Записки мертвеца: Часть I

Ещё вчерашним вечером, за ужином из сочного и калорийного фастфуда, которым мать Ангелины нас угостила, она поведала нам здешние правила. На каждого постояльца Радуги рассчитывалась норма дневного рациона питания. Эту норму человек мог получить бесплатно на завтрак, обед или ужин. Норма выдавалась централизованно, на фуд-корте, где утром, днём и вечером происходил общий приём пищи. Приобрести что-то сверх нормы можно было за старые-добрые деньги в старом-добром супермаркете на нижнем этаже, предварительно согласовав его посещение с полицейским. Цены там были такие же, какими они были ещё две недели назад, за несколько дней до начала конца. Что до остальных отделов торгового центра, начиная с бутиков одежды и заканчивая аптеками, то они тоже были закрыты: рольставни на входе в них были опущены и заперты на ключ, и открывались только с разрешения полицейского. Необходимые лекарства или, например, пледы и прочие тёплые вещи постояльцам можно было получить бесплатно, при острой необходимости. Средства личной гигиены тоже не нужно было покупать, в разумных пределах, разумеется. За всё остальное нужно было платить, как раньше.

То были основные правила, касавшиеся недопущения бесконтрольного перемещения имущества торгового центра и нетривиального выноса из отделов всего, на что только может упасть алчный человеческий взгляд. За их неукоснительным соблюдением следил всего-то один человек — полицейский, который вчера впустил нас внутрь. Никто из обосновавшихся здесь не пытался оспорить его авторитет: всё-таки он был представителем власти, а людям на двенадцатый день конца света так хотелось верить в сохранность старых общественных институтов, что они безоговорочно подчинялись людям в форме, не задавая лишних вопросов. Словно бы этим подчинением и соблюдением старых правил они не давали прежнему миропорядку окончательно рассыпаться на куски: склеивали его, подбивали со всех сторон, где он расползался, а расползался он с каждым днём всё стремительнее. Таким образом люди и поддерживали в себе иллюзию о том, что не всё ещё потеряно.

Были в Радуге и другие нюансы устройства внутренней жизни, с которыми мне ещё только предстояло познакомиться, но основа основ, которую доводили до всех новоприбывших, состояла именно в этих простых и незатейливых правилах. Услышав их впервые, я подумал, что Радуга — это такой себе островок победившего коммунизма с поправкой на капиталистические реалии. Положение о норме дневного рациона в моём представлении очень походило на лозунг «Каждому по потребностям», и по общей логике ситуации в какой-то момент должна была всплыть и другая фраза: которая про «от каждого по способностям». Проще говоря, сразу после вводного слова, которое перед нами держала мать Ангелины, я понял, что, если я задержусь здесь, то вскоре меня заставят работать и делать что-то общественно полезное. Делать мне, конечно же, ничего не хотелось. Да и беспокойная, бессонная ночь, проведённая на креслах кинотеатра, заставила меня скучать по квартире и по возможности спать столько, сколько мне захочется, а не пока проснётся народ в кинозале и начнёт шуметь. За завтраком, который состоял из солёной манной каши, хлеба и растворимого кофе, я утвердился в своём желании как можно скорее покинуть это место.

Мы с Аркадием, Ангелиной и Юрой сидели за одним столом. Для Юры это был уже третий день в Радуге. Я спросил у него, когда они с отцом всё-таки собираются отсюда уходить, ведь изначально их план состоял в том, чтобы по-быстрому затариться продуктами и тут же вернуться домой. После моего вопроса Юра, казалось, слегка погрустнел.

— Не знаю, — ответил он, пожимая плечами, — Бате вроде тут нравится, чё-то он какой-то бодряк поймал прям: и с ментом этим законтачился, и ходит туда-сюда с ним, делает чё-то. И меня припрягает всякой фигнёй заниматься.

— Какой фигнёй?

— Да всяким, знаешь. Помочь чем-нибудь, оттащить какую-нибудь тяжёлую хрень куда-то. Задолбался я уже. Лучше б дома сидел.

