Записки рецидивиста
Шрифт:
Начальник организацию банкета для зеков поручил солдатам. Им тоже я дал полтинник за их труды.
Солдаты только успевали таскать нам в камеру бухалово и еду. Совсем другая жизнь пошла: пили, ели, песни пели. А пустые бутылки отдавали солдатам, те их выбрасывали из вагона. Это на случай, если какое начальство заявится в вагон.
Перед утром наш вагон прицепили к поезду Киров — Котлас и мы поехали. После обеда поезд остановился. Начальник конвоя сказал мне:
— Пономарев, выходи, ты приехал. Станция Панасюк, это лесопункт. А документы твои я отдам в центральном леспромхозе в Лунданке. У тебя
Когда я вышел из вагона, глянул: кругом сугробы, домов не видно, одни трубы торчат. Я стоял среди этого белого безмолвия в одной рубашке, без головного убора и с маленькой сумкой в руке. Телогрейку я отдал одному кенту из Грозного Юрке Тюле, у него ничего не было: ни денег, ни одежды. Хорошо еще на мне сапоги были и теплое белье, что мне подарила Галина Александровна. А был-таки конец года, до Нового, 1969 года оставалось три дня. Что меня успокаивало — это деньги, почти две тысячи рублей. Я отошел немного от вагона, мне все еще не верилось, что я на свободе, что и мне «солнце засветило». Повернулся к вагону, конвой смотрел на меня. Я засмеялся и сказал:
— А стрелять не будете?
Начальник конвоя тоже засмеялся, ответил:
— Нет, нет! Можешь смело идти. Что, не верится?
Еще бы, отмотать пятнадцать лет с перерывами на побеги, и вдруг так просто: иди, стрелять не будем.
— А сколько лет тебе, Пономарев?
— Тридцать два будет скоро.
— Когда же ты успел намотать столько?
— Да я ж, начальник, с детства по тюрьмам и зонам скитаюсь.
— Смотри, парень, не попадай больше. Прощай.
— Прощай, начальник! Прощайте, ребята!
Поезд тронулся, а я пошел через железнодорожное полотно.
Глава 4
К НОВОЙ ЖИЗНИ
На перроне был магазин, большие кривые буквы извещали, что это «Продмаг». Я зашел в него. За прилавком стояла женщина в шубе, поверх которой был накинут белый халат. Увидев меня по-летнему одетым, в рубашке и без шапки, продавщица вылупила глаза, спросила:
— Ты откуда такой голенький свалился?
— Откуда? С поезда, — ответил я, а пальцем показал на потолок.
— Ты что, с ума сошел? Ты же замерзнешь.
— Дак я всегда так хожу. Но чтобы, хозяйка, ты не переживала за меня, давай мне валенки, телогрейку, шапку и бутылку водки в придачу.
Она выложила на прилавок шмотки. Я переобулся, оделся, стал расплачиваться за товар. В это время в магазин вошел высокий парень лет двадцати пяти. Я посмотрел на него, сказал:
— Ты первый мужчина на этой земле, который мне повстречался. Давай познакомимся.
Парень протянул руку.
— Юра Огородников.
— Дим Димыч, — ответил я. — Давай выпьем.
— Давай.
Я налил и продавщице тоже. Сказал:
— Пейте. У меня сегодня день рождения. Я пятнадцать лет ждал этого дня и дождался.
— По такому поводу не грех и выпить, — поддержала меня королева прилавка.
Чокнувшись стаканами, мы выпили втроем. А Юру я спросил:
— Ты кем работаешь здесь?
— Киномехаником.
— О, так у вас и танцы, наверное, бывают?
— Разумеется, — ответил Юра. — В клубе и проводим.
— А пластинки есть хорошие?
— Есть, навалом.
—
Так, хозяйка, дайте еще две бутылки водки. А ты, Юра, скажи: где бы нам посидеть, выпить, музыку послушать?— Ко мне в кинобудку и пойдем.
Мы подошли к длинному бараку. Это и был у них клуб. С торца барака была пристройка для кинобудки с деревянными ступеньками. Мы поднялись по ним и оказались в маленькой комнатке, почти половину которой занимали два аппарата. Возле стены стояла мебель: деревянный ящик, выполняющий роль стола, две табуретки и в углу проигрыватель на ножках. Мне попалась пластинка с названием «Яблони в цвету», я поставил ее, стал слушать. Даже немного не по себе стало: кругом дома по крыши в снегу, а тут — яблони в цвету.
Юра достал два замурзанных стакана. Выпили. Музыка играет, голос певицы плугом бороздит по душе. Вот и началась моя жизнь с начала. А сколько я этого ждал! Пластинка кончилась, я поставил еще раз. Вкратце рассказал Юре, кто я и откуда. А потом уже в такт музыке произнес:
— Вот и все, что было. Кстати, Юрок, у вас в поселке, может, есть какая баба незамужняя? Хоть завалящая какая на первое время, но чтобы при… и жопе.
— Есть такая у нас, — ответил Юра, улыбаясь.
— Вот и веди меня к ней. Пока на ней женюсь. В моем положении выбирать сейчас не приходится. А может, инструмент какой музыкальный найдется?
— Есть гитара, только дома у меня.
— Так это вообще класс, коронный номер. Все, Юра, иди бери еще пару бутылок и идем к моей невесте. Кстати, как ее звать-то?
— Маша Воранкина.
— Вот и отлично.
Юра ушел за водкой, а я слушал пластинки, лежа на ящике.
Пришел Юра, и мы двинули к Маше. Подошли к большому деревянному дому на два хозяина, открыли калитку, постучали. Дверь открыла женщина лет сорока пяти с большой грудью и широкими крутыми бедрами. Она спросила:
— О, Юра, чего пожаловал?
— Да вот, Маша, привел тебе человека. Хочу познакомить. Он только с поезда, а жить будет у нас в поселке и работать на лесоповале.
Я познакомился с ней за руку.
— Дим Димыч.
— Маша, — ответила женщина и улыбнулась большим ртом с толстыми губами. — Да вы проходите, раздевайтесь.
Мы прошли в хату, поставили бутылки на стол, я разделся, а Юра ушел за гитарой. Я присел на диван, Маша — на табуретку у плиты. Теперь я разглядел ее как следует. У нее было крупное доброе лицо с черными глазами и широкими черными бровями. Если что и портило немного ее лицо, так слишком толстые губы с жирным слоем яркой губной помады. А так баба была что надо. Я, признаться, не ожидал увидеть такую. Пришла мысль, я спросил:
— Маша, у тебя есть горячая вода?
— Есть.
— А то я прямо с поезда, хочу хоть по пояс сполоснуться.
— Хорошо. Сейчас приготовлю.
Она принесла таз, налила воды. Таз был большой, он-то и толкнул мою мысль на еще больший размах.
— А может, я весь помоюсь заодно? — спросил я.
— Да что уж там, раздевайся и купайся. А я тебе спину помою.
Я разделся догола, сначала по пояс помылся, а потом сел в таз. Маша терла мне спину, а сама внимательно рассматривала «Третьяковку» на моем теле. Потом развела большой ковш теплой воды и слила мне на голову и тело. Дала большое полотенце. Я обтерся.