Записки нечаянного богача 2
Шрифт:
Под колесами тихо шуршал МКАД, потому что помимо меня по нему снова ехали все, и от этого — очень медленно. Ситуативный подбор неожиданных песен от Яндекс Музыки сегодня превзошел сам себя, порадовав поочередно Трофимом, Арией и Тутэйшей Шляхтой. Теперь же аудиосистема передавала мне какой-то задорный кавер на Бруно Марса и песню «Миллиардер». Вполне актуально, полагаю, но предпочел бы послушать эту композицию в других условиях и в другой локации. На берегу теплого моря, например. Или в каком-нибудь уютном семейном ресторанчике старого городка, хоть турецкого, хоть греческого. Да дома, в конце концов, в удобном кресле, на заднем дворе, возле любимого цепного казана. Но точно не в железной банке, среди тысяч таких же железных банок на горячем черном дне давно высохшей бесконечной реки имени Юрия Михалыча Лужкова. Тут машину легонько качнуло. Сперва не сообразил, что произошло, но глянул по зеркалам — и стало понятно, что быстро я отсюда
Я нажал на красный треугольник, и поворотники заработали синхронно, с негромкими ритмичными щелчками. Вытянул ручник и вышел на суховато-кислый воздух МКАДа. В лицах автолюбителей, объезжавших наш внезапный моргающий тандем, не было, казалось, ничего человеческого. Неожиданно пришла на ум фраза старого Откурая: «зло наказывают злом, а на добро отвечать добром забывают». В конкретном случае ее можно было развить: а еще винят во всех бедах кого угодно, кроме себя самих, и готовы сожрать ближнего при любом удобном случае. Или обгадить. Хотя бы мысленно. Как бы то ни было, сочувствия в глазах соседей по дорожному стоянию и медленному движению не было ни грамма. Были злоба, любопытство, досада и презрение.
Прикурив, присел посмотреть, что же там с бампером. А с ним все было предсказуемо. Это одно из основных качеств, за которые мне и нравился мой автомобиль. При незначительных столкновениях или касательных «зацепах» с ним не происходило ровным счетом ничего. Полировка кузова в салоне, если есть свободные деньги, или во дворе, если их нет, давали одинаковый результат: идеально выглядящее для своих лет лакокрасочное покрытие. Один раз, правда, было чуть сложнее. Мы с Надей ехали куда-то по весне, остановились на светофоре и синхронно стукнулись головами о подголовники.
— Что это?, — испуганно вскрикнула жена.
— Кто-то въехал, пойду гляну, не выходи, — ответил я безо всякой радости.
Позади багажника стоял мужчина, печально изучавший фасад своей некрупной французской ласточки. «Пятьдесят вторые» номера говорили о просторах Нижегородской области, откуда всю эту компанию и принесло прямо в корму моей пожилой многострадальной шведской баржи.
— Я, главное, это! В тормоза! В тормоза, ага. А она — как по рельсам!, — зачастил взволнованно мужичок.
Его автомобиль выглядел полностью согласным и немного сконфуженным. Соскочивший с креплений слева бампер повис удивленной губой, а вылетевшие из внешних замков фары придавали ему такой вид, будто он что-то близоруко рассматривал прямо перед носом.
Я молча показал автолюбителю пальцем под колеса. «Она — как по рельсам» имело железное объяснение. Два, вернее. Параллельных. Именно по ним, по обоим трамвайным рельсам сразу и мчал за мной самоуверенный нижегородский француз. Присев у своего заднего бампера, я потер его пальцем. Под слоем неизбежной столичной грязи, на которой явно отпечатался ромб с радиатора стоявшей рядом удивленной косой машины, нашлась гладкая краска с парой-тройкой царапин. Сам бампер отцепился с правого бока, но такого непотребства, как у заднего автомобиля, не было и в помине. Я пнул по нижнему углу — и он встал точно на место, как только с завода, зазоры хоть штангенциркулем проверяй. После таких технических манипуляций с моей машиной, мужичок стал поглядывать на меня с опаской, явно переживая, как бы я вторым пинком и ему чего-нибудь не отрихтовал. И на предложение дать мне «пятерку» на полировку и мойку согласился мгновенно. За эту историю меня потом долго стыдил Кол, уверяя, что с того чучела он снял бы никак не меньше двадцатки. А я вспоминал грустно-удивленное лицо французской автомобили, с отвисшей на сторону губой и глазами, сошедшимися к носу, и мне опять становилось ее жалко.
В этот раз ситуация отличалась двумя вещами. Во-первых, на МКАДе не было рельсов. Во-вторых, кабриолет пострадавшим тоже не выглядел. Хищная баварская акула с чуть оцарапанной скулой, казалось, прицеливалась, как бы половчее откусить мне руку, если я подойду ближе. От столкновения прошло от силы минуты полторы.
— Ты не охренел ли так ездить, лошара?, — вежливо, но излишне громко поприветствовала меня и культурно осведомилась о моем самочувствии мадам водитель.
То, что она давно и успешно не мадемуазель, было ясно сразу. Об этом говорили и злобно прищурившаяся машина позади, и дорогой обвес, тюнинг и детейлинг самой хозяйки. Длинные черные волосы, которым здешний ветерок вообще не мешал лежать, или висеть, не знаю, как правильно, ниспадали красивым блестящим водопадом. Нос тонкий и изящный, как у спасенной на днях куклы, и только островатые ноздри намекали, что эту не сразу на фабрике такой красивой отлили. Губы фасона «упаду вперед — на них подпрыгну». Бюст никак не меньше четвертого номера, не стесненный бельём, глядел в стороны с вызовом, как башня форта с двумя пулеметами по углам. Черные лаковые туфли-ходули с
ярко-красным днищем. Или подошвой? В общем, обувь, ходьба в которой по моему твердому убеждению должна приравниваться к особо изощренным пыткам для вестибулярного и опорно-двигательного аппаратов. И алое платье в обтяжку, того покроя, который Кол исчерпывающе образно описывал краткой ремаркой «под самый пельмень».— И Вам не хворать, мадам, — спокойно ответил я, затянувшись и выпустив дым в сторону.
