Записки русского генерала

Я поручил генерал-лейтенанту Вельяминову войти с ним в переговоры, имея в виду то, что если бы я сам составил условный акт, не приличествовало бы мне, или по крайней мере было бы неудобно, сделать в оном изменения. Фетх-Али-хан объявил мне о желании Аббас-Мирзы видеться со мною и что от меня зависит назначить для того место и время.

Сие наиболее побуждало меня оставить зависящими от меня некоторые средства, при свидании с Аббас-Мирзою сделать ему угождение небольшою в некоторых статьях переменою.

Фетх-Али-хан действовал довольно чистосердечно, и со стороны его, после некоторых усилий и возражений, весьма вежливо и с отличным благоразумием генерал-лейтенантом Вельяминовым опрокинутых, заключен акт. Я призвал к себе Фетх-Али-хана, истолковал ему умеренность требований в сравнении с пожертвованиями, на которые решаюсь я для сохранения дружбы и доброго согласия.

Он не мог не чувствовать справедливости моего предложения, и то же подтвердили его чиновники, из коих мнение шпиона, как нетрудно было заметить, было у него в особом уважении. Я объяснил Фетх-Али-хану, что хотя вправе я требовать, дабы приложил он печать свою к заключенному условию, но что желая избавить его от жестокой ответственности в случае, если условие не понравится наследнику, и он с ним не будет согласен, я его от того увольняю.

Сколько ни был он благодарен за внимание мое об охранении его, он не только ручался, что Аббас-Мирза будет доволен успехами его, но что в полном убеждении, что он оказал отечеству величайшие заслуги, он не сомневался обратить на себя самые щедрые награды, каковых весьма немногие удостаиваются.

Словом, он был в восхищении. Во все время пребывания его в Тифлисе он был содержан роскошным образом. Удовлетворен со стороны честолюбия отличным приемом и почестями. Со стороны корыстолюбия – необыкновенно дорогими подарками.

Из слов Фетх-Али-хана должно было предполагать, что Аббас-Мирза желал со мною сблизиться (если только сам он не был им обманут), но что нет сомнения, что нужно было ему лучшее мое расположение к нему, ибо Фетх-Али-хан секретно объявил мне, что Аббас-Мирза, будучи чрезвычайно озлоблен на сардара Эриванского, не видит другого средства сменить его, разве со стороны моей будут принесены жалобы на него шаху.

Он подтвердил мне, что давно хочет Аббас-Мирза поставить сына своего в Эриванской провинции, дабы присвоить богатые оной доходы. Не скрыл и того от меня, что если бы отозвался я шаху довольным поведением пограничных начальников, непосредственно зависящих от него, и что для лучшего спокойствия и утверждения прочнейшей связи предоставил бы я шаху о пользе подчинить всю границу одному начальству, что надеется Аббас-Мирза успеть в желании своем получить в управление и Гилянскую область.

Итак, Аббас-Мирза хотел сделать меня орудием своих выгод. Я дал Фетх-Али-хану надежды, что буду действовать согласно видам его, стараясь все средства употребить в пользу окончания дела о границах.

Фетх-Али-шах по возвращении в Тавриз был принят Аббас-Мирзою весьма неблагосклонно и даже угрожаем наказанием. Заключенными условиями был недоволен, и на письмо мое, наполненное вежливостями и всем, что могло казаться обязательным, не хотел отвечать сам, но поручил отнестись ко мне каймакаму [175] . Поверенный наш в делах господин Мазарович поставил неприличие подобного поступка, и Аббас-Мирза рассудил за благо сам объясниться письмом.

175

Каймакам (Каем-макам) – звание управляющего делами наследника персидского престола.

Он сообщил мне замечания свои на заключенный акт генерал-лейтенантом Вельяминовым, оспаривал все то, что требовал я в замену несравненно больших выгод, уступаемых нами, превратно толковал смысл Гюлистанского трактата, и что по силе оного должна была Персия возвратить нам, утверждал принадлежащим ей.

