Записки провинциала
Шрифт:
Антон «Половина-на-Половину»
Миша Безбрежный встал и выложил свою простую, как собачья нога, речь:
– Кто первый боец на скотобойне?
Мы все любили Мишу мозгами, кровью и сердцем. Он был профессор своего дела. Когда Миша вынимал из футляра свой голубой нож, бык мог пожалеть, что не написал духовного завещания раньше.
Ибо Миша не какой-нибудь лентяй, который ранит бедную тварь так долго, что она за это время свободно может посчитать, сколько
Нет!
С Мишей расчет был короткий.
Пар вылетал из быка прежде, чем он успевал крикнуть «до свиданья».
У Миши была старушка-мама. Он ее держал на одном молочном воспитании, и это было в то время, когда кварта молока шла дороже, чем солдатские штаны.
Итак, Миша был боец первого ранга и первоклассный сын. И когда он сказал свою скромную речь, мы все ответили хором:
– Первый боец на скотобойне – Миша Безбрежный!
Миша достойно улыбается. Он любит почет и доволен.
Все это было в обед. Миша кладет лапку на свой футляр из бычачьего уда и садится на колбасные шкурки, раскиданные по зеленой траве, как на трон.
Мы все с любовью смотрим на своего вождя, и один только Антон «Половина-на-Половину», первая завидуля на все Черное море, молчит и играет на зубах марш для тромбона.
– Что ты молчишь, музыкант? – спрашивает Миша. – Почему я не вижу уважения от дорогого товарища «Половина-на-Половину»?
У музыканта физиономия мрачнее, чем вывеска похоронной конторы. Он вынимает руку из пасти и визжит:
– Чтоб я так дыхал, если я тебе дорогой товарищ!
– Ого! – говорит Миша. – Ты мне лучше скажи. Кто первый боец на бойне?
Миша подымается с колбасного трона и смотрит подлецу в морду.
– Первый боец на бойне – я! – заявляет наглец. – Первый боец – Антон «Половина-на-Половину».
Ленька-Гец-Зозуля и Мальчик-Босой подпрыгивают.
– Что он сказал? Миша, мы из него сделаем пепельницу для твоей курящей мамы!
– Не надо! – удерживает Миша. – Ты? – обращается Миша к негодяю Антону. – Ты первый боец? Ты на своих кривых ногах? Дорогой товарищ, у вас губы, как калоши, и уши похожи на отлив под умывальным краном. Посмотри лучше на свои кривые ноги, на свой живот. Это помойница. Ты первый боец? Да у тебя же руки, тонкие, как кишки. Ты лучше вспомни, что тридцатифунтовый баран порвал тебе задницу на куски. Об этом еще писали акт. Дешевая ты лягушка
Миша смотрит на нас и смеется. Мы смотрим на Мишу и давимся.
– Иди, – кончает Миша, – иди к своей жене и скажи ей, что ее муж идиот.
«Половина-на-Половину» дрейфит отвечать и уходит с позором. На прощанье он брешет:
– Я вас всех еще куплю и продам.
– Сволочь! – кричим мы ему вдогонку. – Локш на канатиках. Толчочная рвань.
Хорошо. Через две получки Ленька-Гец-Зозуля орет:
– Скидайте грязные робы! Ведите себя, как благородные девицы. Сейчас будет деликатное собрание, чтоб не ругаться по матушке.
Оказывается, приехал из города какой-то тип, главный воротила насчет сквернословия.
Мы посидали на места, а Ленька-Гец увивался возле пустой кафедры, пока на нас не вылезла городская лоханка, кошмарный юноша.
Это насекомое болтало воду в стакане,
крутило, выкручивало и докрутилось до того, что через два часа так-таки кончило.Потом насекомое уехало, и ту начинается самое главное – на пьедестал вылезает Антон «Половина-на-Половину» и вопит, словно его укололи в спину целым булавочным заводом.
– Тут, – говорит Антуан, – только что была городская халява и рассказывала анекдоты. В чем дело? Пока насекомое говорило, я шесть раз заругался и именно по матушке! Но что же это такое, дорогие бойцы? Разве мы свиньи, которых режут ножами? Разве это городское насекомое не говорило всю правду? Разве нет?
Ленька-Гец-Зозуля подскакивает на своем месте и воет:
– Замечательно! Замечательно!
Антуан подбодрился и кончает:
– Я решительно выставляю, кто будет еще ругаться по матушке, тому набить полную морду.
Ленька-Гец-Зозуля моментально задрал в небо свою волосатую лапу.
Миша подумал, но из деликатности, что «Половина-на-Половину» ему врет, тоже поднял руку. И мы поголовно дали свое знаменитое, скотобойческое слово биться до тех пор, пока не выбьем все такие слова.
– Что-то мне дорогой товарищ «Половина-на-Половину» не нравится все-таки! – бурчит Безбрежный после задирки рук.
– Он раскаялся! – заступается Гец.
– Ну хорошо! – кладет Миша. – Посмотрим, посмотрим.
Хорошо. На другое утро Антон «Половина-на-Половину» подходит к нашему Мише и, не говоря худого слова, ругается прямо ему в рот.
Чтобы Безбрежный не сдержал своего слова, этого еще никто не говорил.
Миша подымает свой ручной механизм и ляпает подлого Антуана так, что у того трескается щека. Подлый Антуан падает, к колоссальному несчастью, прямо на нос Мишке-Маленькому, который заругался, и представьте, именно по матушке.
Случайно!
Но чтобы бойцы не держали своего слова, этого еще никто не говорил. Немедленно Колечка-Наперекор гахнул по Мишке. Мишка залепил Леньке-Гец-Зозуле. Ленька плюнул, и сказал плохое слово, и влез по шею в драку. Тут Миша бешено заругался и полез казнить Геца.
Никто не скажет, чтобы бойцы не держали свое слово. С печалью на сердце и проклятиями во рту мы ринулись на нашего любимого вождя.
Это было замечательно.
Целый день стоял такой шухер, что никто не резал скотину, и все отчаянно бились за свое знаменитое слово, и все, представьте себе, в пылу драки ругались, и именно по матушке.
А под всеми лежал ужасный Антуан «Половина-на-Половину» и поддавал огня разными шарлатанскими словами.
Так он нас купил и продал, потому что хотел закопать нас перед городскими насекомыми.
Но когда насекомые приехали на извозчиках и начали допросы с разговорами, и на разговорах все выяснилось, как оно было, и не нас выкинули со скотобойни, а мы его выкинули, и не половина-на-половину, а полностью, в окончательный расчет.
Зубной гармидер
Милая Одесса! Здравствуйте, здравствуйте, молодой человек, всегда рады вас видеть! Ну, как у вас? Как на Бугаевской, на Пересыпи? А помните, лежала в 22-м году палая лошадь на Степовой? Убрали уже?