Я надеялся, что Юра с его отцом составят мне компанию в путешествии обратно, домой. Но по всему выходило, что никакая компания мне не светит, и что если я пойду, то мне придётся идти одному. А одному, всё-таки, выходить на улицу было страшновато. Наравне с сожалением о том, что я вообще сюда попёрся, меня одолевало ощущение собственной беспомощности. Я боялся и ничего не мог с этим поделать. Лучшее, что мне удалось — это изыскать повод для того, чтобы остаться здесь ещё на день. Я придумал себе, будто бы нахожусь здесь с исследовательскими целями, и моя задача — разузнать во всех подробностях, как здесь всё устроено, и что я не могу уйти отсюда, не сделав этого. Довольно-таки ничтожный фиговый листик для прикрытия срама моего ужаса перед всего-то несколькими сотнями метров открытого пространства, разделяющими Радугу и мою квартиру. Но мне хватило его хотя бы для того, чтобы не умереть от самоедства и сокрушений на тему того, что, последовав вчера за Аркадием и Ангелиной, я совершил роковую ошибку.

В своих исследовательских брожениях по коридорам торгового центра я то и дело натыкался на опущенные серые рольставни, не дававшие даже заглянуть внутрь большинства отделов. Свободный доступ, помимо кинотеатра, был только в тренажёрный зал и в зал игровых автоматов. Качаться и развивать мускулатуру мне было лень, да и особой радости в этом я не видел, поэтому я отправился в зал с автоматами. Там, в отличие от общей для торгового центра практики, всё находилось в открытом доступе: жетоны для автоматов можно было брать просто так и играть во что вздумается. Хоть что-то. Я взял несколько жетонов и отправился изучать всё вокруг. Помимо меня, в зале тусовались какие-то дети. Выглядели они так, словно, очутившись в этом помещении и получив доступ к безлимитным игровым жетонам, они оказались в собственной версии рая посреди разверзшейся преисподней. Они болтали друг с другом, смеялись и радовались победе в какой-нибудь игре так, словно снаружи ничего не происходило. Словно всё было по-прежнему, и они просто пришли сюда ещё одним пятничным днём после школы, чтобы хорошо провести время. Смотреть на это было наслаждением.

После обеда в Радуге состоялось общее собрание для новоприбывших, на котором перед нами выступил полицейский. Он представился, и я тут же забыл, как его зовут: такая вот хреновая у меня память на имена. После он рассказал нам всё то, о чём вчерашним вечером уже говорила мать Ангелины, а потом — дал уже новые вводные.

— У нас здесь правила простые: если пришли сюда отовариться — пожалуйста. Делайте все дела, платите по чеку, и в добрый путь. Но если вы здесь хотите задержаться — или не хотите, но всё равно задерживаетесь дольше, чем на день-два — то вы становитесь нашими… постояльцами что ли, не знаю, как назвать. Даже нет, не постояльцами, а членами сообщества. У нас тут не отель, и прислуги тут нет. Если остаётесь здесь надолго, если пользуетесь, так сказать, всеми теми ресурсами, которыми торговый центр располагает, то извольте делать и свой посильный вклад в общее дело. Каких-то сверхзадач я не ставлю, да и их в принципе пока нет, но всякие рутинные вещи делать надо. Из банальных примеров — стоять на вахте. С этим, я уверен, плюс-минус способны справиться все. Будут ещё и другие задачи, которые я могу попросить вас выполнить и буду надеяться на вашу поддержку, сознательность и всё такое. Сразу говорю: халявщикам, халтурщикам и тунеядцам я не буду рад. Выгнать я вас, может, и не выгоню, но какие-то рычаги воздействия найду. В общем, думайте. К вечеру я хочу, чтобы вы дали мне список с вашими именами-фамилиями и краткой информацией о себе. Это если вы хотите остаться. Если хотите уйти и частью всего этого быть не желаете, то рекомендую закончить все ваши дела здесь до вечера: часов так до шести. Теперь, если есть какие-то вопросы, сейчас хорошая возможность их задать, чтобы потом не искать меня, не дёргать лишний раз и не от чего не отвлекать.