— Простите нас, пожалуйста! С Вами всё в порядке?, — включилась в беседу пассажирка. Пожалуй, что мадемуазель. Светло-русое каре с аккуратной челкой, неброский, а на фоне подруги — и вовсе незаметный, макияж. Голубая блузка цвета весеннего неба с принтом, напоминающим полет жаворонков в нем же. Узкая юбка, делающая длиннее и стройнее хозяйкины ноги, хотя в этом не было ни малейшей необходимости. И удобные светло-серые кроссовочки, вроде бы вовсе не вязавшиеся с образом, но в то же время как-то идеально завершавшие его.
— Чо ты перед ним стелишься, Анька?! Я сейчас своему позвоню — и этого вместе с его ведром на полигон отвезут!, — продолжила заботу о моем здоровье мадам на ходулях.
— И там из танка расстреляют?, — заинтересованно уточнил у нее я.
— Ритка, хватит! Это некрасиво, — негромко, чуть дрогнувшим голосом прозвенела светлая.
— Не Ритка, а Марго, сто раз просила! Нет, бульдозерами в дерьме зароют!, — тюнингованная брюнетка ответила разом всем участникам беседы.
— А Вы отчего такая злая, Марго? Как собака. День не задался? Или жизнь?, — вежливо поинтересовался я. Внутренний скептик с размаху треснул себе ладонью по лбу. Реалист, кажется, тоже не одобрял этой моей искренности.
— Все, капец тебе. Он у меня с Севера недавно вернулся, у него отец олигарх! На куски порвет тебя, понял?!
Пулеметы на башнях Марго на глазах наращивали калибр. Холодало? Или ей нравилось, когда с ней спорят посреди МКАДа? Она вытащила из сумочки модный складной смартфон, попутно уронив сигареты и что-то похожее на губную помаду или футляр для тампонов, и начала ожесточенно в него тыкать. Присела подобрать рассыпанное, и я, как воспитанный человек, отвел взгляд в сторону. Но потом вернул — мне всегда было интересно, как пользуются телефонами те, у кого ярко-красные когти, как у горгулий? Оказалось, все просто — согнула пальчик, оберегая маникюр, и давила в экран гнутым. «Это называется „проксимальный межфаланговый сустав“! Сам ты гнутый!» — сочувственно сказал внутренний реалист.
— Милый, спаси! Я попала в аварию на МКАДе! Негодяй какой-то подрезал, теперь обзывается, сукой назвал! Мне так страшно!, — ого, да по этому полированному бревну явно плачет Щепкинское училище! Или где там на драматических актрис учат? С отрешенно-независимым лицом, с каким обычно подпиливают ногти или помешивают кофе маленькой ложечкой, мадам выдавала пассажи с накалом «Бесприданницы», куда там пересильдам, боярским и прочим снегирям. Ей бы в «Театр у микрофона» с такими талантами.
— Ну все, чудила, молись. Мой через минут двадцать приедет, — протянула Марго томным голосом и тут же пообещала мне лоно. Неясно, свое или чье-то еще, но очень категорично, уверенно и безальтернативно. Так и сказала, как отрезала: тебе, мол — оно. То есть, она.
— Ритка, не нельзя же так! Что за глупости, из-за какой-то царапины. Мужчина, Вам, наверное, лучше уехать, — голос Анны дрожал, выдавая близкие слезы. Оставалось надеяться, что на артисток они учились в разных заведениях. Хотя тут, пожалуй, сомнения взяли бы и старика-Станиславского. Неужели в Москве нашелся человек, что искренне переживает за незнакомого ближнего? Да ну?
Я открыл багажник, открепил от крышки знак аварийной остановки, хранившийся там, в специальном отделении, предусмотренном продуманными и заботливыми шведскими инженерами. Обошел по широкой, насколько позволял непрекращающийся поток машин, дуге гавкающую Ритку и установил ярко-оранжевый треугольник ровно там, где требуют правила БДД. Неторопливо вернулся обратно под сдавленные матюки неравнодушных водителей и уселся прямо себе в багажник, неторопливо прикурив. Скосил глаз за лежавшую рядом традиционную, исконно-посконную даже, МПЛ — малую пехотную лопатку. Сперва в багажнике ездила арматурина, чуть больше метра длиной и диаметром почти в дюйм. Эхо тревожной юности. Потом ребята подарили бейсбольную биту, красивую, черную и глянцевую. Но она с протокольным шведским автомобилем и образом отца семейства резко диссонировала, поэтому давно валялась где-то на даче. А вот лопатка — вещь полезная и неприметная. И снег подкопать, и веток нарубить, если доведется где-то на лесной дороге засесть. «И вообще…» — загадочно-понимающим тоном подтвердил внутренний фаталист. Почему-то встреча с господами, имевшими привычку в двадцать первом веке возить граждан на мусорные полигоны, не пугала. Интерес и азарт какие-то были, а вот страха не было никакого. Если это тоже часть подарка старика-Откурая — то за него ему моя отдельная благодарность.