Записки ретро-разведчика (Из варяг в греки)

Это, наверное, от жары, у меня такой юмор.

– Ну, ты дурак... Нет, я знаю, что надеть... А сколько лет сыновьям, ты не знаешь? Никогда не была в Греции... А он симпатичный. Нет, вы точно похожи! Каралис - ты оказывается грек!
– провела рукой по волосам.

Видела бы жена эти поглаживания...

...Спрямляя дорогу к метро, мы возвращались через огромное васильковое поле, и я не удержался - лег в густую траву и долго смотрел в голубое майское небо, слушая стрекот кузнечиков. Катька села рядом и стала рассуждать, как вкусен был греческий пирог, приготовленный женой Димитриуса Марией, и как хороши, как свежи были розы на лужайке коттеджа моего шведского однофамильца.

Да, походил мой батя на отца Димитриуса Каралиса, - профессора философии, отставленного хунтой, чья цветная фотография начинала семейный альбом, который мы листали на кремовом кожаном диване.

А мои старшие братья весьма походили на его старших братьев! Особенно черный полковник Янис, с которым Димитриус уже помирился, - он копия моего брата Владимира, ушедшего в восемьдесят втором году...

Фантастика какая-то! Димитриус в сотый раз уверял, что я - настоящий грек! Я посмеивался и говорил, что я - русский. Конечно, конечно, соглашался Димитриус, прихлебывая из бокала вино.
– Я тоже считаю себя шведом, но в душе и по происхождению остаюсь греком! Ты грек! Посмотри, какой ты смуглый! Мария кивала, соглашаясь с развесилившимся мужем. Я пожимал плечами, - может, и грек. Но русский грек

– Каралис, не расстраивайся!
– Катька стала срывать васильки и складывать их в букет.
– Греки - это интересно. Может, окажется, что вы родственники. Будешь сюда приезжать.
– Она оглядела тощий букетик.
– Только я, наверное, скоро уеду...

– Куда?
– я покусывал травинку.

– Домой...

– А чего вдруг?
– я поднялся и сел.

Катька пожала плечами:

– Совсем не вдруг. Просто надоело...

– Понятно, - я пощекотал травинкой Катькину шею.
– Знаешь, почему я смуглый и быстро загораю?

– Потому, что грек.

– Нет, - помотал я головой.
– У меня дед по материнской линии был молдаванином. Профессор химии, жил в дореволюционном Тамбове. Александр Николаевич Бузни. Смоляная борода, густые черные волосы...

– Молдаванин?
– Катька вырвала у меня травинку.
– Ну и коктейльчик! Покрутила рыжей головой.
– И ты считаешь себя русским?

– А кем же еще!..

...Я загнал машину через распахнутую аппарель в гулкий трюм парома, дождался, пока матросы закрепят крючьями ее колеса, и вышел на причал.

Катька приподнялась на цыпочки и картинно обвила мою спину руками. Возложила голову на грудь, словно хотела услышать, как бьется мое сердце.

– Поцелуй меня на прощание, - попросила тихо.
– Наверное, мы уже не увидимся.

Я приобнял ее за плечи. Чмокнул в пахнущий шампунем пробор...

Она прижалась всем телом, словно поцелуй в голову разжег в ней желание.

– А в губы?
– она смотрела чуть озорно и грустно.

Я поцеловал в губы и порадовался, что не довелось сделать этого раньше.

Когда я разлепил глаза и потряс головой, Катька постукала ладошками по моей груди:

– Ну, еще!

Я стиснул ее так, что хрустнули косточки, и сам провалился в жаркую пустоту. Даже перестал слышать крики чаек. Ну, дает, соотечественница!

Когда мы разомкнули губы, Катька с сияющими глазами отошла от меня и покосилось на здание морского вокзала. Там на низком крылечке, возле бесшумных дверей, толпились люди. Она словно выглядывала кого-то.

– Ты чего?
– сказал я, чтобы что-нибудь сказать.

Она прошлась узучающим взглядом по моему лицу и показала красивым пальцем на здание эстонской компании, высившееся в начале длинного мола:

– Я поеду домой с того причала! Паром Эстония!.. Вот тебе мой таллиннский телефон и адрес. Напиши...

Я сказал, что напишу. Она притянула меня за уши и влепила долгий влажный поцелуй в губы.

– Не перестаю удивляться эстонским свиристелкам, - пошатываясь, сказал я.

– А я тебе!

– Почему?

– Потому. Все время хотел этого и строил из себя папашку... Иди, скоро отправление.
– Она подтолкнула меня к трапу, перекрестила и пошла к коробке вокзала с поникшим шведским флагом.

У дверей к ней подошел угрюмый белобрысый парень, и я догадался, что это Эрик. Катька сказала ему что-то язвительно-резкое и стала махать мне рукой - милый уезжает... Артистка!

Эрик хмуро покосился на меня и отвернулся.

Я тоже махнул ей несколько раз и, слегка обиженный этим спектаклем, взошел на паром.

...Когда через много месяцев я позвонил в Таллинн и попросил Катрин, свистящий женский голос спросил, какую Катрин мне нужно, как ее фамилия. Я назвал фамилию.

В трубке задумались.

– Она еще работала в Швеции, - подсказал я.
– Девушка такая...

– Та, та, - печально сказали в трубке.
– Та тевушка... Та тевушка пагип на пароме Эстонья. Они стесь польсе не сывут.

Я извинился и положил трубку.

У нас в Зеленогорске стоял теплый май, цвела сирень, только не прыгали по траве серые и черные крольчата...

Рыжая симпатичная свиристелка. И чего ей не сиделось дома? Ведь паром затонул на маршруте Таллинн-Стокгольм, значит, она опять плыла в Швецию. И я зачем-то представил ее длинные рыжие волосы, колышащиеся под водой...

Я не стал вычеркивать ее из записной книжки, а лишь поставил против ее фамилии крест. И почему-то подумал: хорошо, что у нас с ней ничего не было...

Или было?..

х х х