Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год
Шрифт:
12 февраля, когда подошли мы к мысу Матапану, ветер стих, но только для того, чтобы перемениться и сделаться опять попутным. Два течения от Дарданелл и Адриатики, встречаясь здесь, действуют попеременно, то в ту, то в другую сторону весьма сильно. Притом ветры от запада и востока, протекая обширное пространство моря и отражаясь от гор, усиливаются; отчего здесь часто бури бывают. Посему-то греческие стихотворцы, изобретшие прекрасные мечты баснословия, мыс Тенар возвеличили рождением Геркулеса, а течения сии, обратив в ужасные пучины, назвали адскими вратами, чрез кои провели своего героя для поймания пса Цербера.
Я ожидал, что Цитера, остров, где Венера вышла из недр моря, где родилась прелестная Елена, должен быть наипрекраснейший; думал, что природа должна украсить наилучшей наружностью; воображал его романической очаровательной страной; но остров сей, называемый ныне Цериго, представлял обманутому взору одни бесплодные скалы. Если положить, что вид его не изменился против прежнего, при начале веков бывшего, то богиня любви имела причину переселиться в Кипр; но если древние поэты полагали красоту более в душевном, внутреннем превосходстве, то они справедливо почтили Цериго местом рождения богини радостей. В самом деле Цериго, столь безобразный по наружности,
Подходя к Цериго, ветер совершенно стих, корабли разнесло течениями, и мы окружены были как некой волшебной чертой, за которой ветер, хотя малый, но пестрил море, и суда шли там с разных сторон и разными ветрами. Перешед же черту, вдруг останавливались, и их носило вместе с нами. Дабы слух о прибытии нашего флота в Архипелаг не прежде мог распространиться, как флаг наш явится пред Константинополем, все купеческие суда, шедшие туда, были удержаны при флоте.
Наконец 12 февраля к вечеру слабый ветер подул, и крепость Цериго, умещенная на скалистом берегу, с немногими домами своими и башнями, поплыла навстречу нам. Прошед другую крепость Сан-Николо, увидели мы множество островов и вступили в Архипелаг. Солнце текло к последним пределам горизонта, алая заря румянила небо; но когда солнце закатилось, заря угасла, то чуть колебимое море осветилось луной и блеском светлых звезд. Первая ночь, проведенная под небом Греции, была приятнейшая. Небесный свод, зримый в море, казалось, отдыхал на поверхности его, только изредка небольшой ветер, возмущая море, потрясал изображение небес и колебал созвездия.
На рассвете, 13 февраля, мы были по восточную сторону Мореи близ мыса Сант-Анжело; в правой стороне простиралась длинная цепь Цикладских островов, из коих один Мило представлял, как и берега Мореи, яркую зелень; прочие не иное что суть, как голые камни. На Кандии коническая вершина горы Иды, покрытая снегом, превышая течение облаков, в баснословные времена, конечно, могла подать мысль прославить ее местом рождения Юпитера. Угрюмый вид гор, покрывающих Кандию, соответствует нравам жителей. Кандийские турки почитаются отважнейшими и храбрыми мореходцами; они промышляют разбоем и, подобно флибустьерам, нападают на суда абордажем.
14 февраля показались цветущие берега Аттики, где под светлым небом, вместе с вольностью процветали науки и художества, а ныне все в ней изменилось, кроме развалин, славных памятников искусства, те же греки, которые удивляли свет своими Солонами, Ликургами, Сократами, Периклами и Леонидами, те же греки в скорбном уничижении рабства более уже не познаваемы.
15 февраля на корабле «Твердом» поднят сигнал «приготовиться стать на якорь». Ожидание, куда нас поведут и чем начнутся военные действия, занимало каждого; но, обогнув восточный мыс острова Идро, мы весьма мирно бросили якорь между сим островом и матерым берегом.
Остров Идро есть не иное что как длинный голый камень, лежащий от Аттического берега в 8 верстах; не видно на нем ни одного дерева. Город построен по крутой скале. От краю берега, где видна небольшая гавань, до вершины горы представляется амфитеатр строений, разбросанных по косогору. Чистые белые домики, из коих есть и двухэтажные, с красными черепичными крышками, восходя по уступам выше и выше, издалека, кажется, занимают все пространство между неба и моря. Множество ветряных мельниц, стоящих одна подле другой, окружают город или лучше составляют рамки хорошей картины, помещенной не у места в неопрятном доме; ибо сия громада красивых строений делает разительную противоположность с голыми унылыми окрестностями.
