Записки на запястье
Шрифт:
— А особенно если учесть, какое дерьмо у них сейчас в эфире.
— Особенно если учесть, какое дерьмо у них сейчас в банках.
За три дня съёмок у нас пропадает уже второй реквизитор, причем опять со всем барахлом, а это значит, что нам срочно нужно искать в ночной Москве красное платье, имитацию бриллиантов, парчу, десять белых рубашек, столовый фарфор, бархатный диван и сто золотых коробок.
Один из софтов стоит на проходе, все спотыкаются, хватаясь за сердце, придерживают, ибо знают закон всех студий: «уронил-купил». Входит опытный человек, за два шага замечает ножку стойки:
— А, на продажу выставили…
Кто-то
— Юра, отсмотри три последних кадра, они стали ярче!
— М-м, это вы с выебоном снимали?
Мебельный магазин, вместо стен только прозрачные витрины, когда темнеет, мы становимся со всей съёмочной группой просто аквариумными рыбками. Рыбки мечутся взад вперёд, двигают свои рыбьи креслица и диваны, и раскладывают полу миллион фальшивых долларов.
— Стас, какого чёрта мы снимаем на полу, есть два стола!
— Прости, я очень долго снимал, когда у меня ничего не было. Привык.
По чьему-то плечу на заднем плане ползёт замёрзший хамелеон, фудстилист жарит паяльной лампой мясо, в углу в коробках отснятые вчера фальшивые баксы, в стороне распаковывают триста вишневых роз, к стене приколачивают пенопластовое золото, Стас уныло пьет растворимый, ненавидимый им в миру, кофе:
— Я предупредил жену, чтобы она меня простила, если я назову её случайно Олей. Мы с тобой проводим тут круглые сутки. А то, чем мы занимаемся на этом проекте — небезопасный секс.
Я вот думаю, лучше всего было бы, если бы Стасову жену при этом звали именно Олей, а он ей это всё равно бы говорил.
— Оля, я вчера ночью сам себя разбудил и напугал жену тем, что сидел и орал в монитор «Где эта грёбаная полосочка?!»
Кстати потом, после съёмки фальшивых баксов, сразу начался проект по отбору старушек, и Стас, работая по двум проектам одновременно, постепенно начиная теряться, объяснял кому-то в телефон:
— Сейчас пока я обрабатываю ненастоящие бабки, а потом у меня начнут приходить настоящие.
Фудстилист и фотограф сошлись над кадром, ещё секунда и будет взрыв, потому что они начали говорить одновременно:
Фотограф:
— Мясо выглядит сырым!
Стилист:
— Свет стоит неправильно! Кажется, сейчас будет отличная отбивная. Две.
На подоконнике валяется карточка модели. Под фотографией список с данными: рост, вес, размер. В графе «талия» написано «71», семерка ручкой исправлена на шестерку.
Салон роялей, я сижу и гримирую свои руки, потому что они у меня «такие музыкальные», костяшки пальцев от пудры и тона стали похожи на коленки слона. Хозяин магазина, весь тонкий, с длинными седыми волосами, опирается на перила второго этажа, обнимает дочку за плечо и на какой-то её неслышный вопрос отвечает:
— Это просто реклама, детка.
Мимо роялей он ходит как садовод в оранжерее, как директриса перед строем вышколенных барышень; я замечаю, что и он, и дочь одеты в чёрно-белое, держат спины очень ровно — как клавиши. Консультант в другом углу магазина играет посетителям что-то, но сбивается, в эту же секунду хозяин кривится, как от кислого.
Я выхожу на перерыв и думаю «надо успеть расслабиться». Но главное в том, что я теперь живу этим дурным мотоциклистом
в гонках по вертикали. А если я перестаю гнать, я падаю, потому что по-другому не интересно. Из состояния гонки надо выводить так же, как снимать с иглы. Здравствуйте, меня зовут Оля, если всё пойдет как надо, скоро мне предстоит кастинг шестидесятилетних бабушек. Я не умираю от своей работы только потому, что она мне нравится и нет ничего другого, что интересовало бы меня сейчас больше неё. Правда друзья перестали спрашивать меня, чем именно я занимаюсь сейчас.Утренние съёмки в пафосном гольф-клубе, кругом вышколенный персонал, группе дают под аппаратуру и подготовку женскую раздевалку.
В углу среди свежих лилий гримируют модель, на длинных лавках костюмер раскладывает костюмы и бижутерию, тут же администратор организует питание. И теперь на лакированной лавочке лежат рядом кольца, ожерелья, жемчуг и вареные голубоватые яйца.
Костюмер попался опять с плохим характером. За полгода не видела ни одного милого или хотя бы сговорчивого костюмера. Они все язвительны, претенциозны, всегда спорят и всем недовольны. Например сегодняшний на любой телефонный звонок отвечает: «Ну и?!»
Сигарная комната клуба, на стене портрет дымящего Черчилля. На холсте какие-то разводы, они сильно заметны, мешают в кадре, осветитель в сторону:
— Вот, это все от табачного дыма. Смолы скапливаются и потом их не вывести. Кстати, всем теперь понятно, как табак действует на организм…
— Черчилля! — заканчивает кто-то радостно.
Фотограф со Стасом отсматривают кадры, в разговоре постоянно мелькает «это мы поправим на посте» (на постпродакшн, то есть последующая обработка материала, фотошоп).
— У неё нога поплыла…
— На посте сделаем.
— Смотри кресло лезет, мешает…
— Фотошоп.
— Гляди, блик плохой, давай переснимем.
— Замажем, оставь.
Фотограф не выдерживая:
— Дайте снять уже, я тоже хочу участвовать, ну!
Бильярдный стол, битый час выставляют модель, раскладывают по столу шары, находят самое эротичное положение кия, вдруг замечаю, что модель целится аккурат в чёрный шар. Так лучше смотрелось.
Фотограф — модели:
— Марина, смотри с удивлением! Нет, не так, ты не залетела, тебе что-то подарили!
У модели Жени все время заминаются брюки, костюмер вынуждена через раз подбегать и двусмысленно приседать перед ним на колени. Ассистент не ленится каждый раз громко смущать её:
— Та-ак, блондинку в кадр!
Поскольку клуб — гольф, повсюду мячики.
В туалетах в сосудах для мыла, в цветочных вазах, в икебанах, на картинах, на столах. Клюшки, меж тем, ни одной. Со Стасом:
— Слушай, там гольф-клуб, да? Значит, все девочки будут в юбочках?
— В гольфиках.
Никто из реквизиторов никогда не задаст тебе вопросов, что бы ты ни попросил. Молча всё дадут.
Абсолютно побелевший Глеб, вбегая в раздевалку:
— Немедленно дайте мне использованный чайный пакетик!
Открывают ведро, достают, протягивают. Возвращается, довольный:
— Я им там паркет поцарапал, вот, замазывал.
Члены клуба разглядывали процесс съёмки опасливо, их кашемировые свитера, кажется, слегка щетинились. Персонал не решался их просить уйти из кадра, и на «посте» приходилось стирать их наивные, осторожные оленьи лица, смотрящие в камеру так, будто бы в заповедник пришли браконьеры.