Полицейский, видимо, старался держать марку серьёзности и напористости, но было видно, что сам по себе он, в общем-то, добрый и безобидный мужик. Лет ему было, наверное, чуть больше тридцати, выглядел он хорошо: подтянуто и атлетично. Погоны на нём, вроде бы, были сержантские, хотя я в них особенно не разбирался и не разбираюсь. Обычно менты ассоциировались у меня с пузатыми дядьками, докапывающимися до курильщиков на перронах и игнорирующими каких-нибудь бородатых мачо, пристающих к незнакомым девушкам с непристойными предложениями, потому что бородатый мачо в угрожающе чёрной кожаной куртке, в открытую носящий за поясом нож, представляет опасность не только для окружающих, но и для самого пресловутого пузатого мента. Этого мужчину же язык как-то не поворачивался назвать ментом, потому-то я и величаю его полицейским на всём протяжении своего рассказа. Он выглядел и действовал как самый настоящий блюститель порядка: когда мир вокруг трещал по швам, он на вверенной ему территории старался сделать всё возможное для того, чтобы старые правила всё ещё работали и вносили элемент упорядоченности в нашу хаотичную с недавних времён жизнь.

Весь оставшийся день я думал и пытался найти в себе смелость вернуться домой. Денег у меня с собой не было: я как-то даже не подумал захватить наличку, а на банковской карте в кошельке у меня были только ничтожные остатки того, что родители давали мне когда-то на карманные расходы. Словом, покупать в местном супермаркете я ничего не планировал и не имел к тому возможности. Всё, что мне нужно было сделать здесь — это отважиться выйти за дверь и дальше пробежать пару кварталов до своей девятиэтажки. Но сил на это в себе я не находил. Ставки были слишком высоки: я понимал, что, если за мной вдруг увяжется заражённый — вроде того чувака, которого я выманил из дворов гремящей кастрюлей — то шансы мои на выживание будут близки к нулю. Конечно, мне один раз уже удалось избежать смерти там, на школьном дворе, но то была просто колоссальная удача, и повторения чего-то подобного я совсем не хотел. В Радуге, в свою очередь, было безопасно. К тому же, тут были знакомые мне люди — уже не так тоскливо. Словом, я просто не мог отважиться на риск, вот и всё. Если бы мне представилась возможность по щелчку пальцев переместиться назад в свою квартиру, я бы так и сделал, но тут… Тут неизвестно, чем ещё дело закончится, а в Радуге — какая-никакая стабильность, понятность и комфорт, основа которого заключалась в ненадобности выходить куда-либо и ставить свою жизнь на кон в игре со взбалмошной судьбой. Забавно даже: так много слов использовал я для того, чтобы сказать, что я тупо струсил и побоялся выходить из Радуги и предпочёл остаться в неприятном мне месте, лишь бы не делать что-то опасное и не смотреть в глаза своим страхам. Но в этом отношении я, надо думать, не одинок: все мы до безумия любим себя и стремимся всячески обелить даже самые позорные и жалкие свои поступки.

В пять часов вечера я вписал своё имя в нашу общую импровизированную анкету для новоприбывших. На момент представив себя на врачебной комиссии в военкомате, я перечислил в этой анкете все свои заболевания, которые раньше освобождали меня от уроков физкультуры, а теперь, как я надеялся, освободят меня от перетаскивания тяжёлой ерунды и прочих такелажных работ, которыми занимался Юра, судя по его рассказам. В шесть вечера список был подан, и я ощутил наконец, что пути назад нет, и что я теперь прописался в Радуге всерьёз и надолго.

День 13

«Ты куда пропал?» — написала мне Ира утром.

Я тут же вспомнил, что давненько с ней не общался, и что она ещё не в курсе, что я сменил место дислокации. Я рассказал ей, что произошло в моей жизни за последние пару дней и спросил, как дела у неё. Она по-прежнему находилась дома и всё свободное время проводила в интернете, держа руку на пульсе происходящего. Ира жила близко к центру, и многое из того, про что писали оставшиеся в живых городские новостные порталы, могла видеть воочию. Например, из окон своих она видела толпы мертвецов, наводнившие тамошние кварталы и изначально, должно быть, сбежавшиеся на грохот выстрелов боевых машин. Военные квартал за кварталом зачищали центр города, но чем больше усердствовали, тем больше заражённых привлекали к себе — как из близлежащих районов, так и издалека, и работы у них становилось всё больше, а люди, жившие по соседству, и вовсе теряли всякую возможность выйти за пределы своих домов и жилых комплексов. Вокруг дома Иры, по её словам, сгрудилось какое-то нереальное количество зомби, и выход наружу ей и её матери с отцом был заказан. Однако, в общем-то, они по этому поводу не горевали. Да, немного сходили с ума от затворничества, как и все в эти непростые времена, но, всё же, ресурсов у них было достаточно на ещё долгое и долгое время автономного существования.