Идриоты по всей справедливости заслуживают имя лучших, проворнейших и отважных матросов. Обитая на бесплодной земле, они всю жизнь проводят в море, торгуют чужими произведениями и очень любят перевозить запрещенные товары. Суда их, строемые по одному навыку, удивительно, как легки на ходу, и, кажется, построены только для контрабандов. Несмотря на искусство европейского кораблестроения, едва ли какой мастер может построить подобное идриотскому судну. Греческие суда вообще в подводной части чрезвычайно остры, подымают мало груза, и притом члены их так тонки и слабо скреплены, что для больших и бурных плаваний они вовсе неудобны; словом, все качества мореходного судна жертвованы в них одному ходу, и в сем особенно при умеренных ветрах и в бейдевинд не имеют себе соперников.
Вид довольства и изобилия идриотов не показывает никакого притеснения турецкого деспотизма, который неумолкаемо бранят все путешественники. На всех Архипелагских островах, где не живут турки, жители управляются сами собой и, заплатив годовую подать, весьма умеренную, пользуются всей возможной свободой и даже такой, что можно смело сказать, ни под каким другим, самым кротким правлением нельзя иметь равной. В правилах торговли идриотов замечательно то, что каждый матрос и даже мальчик служит без жалованья, но по месту, им занимаемому, получает известную часть в грузе; иногда же матросы складываются, строят судно, выбирают капитана и на общий капитал покупают груз. Таким образом, имея в корабле или грузе свою собственность и будучи большей частью ближайшие родственники, в барышах и убытках каждый равное принимает участие, отчего и должность исполняется с большим рвением. Суда их вооружены пушками и варварийцы никогда не осмеливаются нападать на них.
Прибытие российского флота в Архипелаг скоро сделалось известным. Начальники островов Идро, Специи и других ближайших с восторгом и редкой готовностью предложили свои услуги [76] . По взятии Тенедоса со всех прочих островов независимые майноты, сулиоты, а потом жители Мореи и древней Аттики предложили собрать корпус войск, словом, вся Греция воспрянула и готова была при помощи нашей освободиться от ига неволи; но адмирал, действуя осторожно, отклонил сие усердие до времени, и даже турок, поселившихся в Архипелаге, которые малым числом своим не могли вредить грекам, оставил покойными и сим избавил христиан от ужасного мщения их жестоких властителей. В прокламации, изданной в Идро, жители Архипелага объявлены принятыми под особое покровительство Всероссийского императора, а порты на матером берегу, равно и острова Кандия, Негропонт, Метелин, Хиос, Лемнос, Родос и Кипр, занятые турецкими гарнизонами, признаны неприятельскими; для отличения же христианских судов
от турецких определено выдать оным новые патенты на иерусалимский флаг, под которым, по соглашению с английским правительством, могли они пользоваться торговлей с союзными державами. Затем греки освобождены были от всякой повинности, кроме того, что они по собственному их вызову и на их содержании с 20 прекрасно вооруженными судами от 10 до 26 пушек присоединились ко флоту и отправляли военную службу с усердием и ревностью. Таким образом, при появлении флота Архипелаг сделался достоянием России, и флаг наш не с кровопролитием и смертью, но с радостью и благословением от жителей встречен был. Множество корсаров вышли под ним для крейсерства и не только в Архипелаге, но и на всем пространстве от Египта до Венеции развевал российский флаг. Варварийцы, узнав о столь грозном вооружении, отказались от союза с Турцией, и наш купеческий флаг на Средиземном море без постыдной подати был ими уважаем.76
От островов Идро и Специи на третий день прибытия нашего 5 судов вооруженных от 18 до 26 пушек присоединились ко флоту.
