Записки прокурора

Мы со следователем сопоставили вновь установленные факты с теми, что были известны раньше. Как Макаров был угрюм и напряжён при переходах в горах, как боялся ставить свою палатку на отшибе, рядом с обрывом или краем скалы и, наконец, как он вошёл в злосчастный жёлоб, сразу натолкнувшись на камень… Он был волевым, мужественным парнем, но болезнь преодолеть не мог…

— Надо же, — сказала Гранская, — медицинская комиссия, обследовавшая Макарова перед походом, признала его здоровым по всем статьям.

— Да, — подтвердил я, — случай редкий…

— Что значит редкий? Вы хотите сказать, непредвиденный. Но на то она и комиссия, чтобы все предвидеть.

— Врач может выяснить и без вас болезнь, например, сердца — по давлению, кардиограмме, болезнь почек, желудка — по различным анализам. Но если вы скрываете болезнь психики, то обнаружить её трудно…

— Тоже верно, — согласилась Инга Казимировна. Она вздохнула. — Ну, а как дальше с делом Емельяновой?

— Прекратим за отсутствием состава преступления. И ещё у меня к вам просьба: подготовьте, пожалуйста, материал для газеты. Мы с вами знаем, что Емельянова невиновна. Об этом должны узнать все.

«ДЕНЬГИ»

Стоял июль. Жаркий, застывший в знойном оцепенении. Редкие перистые облака призрачно появлялись на небе и таяли под солнцем. В прокуратуре ходил по комнатам горячий сквозняк.

Позвонили из милиции и сообщили: какая-то старуха из Восточного посёлка заявила, что квартирант занимается изготовлением фальшивых денег.

Прямо фантастика! У нас, в Зорянске, — фальшивомонетчик! Да ещё в Восточном посёлке! Где бродят по пыльным улочкам осоловелые куры, млеют на солнце среди огородов и садов старые, покосившиеся избы, помнившие все беды России, начиная с японской войны…

Ко мне зашла Гранская.

— Дело о хищении в магазине я закончила, — сказала она, усаживаясь напротив. — Завтра-послезавтра представлю обвинительное заключение.

— Так завтра или послезавтра?

— Послезавтра. Чтобы быть точной.

— Хорошо. Что у вас ещё?

— Квартирная кража и пожар в совхозе «Коммунар».

Я помолчал. Гранская тоже. Видимо, ей хотелось поговорить о личных делах.

— Мне кажется, Захар Петрович, вы на меня в большой обиде? — Гранская закурила сигарету.

Проработав пятнадцать лет следователем, она вдруг неожиданно для всех, кто её знал, решила уйти из прокуратуры. Жаль было терять такого опытного работника.

— Нет. Просто не совсем понимаю мотивы. Мне казалось, вы увлечены своим делом. А не будет скучно? После такой работы — и начальник отдела кадров на заводе: бумажки, анкеты…

— Кстати, не только бумажки. Но и люди. Это больше подходит для женщины. Тем более — в моих летах.

— Насчёт лет — рановато заговорили. — Я невольно улыбнулся. — Ей ни за что не дашь сорок.

— И правильно, — в тон ответила она. — С женщинами о летах говорить не принято.

— Оклад у вас будет выше, я понимаю…

— Выше. — Инга Казимировна нахмурилась, смяла сигарету в пепельнице. — Но это, как вы знаете, не основное. Хотя тоже имеет значение. Почему-то мы ужасно стесняемся говорить о деньгах. Но они существуют и играют в жизни человека немаловажную роль.

— Деньги, деньги… По-моему, они производное, а не главное в жизни. Не принимайте на свой счёт. Я говорю вообще… Когда вы думаете уходить?

— Когда закончу дела.

— А вас будут ждать?

— Да. Человек уходит на пенсию. Месяц раньше, месяц позже — не так важно…

Снова раздался звонок из милиции. Начальник РОВДа майор Никулин.

— При обыске изъят чемоданчик с деньгами.

Я чуть не подскочил от удивления. А когда справился о сумме, то ответ ошарашил меня ещё больше.

— Сорок девять тысяч девятьсот рублей.

— С ума сойти можно! — не сдержался я.

— Что? — переспросил майор.

— Без сотни пятьдесят тысяч?

— Копейка в копейку, товарищ прокурор…

Да, сумма чудовищная для нашего городка…

…У майора в кабинете царила та летняя зыбкая прохлада, которую держат толстые кирпичные стены.

На тяжёлом двухтумбовом столе с белым мраморным пресс-папье — раскрытый чемоданчик. Обшарпанный по углам, с неровными царапинами. Радужные переливы ассигнаций крупного достоинства, сложенных не очень бережно, как ссыпанные из колоды карты.

Старуха в платочке сидела возле стола начальника, стараясь выпрямить свою согбенную спину. Так часто сидят люди в присутственных местах.

Допрос вёл майор. Записывал младший лейтенант милиции.

— Давай, мамаша, говори. — И пояснил мне, кивнув на старуху. — Товарищ Шатрова, домовладелица.

Она поднесла к голове костлявую коричневую руку, заправила волосы под платок. Я заметил — платье опрятное, глаженое, как и платочек.

Голос у старухи высокий. Губы собраны в складки.

— Стою я, значит, вчера за корытом, — продолжала она свой рассказ. — Сына Евгения обстирать же надо. Все на моих плечах. Часов пять было. Миша пришёл…

— Луговой? — уточнил майор.

— Ага, — кивнула старушка. — Квартирант наш. И говорит мне: баба Тоня, Женька напился. Где, спрашиваю? В буфете, у водокачки. А сама не пойму, с каких это шишей Женька выпивку купил? С утра клянчил целковый, но я не дала. У дружков его не бывает денег. Пьяницы…

— Хорошо, — кивнул Никулин. — Луговой, ваш квартирант, сообщил, что сын пьяный…

— Ага. Побегла я до буфета. Знаете, Розка там торгует. Женька уже хорош. Я ему: бессовестный, прости господи, как тебе не стыдно сшибать копейки да пропивать? А он весёлый такой. Ерунда, говорит, на свои пью. Вокруг дружки гогочут, винищем да табачищем прёт, страсть. Твой, говорят, Женька — миллионер! Сотнями расплачивается…

— Сотнями, говорите? — переспросил Никулин.

— Ага. Думаю, шутят. Откуда у Евгения такие деньги? А Розка-буфетчица подмигивает: действительно, мол, сотенной… Доволокла я Евгения домой. Свалился как мёртвый. Пусть, думаю, поспит, а утречком я его поспрашаю… А у самой нейдёт из головы насчёт сотенной. Не связался ли он с какой шпаной…

— Вы его друзей хорошо знаете?

— Ага. Только какие они друзья? Просто пьют вместе… Значит, сходила я нонче утром на рынок, редиски продала, лучку зеленого. Кормиться же надо. Прихожу, постель Евгения прибрана. Слышу, в комнате Миши разговаривают. Стаканами звенят. Подумала, что гости, потому как с Женькой я квартиранту пить строго-настрого запретила. И Михаил уговора того нашего держался. Прислушалась я. Батюшки, с моим пьёт! Впервой это случилось, товарищ начальник. Хотела я зайти, да слышу, о каких-то деньгах говорят. Квартирант втолковывает Женьке, что, мол, деньги он сам делает. И Евгения в напарники зовёт. Я так и обмерла. А в голову стукнуло: вона откуда у моего Женьки вчера сотенная была…