Записки молодого специалиста

Я ужаснулся. Представил, как маме напишу про такой заказ. Хорошенькое начало дальневосточной жизни, что и говорить.

Кстати, на самом деле средства предохранения производства «Резинтреста» отдел Совмина СССР, ведающий распределением всего, от валенок до презервативов, забыл учесть остров Сахалин. Поэтому рождаемость на острове была заоблачная, и иногда на кухнях у рачительных хозяек можно было видеть веревочки, на которых вместе с пеленочками и штанишками висели вымытые презервативы. Сушились. Кто сказал, что они разового действия?

Я вновь провалился в сон, понимая, что мои австрийские парадные брюки сейчас тискают каких-то комсомолок из оргнабора и вернутся ли к хозяину – вопрос. Может, и вернутся, но уже отягощенные этим самым трепаком. Сделалось как-то тревожно, но не очень. Хотелось спать.

* * *

Теперь немного о городе. Он был небольшой, деревянный. Стояли в зелени симпатичные японские домики. Уже активно их вытесняли бараки. Вытесняли по причине исчезновения этих домиков. Они горели. Так как сделаны были, естественно, японцами очень изящные, из хорошего полированного дерева. Для теплоты – изнутри обклеенные промасленной бумагой. Печек в домах этих не предусматривалось. Обогревание шло по трубам, которые проходили под полом. Зимой вся японская семья собиралась в одной комнате, ноги грели эти самые трубы, а японские люди пили чай зеленый или, что чаще, горячую саке [3] . И всем, очевидно, было тепло, уютно и счастливо.

3

Саке – рисовая водка. Подается горячей, пьется легко. Удовольствие – огромное. Чем больше выпьешь, тем больше удовольствия.

Но после 1945 года народ японский был выселен и замещен россиянами, и домикам, в которых так хорошо вспоминалась ария из «Баттерфляй», мол, «кто идет, кто идет, Судзуки, угадай…», пришел конец. Они начали гореть. Быстро и сразу, потому что дерево смоленое, бумага промасленная, а жильцы дома – идиоты. Ибо сразу стали в домиках ставить печки или буржуйки. Что давало, конечно, хороший обогрев, но и пожароопасность увеличилась в разы.

В общем, домики горели, и местное правительство справедливо решило строить, по старому, еще царскому примеру, бараки. Об двух этажах. С печками и большими кухнями. Потому что барак – он и был барак, то есть многосемейный. И, естественно, многолюдный. Вот я в таком общежитии и оказался.

И неплохо. Даже на кухне, на плитке жарил себе картошку. Она была очень невкусная. Я только на третий день догадался – почему. Надо было, оказывается, солить.

* * *

Дороги. Извечная российская болезнь и проблема. Хотя потихоньку все говорят – и не надо нам хороших дорог. Вон в Европах – хорошие, так немец шасть-шасть, и всю Европу прикарманил. А у нас – дороги плохи. Вот и ползи по ним, пока снаряд из сорокапятимиллиметровки не получишь. Промеж глаз. Немец и получал.

Дороги в Южном и в целом по южной части острова, который принадлежал японцам, были хорошие. Поддерживался порядок, и, главное, использовался только гужевой транспорт. У каждой тележки сзади была привязана лопата. Закон японский житель соблюдал неукоснительно. Еще бы, любой закон – от самого императора!

Вот и предписывалось: едешь по дороге, видишь – лужа либо еще какое-нибудь неудобье – остановись, сделай сток или еще как приведи непорядок в удобный проезд.

В 1945 году южную часть острова приехал принимать член Политбюро ВКП(б) Анастас Микоян. Проехал по острову, и северной части в том числе, и под конец заругался. Не выдержал. Сказал в сердцах: «Эх, надо было бы нам и Северный Сахалин отдать японцам. Сейчас бы проехать можно было со всем комфортом, как и в южной части».

В общем, кончилось все как обычно. Гужевой транспорт заменили авто, главным образом американского ленд-лизовского производства, что сказалось сразу. Дороги оказались разбитые тяжелым транспортом, и потом они превратились в направления. С огромными лужами.

В Южном, где отопление было печное, золу и прочие отходы жизнедеятельности выбрасывали на дорогу в обязательном порядке. Потом машины все это размешивали, и получалось так, что ни пройти, ни проехать.

Но народ, благо город маленький, передвигался. Ходил. В основном – сапоги и боты. Конечно – галоши. Вот и шлепали по делам: работа, магазин, школа, поликлиника, дом.

Жизнь продолжалась.

* * *

А ежели она продолжалась, то нужно идти в магазин, называется – «отовариться».

Меня, конечно, магазин продовольственный очень удивил.

Москва – не показатель, но в те годы мы считали, что и во всей стране – как в Москве. Все есть, только стой в очереди или лови, что «выбросили».

В Южном было вот как. Не было совершенно ни картошки, ни лука, ни прочего овоща и корнеплода. Ни-че-го! Но у корейцев на рынке было – все.

А в магазине лежала сухая картофь, да и то в ограниченных количествах. Но рыба была в изобилии. И крабы. И икра красная.

И было много спиртного. В основном – шампанское и «гусь», так называли бутылку с водкой 0,75. Продавался и спирт питьевой. В общем, разгуляться было где и, главное, чем.

Но, однако, нужно было идти в «контору» знакомиться и начинать – строить социализм на отдельно взятом острове. В моем случае – на Сахалине. Кстати, вот что удивительно. Мне, молодому специалисту, никуда дальше Москвы (за исключением военных лет) не выезжавшему, этот город, с его непроезжими дорогами, неустроенным городским бытом, сразу лег на сердце. Мне все понравилось, совершенно все. Даже традиционная выпивка с вождем комсомола Толяном Зуевым.

Навсегда в моей душе остался этот город. И остров.

Центр Южно-Сахалинска. 50-е годы. Фото автора

Мыс Острый. Фото автора

Вылет самолета «Ил-14» из Южно-Сахалинска в Оху

Озеро Сладкое

Я давно живу во Франции. Вернее, раньше, до известных событий, жил на две страны. Одна – моя Россия и другая – Франция. Сейчас – сложнее.

Я решил, прежде чем рассказать о начале работы на Сахалине молодым специалистом, попробую изложить, из чего часто рождаются рассказы. Повести. Даже – романы. Как сказала Анна Ахматова – из какого же сора рождается прекрасное произведение.

Вот я уже сказал – живу во Франции. Пристрастился гулять по парку де Со, парк недалеко от меня, тих и уютен. Шато построил, по-моему, Кольбер, разбил парк – Ленотр, и, конечно, все отдали королю.

Я и брожу по чудным аллеям, где когда-то в кустах резали друг друга придворные короля, бегали на свидания девицы из обслуги и дамы, ими обслуживаемые. Были они все равны. Молодость была, господа, молодость.

Затем все разрушила революция. Хорошо нам, марксистам и материалистам, известно, революция и производится, чтобы разрушать. Да и поубивать, ежели представится возможность. (В революцию таких возможностей хоть отбавляй.) Крестьяне, презрев священную неприкосновенность собственности и короля, растащили, что могли. Шато сломали «до основания». Парк разделили и пасли в нем коров, коз и прочую живность.