В заключение предложил, по данному ему от шаха повелению, утвердить условия сии, если мною приняты оные будут, но что в противном случае, не имея власти и полномочия, он не откажется однако же употребить свое старание, дабы исходатайствовать волю шаха, его родителя.

Отзыв сей, совершенно противный уверениям Фетх-Али-хана и слишком решительный для свойств Аббас-Мирзы, который, в обстоятельствах, гораздо менее верных, готов прибегать к разным изворотам, скрывая настоящее намерение, ясно доказывал, что подпал он сильному влиянию людей, не доброжелательствующих нам.

Вскоре сделалось мне известным, что он следовал советам тавризского первосвященника муштенда [176] Мирзы-Мехти, человека хитрого, славящегося фанатизмом. Он уверял Аббас-Мирзу, что малейшая сговорчивость его потеряет его во мнении народа, что одним оружием можно смирить гордость русских и даже возвратить потерянные Персиею области и самую Грузию, изгнав неверных за хребет Кавказа.

176

Муштенд – высшее духовное лицо в округе или провинции.

Что все мусульмане, подвластные нам, возьмут участие в войне столько священной. Рассуждение сие происходило в совете Аббас-Мирзы, и между прочими, наиболее пользующимися доверенностию его, Сурхай, бывший хан Казыкумыцкий, известный изменник, изгнанный по распоряжению моему в 1820 году из его владений, ручался, что, имея много приверженцев и сильные между горскими народами связи, он возбудит их против нас и многочисленные полчища их обратит на Грузию.

Чиновник, присланный от сардара Эриванского, будучи призван в совет сей, утверждал, что если только позволено будет его начальнику, то в продолжение двух месяцев будет он в Тифлисе, на что без всякого пособия со стороны наследника собственных средств его достаточно.

Первосвященник Мирза-Мехти присовокупил, что, благословя победоносные знамена Аббас-Мирзы, он, предводительствуя 15 тыс. муллов, пойдет впереди, указуя путь к славе. Аббас-Мирза, приученный к самой подлой лести, верил всем сим нелепостям тем с большим удовольствием, что если бы не удалось ему одною наружностию твердости и без войны заставить нас исполнить его требование, тоже общее стремление всех состояний не оставляло ни малейшего сомнения в успехах.

Аббас-Мирза введен был в заблуждение одним из чиновников его, бывших в Петербурге, который уверил его, что все затруднения, которые я ему поставляю, могут удобно разрешены быть в министерстве, с которым выгоднее иметь ему непосредственное сношение.

Чиновнику сему, как из собственных слов его известно, внушено было в Петербурге, что я имею столько многих и сильных неприятелей, что Аббас-Мирзе достаточно возложить на меня вину существующих неудовольствий, и конечно достигнет он желаемого; ибо готовы они действовать против самых убедительных моих представлений.

Поверенный в делах господин Мазарович в подробности уведомил меня как о рассуждениях, бывших в совете Аббас-Мирзы, так и о других обстоятельствах, которые показывали его готовым на самые решительные меры. Известно было сильное влияние его на шаха, и что сим последним предоставлен ему был полный произвол.

Тем страннее должен был мне казаться последний отзыв Аббас-Мирзы, когда, в первый раз присылая Фетх-Али-хана, писал он, что он имеет от него полную доверенность, и когда после, опровергая заключенные им условия, он сообщил мне, что сам он не имеет власти иначе довершить дело о границах, как по сделанному им предложению. Бессмысленные противоречия сии поставили меня в довольно затруднительное положение.

Трудно было успеть в Аббас-Мирзе по его упорству; не более было надежды склонить шаха, который совершенно не входил в дела и внимание которого Аббас-Мирза, конечно, уже наклонил на свою сторону; однако же испытывая всевозможные средства и в точности исполняя волю государя отдалять всякий повод к разрыву, написал я вежливое письмо Аббас-Мирзе и самому шаху, которому предложил я, как средство последнее, некоторые изменения в акте, заключенном генерал-лейтенантом Вельяминовым.