаки оплясывают и не берут зверя! Так скрылся он у нас из вида и, спустя время, вернулся к месту с пустыми тороками. Этот редкий случай, наверное, обратил бы внимание всех охотников и стал бы предметом самых вычурных толков, если б ему не было суждено повториться над самим Алеевым, еще до возвращения Савелия. Гончие, не перестававшие гаметь в камышах, вывели матерую лисицу прямо на Алексея Николаевича. Собаки его своры, из которых каждая способна была управиться с лисицей, как кошка с мышью, мигом накрыли зверя и как ошпаренные кипятком, отскочили от него прочь; освободясь от мялки, лисица, точно так же, как и у Савелия, пошла наутек и, словно заколдованная, скрылась из вида, не тронутая ни одной собакой. Но этим дело не кончилось: графский охотник Кондратий, у которого собаки были тоже надежные, точно так же проводил лисицу степью и вернулся назад ни с чем. Наконец выскочил из камышей четвертый оборотень, в образе такой лисицы, и побежал прямо на Ваську, алеевского стремянного: знаменитый его Чернопегий пошел к ней навстречу впереди всех собак, и, глядя на этот самоуверенный прием втравленного волкодава, казалось что от бедной лисицы останутся одни клочья. Не тут-то было! Схватя с разлета лисицу за спину, он трепал ее сердито швырнул от себя в сторону и сам остановился на месте, как будто у него закружилась голова; прочие собаки, подоспев, накрыли беглянку снова и в тот же миг бросили ее; помятая и оторопевшая от двух таких ударов, лисица, чуть переваливаясь, вначале очень тихо, а потом шибче и шибче побежала степью; Васька, как видно было, рассвирепел от этой неудачи, а по-охотничьему — срамоты. Он помчался вслед за беглянкой и, натравливая ее собаками, которые, окружая и заскакивая вперед, не давали ей надлежащего хода, вскоре изловчился пристукнуть ее пулькой [286] , полез с седла и начал вторачивать. Мы неотвязно смотрели на стремянного и ждали его возвращения, чтоб взглянуть поближе на того зверя, который не давался в зубы даже Чернопегому… Еще к большему удивлению мы видели, что Васька, вместо того, чтоб, по обыкновению, сесть в седло и ехать к нам с триумфом, повел лошадь на чумбуре, распустив его во всю длину и вдобавок часто отмахивал ее от себя арапником, как видно, желая быть от нее подальше; собаки тоже рыскали далеко от лошади. Причина всего этого не замедли объясниться: от лисицы, наскоро и кой-как притороченной к седлу, разило таким нестерпимым запахом, что под ветер нельзя было устоять от лошади в пяти шагах.

285

Лоски — лощины.

286

У псовых охотников, занимающихся травлей волков, в ручку арапника вплетена полуфунтовая свинцовая гирька, которою они, взяв за наконечник, машут на скаку и стараются попасть зверя по голове; одним ловким ударом волка можно ошеломить.

Собравшись в кучку и глядя на торока стремянного, мы долго рассуждали об этом новом для всех явлении; наконец Феопен Иванович выехал из лощины.

— Ну, ты что скажешь об этом? — спросили его в два голоса граф и Бацов, рассказав вначале о неудачной травле прежних лисиц.

— Что тут сказать? Дело, знамо: змеевка.

— Что за змеевка?

— А такая ж, что змей едят; тут, выходит, им вод. Я и по гоньбе смекнул, ведут, словно улицей закатывают! Да как и не причуять: вишь, смердотина какая! А я вам доложу, — добавил ловчий, — что по лету их и травить нельзя: неравно даст хватку, собака распухнет, а чего доброго — и околеет. Из волков тож попадаются такие, что с голоду змей да ящериц похватывают; оттого разит так, что за версту не подступишь! Одначе пора на перевал: время нисколько, час третий, есть? — заключил Феопен.