Записки прокурора

Первой вызвали Людмилу Пясецкую.

В зал вошла высокая, светловолосая девушка с удлинённым лицом, крепкими руками. Пясецкая почти слово в слово повторила свои показания, данные на предварительном следствии.

— Вы доверяли Емельяновой как инструктору? — спросил у девушки председательствующий.

— Конечно, доверяла.

— А другие участники группы?

— По-моему, тоже.

— Вот вы обычно шли в связке без Емельяновой. Чувствовали ли вы нерешительность, неуверенность, что руководитель ваш идёт отдельно?

— Ничего такого не было. Наоборот. Ирина Сергеевна старалась быть всегда в таком месте, откуда легко нас в любой момент подстраховать.

Судья о чем-то поговорил с заседателями. Тот, что постарше, задал вопрос свидетельнице:

— Вы вошли в жёлоб второй. Скажите, где находился этот, как вы называете, «живой» камень?

— У входа в жёлоб, с правой стороны.

— Его легко можно было коснуться?

— Простите, я не понимаю ваш вопрос…

— Поясню. Чтобы войти в жёлоб, может быть, надо было обойти этот камень, или он находился в стороне?

— Как вам точнее рассказать… Вот перед нами выемка в горе. Она спускается вниз. Слева — небольшой откос, справа — «живой» камень. Надо было чуть-чуть податься влево, обойти немного камень, а потом уже спускаться по жёлобу. Это совсем не трудно.

Адвокат ограничился только одним вопросом:

— Когда Олег Макаров и Галя Барченко сорвались в пропасть и вы вместе с Балабановым и Емельяновой остались на площадке втроём, был ли поблизости безопасный путь вниз?

— Нет, не было. Спускаться оттуда на дно ущелья — безрассудство. Спасательная команда сделала крюк в несколько километров, чтобы добраться до погибших…

Вызвали Балабанова. Весь зал обернулся к входным дверям. По проходу на костылях прошёл Балабанов, поддерживаемый двумя друзьями.

Альберт Балабанов был крепыш, с широкими плечами, крупным, несколько угрюмым лицом. Давал он показания, опираясь на костыли и выдвинув немного вперёд больную ногу в гипсе. От стула отказался.

— В каких отношениях с погибшими вы находились? — спросил судья.

— В походе мы очень подружились с Олегом. Он был отличным парнем…

Из зала донёсся всхлип. Это не выдержал кто-то из родственников Макарова. Они сидели во втором ряду. Отец, мать, сестра. Говорят, что мать Гали Барченко до сих пор лежит в больнице после сердечного приступа.

Альберт Балабанов, услышав рыдания, сделал паузу. Потом продолжал:

— Он был добрым, весёлым. Может быть, излишне серьёзно относился к походу, инструкциям. С маршрута не свернёт ни на сантиметр. Я как-то сказал ему: «Ты что, отдыхать в горы забрался или зарабатывать спортивный разряд?» Он ответил: «Горы, высота — это серьёзно!» Я ему в шутку: «Трусишь, что ли?» А он смеётся: «Я не трус, а боюсь…» Да, трусом он не был. Рассказывал, через какие пороги ходил на байдарке, мне прямо страшно стало…

Балабанов рассказывал о Макарове с теплотой и любовью. Мне показалось, что к Барченко он относился с меньшей симпатией. Натянутые отношения Олега с Емельяновой отрицал (этим поинтересовался я). Об инструкторе (вопрос адвоката) сказал:

— Если бы мне надо было преодолеть самое опасное место в горах, в инструкторы я бы выбрал Ирину Сергеевну. И мне стыдно своего поведения, когда я попытался, ослушавшись её, спуститься в пропасть… Это было безумием. Ещё мне хочется, чтобы суд понял, что я действовал вопреки её приказу… Я был сам не свой.

Балабанов был, что называется, свидетелем защиты. Он пытался во что бы то ни стало выгородить Емельянову. И видно было, что парень говорил искренне. Наверное, его мучила совесть: его поведение там, в горах, сразу после гибели Макарова и Барченко, бросало тень на авторитет и власть руководителя группы.

Неожиданно повела себя Рузаева. Она вдруг стала уверять, что следователь не так её понял. Якобы Галя Барченко говорила ей, что не боится идти с Емельяновой, а опасается Ирину Сергеевну как соперницу. Выяснилось также, почему Емельянова «цеплялась» к Макарову.

Олег, чтобы позабавить всех, как-то утром на биваке устроил «торжественную» линейку, поднял на шест тренировочные брюки Пуркача. Ирину Сергеевну эта выходка возмутила… Рузаева произвела на меня не очень приятное впечатление. То ли она не хотела никого обидеть, то ли запуталась, но её ответы были какие-то неубедительные…

Пуркач, крепкого телосложения, высокий, с буденновскими усами, густой шевелюрой, которую почти не тронула седина, вышел к микрофону в тёмных очках.

Об истории с брюками он отозвался с улыбкой. Она его не обидела, не задела. Он даже удивлялся, почему Емельянова так болезненно реагировала на безобидную, по его мнению, шутку. Он считал, что после переходов, требующих от всех участников отряда много сил и напряжения, самая хорошая разрядка — весёлый, непринуждённый отдых.

На вопрос Лисикова, знал ли он о маршруте через жёлоб, Пуркач ответил:

— Первоначально мы выбрали другой путь. Я провёл по нему свою четвёрку. О маршруте через жёлоб я не знал. Его отыскала сама Емельянова, потому что там, где мы прошли, дорогу преградил камнепад.

И тут разговор зашёл о том, какое имело значение время дня для перехода через жёлоб.

Леонид Леонидович Пуркач утверждал:

— Я считаю, что тот самый жёлоб можно проходить в любое время дня и года. Местность не опасная для камнепада. Наличие одного камня ещё ничего не означает.

У меня возникло ощущение, что мы топчемся на одном месте. Получалась странная картина: Емельянова как будто бы сделала все, чтобы проход через жёлоб прошёл без осложнений. Макаров не мог ослушаться руководителя группы. А несчастье произошло. Кто же виноват?

Не за что было уцепиться. Макаров — крепкий, здоровый молодой человек, в своём уме, трезвый.

Что же произошло на самом деле? Наверное, все-таки эта видимая лёгкость и погубила его. Как бывает в жизни: опасность настораживает, заставляет собраться, напрячь внимание. А простое, нетрудное может усыпить бдительность. Я не находил другого объяснения случившемуся.

Некоторую дисгармонию внёс свидетель Лебедев. Появился любопытный штрих в поведении Макарова.

— Я ничего не хочу сказать плохого об Олеге, но мне кажется, он был не очень смелым парнем.

Такое признание произвело неблагоприятный эффект: по залу прокатился возмущённый гул.

— Какими фактами вы можете подтвердить ваше заявление? — спросил Чернышёв.

— У нас с ним была палатка на двоих. И когда мы её ставили, он всегда старался, чтобы она находилась среди других, а не с краю.