Сильный противный ветер, продолжавшийся четверо суток, удержал эскадру у Идро, в которое время корабли налились свежей водой на афинском берегу; наконец 21 февраля при попутном маловетрии снялись с якоря. Ночь была тиха, паруса чуть наполнялись, и корабли подвергались сильному течению Еврипской пучины, находящейся между Негропонтом и Ливадией, но к свету, когда эскадра миновала остров Андро, ветер посвежел. Заря занималась у нас в правой руке, в левой к югу от Негропонта простиралась длинная цепь островов, коих зеленые вершины, утопая в море, заливались колеблющимися волнами. В полдень ветер стих; но к вечеру сделался опять свежий и обрадовал нас воображением, что скоро достигнем тех мест, где надеемся вложить в уста славы новую трубу для возвещения о наших деяниях. Пушечные выстрелы, раздавшиеся в чистом воздухе, возвестили нам повеления адмирала исправить ордер, сомкнуть линию и несть возможные паруса. Корабли не уступали в ходу один другому. На всей линии, как бы по взаимному согласию, раздались звуки музыки и веселые песни с бубнами и барабанами; в ночь прошли большее расстояние, а утром 23 февраля обсервационный корабль «Селафаил», посланный вперед для открытия неприятеля, уведомил сигналом, что видит флот, из 12 кораблей состоящий; ему ответствовано вопросительным: какой нации? С «Селафаила» отвечали: «По неимению флагов не известно». Тогда на «Твердом» поняты сигналы: построить ордер баталии, задним прибавить парусов и приготовиться к сражению. Подходя к острову Тенедосу, увидели мы военный корабль, а ближе к Дарданеллам целый флот. На опознательный сигнал оный корабль отвечал поднятием английского флага, потом снялся с якоря и пошел вместе с нами. Когда открылась крепость Тенедос, то на адмиральском корабле сделан сигнал изготовить десант для штурму. Адмирал повел флот мимо крепости на картечный выстрел; свернутый сигнал «начать бой» виден был на стеньге его корабля; мы смотрели во все глаза, когда оный будет развернут, ожидали того с нетерпением, но обманулись; адмирал Сенявин думал иначе; проходя мимо, он не считал полезным убить несколько человек без цели, а потому ожидал первого выстрела с крепости. Турецкий комендант, несмотря на желание своих янычар, также не хотел начать сражения первый, и к немалому удивлению нашему флот прошел мимо. Великодушный турка даже не сделал ни одного выстрела по последнему кораблю нашей линии тогда, когда оный не мог уже вредить крепости. Эскадра наша бросила якорь подле английской, состоящей из двух 3-дечных, пяти 2-дечных кораблей, 4 фрегатов, 2 бомбардирских и брига, под начальством вице-адмирала Дукворта.
Тут узнали мы о действии английской эскадры против Константинополя. Вице-адмирал Дукворт 7 февраля, дождавшись крепкого попутного ветра, с 7 кораблями, 2 фрегатами и 2 бомбардирскими судами пустился в Дарданеллы. Турки не были еще в готовности, и хотя палили с некоторых батарей, но не сделали англичанам никакого почти вреда. У Пескис или Нагарабурну, последней батареи на азиатской стороне, стояла турецкая эскадра, состоящая из одного 64-пушечного корабля, 4 фрегатов, 4 корвет и 3 канонирских лодок. Англичане без сопротивления взяли одну корвету и лодку, корабль сожгли сами турки, а прочие суда бежали в Константинополь. 9 февраля Дукворт достиг Константинополя и 9 дней потом имел всегда штиль или противное маловетрие. Между тем Константинополь и Дарданеллы сильно укрепили. Набережная уставлена была более 200 пушек, корабли и фрегаты подле берега поставлены были так, что во всяком пункте нападающие английские корабли были бы подвержены выстрелам с трех сторон. Бомбардирование не могло также устранить султана, ибо константинопольские жители так привыкли к пожарам, что если бы сгорело и 100 000 домов, то это не принудило бы столицу, населенную миллионом, просить мира. Известно, что в Константинополе дома строятся из тонкого леса, не украшаются дорогой мебелью, и как во всякое время года можно жить здесь на открытом воздухе, то при пожарах турки, вынесши черес с деньгами, шубу и ковер, составляющие всю их роскошь, не думают гасить своего дома. По сим причинам английский адмирал, не могши вступить в переговоры и ничего не сделав, за лучшее признал удалиться от Константинополя. 19 февраля, проходя обратно Дарданеллы, турки открыли огонь со всех батарей, ядра, особенно мраморные, имеющие аршин в поперечнике (28 дюймов), пробивали корабли навылет сквозь оба борта, одно такое ядро на корабле «Виндзор-Кестль» вырвало более трех четвертей диаметра грот-мачты. Корабь «Помпей», на коем был флаг Сиднея Смита, получил каменное ядро в бархоут, которым сделало столь чрезвычайный пролом и столько вдавило и расслабило члены, что корабль неминуемо бы утонул, если б ядро попало на один фут ниже. Легг, капитан корабля «Репольс», за два месяца пред сим быв в Константинополе и в сопровождении капитана-паши осматривая арсенал в Топхане, удивлялся величине мраморных ядер и на вопрос паши отвечал, что, по мнению его, такие ядра годятся только для украшения ворот. «Не желаю, – возразил Сеид-Али, – чтобы мы имели когда-либо с вами дело; если же случится сие, то вы увидите, какой вред они могут причинять.» При обратном возвращении чрез Дарданеллы мраморное ядро попало в капитанскую каюту «Репольс», пробило оба борта насквозь и сделало в оных такой пролом, что два юнги могли в оный вместе пролезать. Два фрегата так раздроблены были в корпусе, что не могли более быть в открытом море. Потеря в людях также была значительна, оная простиралась до 600 убитых и раненых. Сей бесполезной экспедицией англичане имели в виду предостеречь турок от нас, открыть глаза и уверить, что Дарданеллы их не непроходимы.