Записки средневековой домохозяйки

– Дальше наши пути расходятся, – вежливо начал он, – но если вам что-нибудь понадобится, найдете Фредерика, и он передаст мне.

Вдруг я поняла, что остаюсь здесь совсем одна. В смысле – совсем одна, среди совершенно незнакомых мне людей (девушки не в счет, они здесь никого тоже не знали).

– Прошу, – я осторожно коснулась его руки, – не оставляйте меня! Я… Я… Прошу, не бросайте меня здесь! Я… Я же совсем ничего не знаю! Себастьян, я…

Кажется, он все понял без слов. Пристально посмотрев мне в глаза, он вновь взял мою руку в свои и, поднеся к губам, поцеловал.

– Не волнуйтесь так, все будет замечательно. Хотя, если вы желаете, я буду навещать вас.

Я благодарно улыбнулась.

– А теперь не бойтесь и ступайте. Мне тоже нельзя задерживаться, король ждет. – И с этими словами он направился по коридору, ведущему в противоположную сторону.

Мы же вслед за провожатым вынуждены были свернуть направо.

Мужчина уверенно вел нас куда-то по переходам, через анфиладу комнат, по галерее с забранными разноцветными витражами окнами. И кругом была роскошь, помпезность и… красота! Все окружающее выглядело настолько прекрасным, что я и представить себе не могла, что во всем этом можно жить. Ну, пусть не жить, но находиться каждый день среди этих картин, ваз, мраморных и золоченых статуй, тисненных золотом панелей, расшитых шелковых шпалер, невероятно скользкого, натертого до блеска паркета, резной, обитой шелком и бархатом мебели… Что все вокруг – это не музей, не государственные ценности!

Я, стараясь не показывать, что сильно потрясена, рассматривала все украдкой, а девушки и Питер вовсе откровенно крутили головами по сторонам. Фредерик, видимо заметив наш интерес, чуть замедлил шаг и позволил насладиться окружающим великолепием.

Навстречу нам попадались люди: элегантно одетые кавалеры, разряженные в пух и прах дамы. Одни из них делали вид, что не замечают нас, другие, наоборот, с интересом, а порой и чересчур внимательно изучали нас. Кто-то здоровался с Фредериком, кто-то раскланивался, иные вовсе задирали нос, словно проходили мимо чего-то дурно пахнущего.

Спустя, наверное, четверть часа ходьбы по очередному очень длинному коридору с множеством дверей, где нам чаще, чем где-либо, стали встречаться придворные, мы наконец-то дошли. Остановившись у одной из дверей, Фредерик подергал за шнурок, что висел сбоку у косяка, и дверь почти сразу же открылась. Перед нами предстала статная дама лет около сорока, в темном, но богато украшенном платье, с ожерельем из крупных агатов и черного янтаря. На руках у нее были черные митенки, а пальцы унизаны перстнями все с тем же агатом и янтарем.

– Вдовствующая графиня Норис, – представил нам ее Фредерик. Дама сделала едва заметный книксен. – Маркиза Мейнмор, прошу любить и жаловать.

– Миледи, – кивнула мне графиня, – его величество попросил меня позаботиться о вас, пока вы будете осваиваться при дворе.

– Благодарю вас, – с достоинством ответила я.

А что еще мне оставалось делать? Только не терять лица.

Фредерик сдал меня с рук на руки и поспешно удалился, а графиня принялась показывать мне комнаты. Оказалось, что меня поселили в роскошных апартаментах из трех комнат – одной спальни и двух гостиных, стены в которых покрывал небесно-голубой ситец с вытканными на нем белоснежными цветами. Помещения были обставлены резной мебелью из бука с обивкой из нежно-голубого со светло-золотистыми полосами плотного шелка, на полу лежали узорчатые, также светлых тонов ковры, а интерьер довершали бело-голубые портьеры на окнах.

Я подошла к окну и отодвинула портьеру: меня поселили на втором этаже, и огромное французское окно из гостиной вело на небольшой балкончик, с которого открывался прекрасный вид на заснеженный парк.

Оглянувшись и посмотрев на графиню, я произнесла:

– Здесь чудесно!

Но она на это лишь сухо кивнула и внимательно оглядела меня.

– Завтра вас представят его величеству. Пусть в приватной обстановке, но… У вас есть достойный наряд?

У меня возникло ощущение, что это со мной уже происходило, словно я перенеслась на год тому назад и оказалась перед пронзительным взором мисс Регер. Но я тут же отогнала это ощущение и спокойно ответила:

– У меня есть четыре платья. Не знаю, подойдут ли они, но… Меган, покажи.

Девушка, расторопно скинув Агне на подставленные руки свой полушубок, поспешила к сундукам, которые стояли у порога, и начала доставать одно за другим еще ни разу не надеванные шелковые наряды, которыми меня одарил перед отправкой в Адольдаг герцог Коненталь.

Но леди Норис внимательно осмотрела их и лишь покачала головой.

– Возможно, для визита в литературный салон или в качестве домашних платьев они подошли бы, но… Это же королевский дворец, и здесь все особенное. – И, увидев мое смятение, тут же поспешила успокоить: – Не волнуйтесь, его величество уже дал приказание на этот счет. Через час прибудет портной с помощницами, и уже завтра к утру у вас будет платье для приема. – Чуть помедлив, она уточнила: – А фамильные украшения, гарнитуры у вас есть? – Я лишь отрицательно качнула головой, и тогда леди Норис махнула рукой, словно ничего необычного не произошло: – Ну и ничего страшного! Мы вам подберем что-нибудь из готового.

От этих слов мне стало грустно и тревожно. Оставалось лишь надеяться, что сейчас Себастьян побеседует с королем и объяснит ему настоящее положение дел. И что через час не придет портной, а завтра же нас отправят восвояси, то есть в Адольдаг, где я буду мирно жить, пока в очередной раз про меня все не забудут и я не смогу получше подготовиться и сбежать.

Однако мои ожидания не оправдались. Уже через час, когда я приняла ванну, переодевшись, сидела перед большим камином вполстены и собиралась почитать найденную в покоях книжицу, двери распахнулись и в комнату с шумом ввалился настолько полный мужчина, что пуговицы на жилете едва сдерживали напор чрева. Его седые вьющиеся волосы торчали во все стороны, а на носу пуговкой едва держалось золотое пенсне. За ним следовали две женщины и четверо дюжих лакеев с отрезами тканей.

– Миледи! – неожиданно звонко провозгласил толстячок и, подлетев ко мне, протянул руку. – О миледи!

Я, осторожно опершись кончиками пальцев, поднялась на ноги, а мужчина, оказавшийся ниже меня ростом, положил мне на ладонь другую руку, поднес к лицу и поцеловал запястье с тыльной стороны.

– Такая грация, такое изящество! – Продолжив ворковать, он двумя мясистыми пальцами обхватил кисть. – Вы посмотрите, какая тоненькая?! – обратился он к вошедшим следом и бесцеремонно продемонстрировал мою руку, словно я была безвольной куклой. Однако тут же смутился и рассыпался в тысяче извинений.

Мужчина был невероятно суетлив и подвижен. Постоянно что-то говорил, делал. Перемещался из одного конца комнаты в другой, так что порой в круговороте ускользал от моего взгляда. Однако все его помощники, вернее, помощницы – те самые женщины – не терялись в этом рукотворном хаосе. Они спокойно в отличие от своего патрона это я обозвала его патроном, а он представился как мистер Патерэн – командовали лакеям сложить ткани, достали из принесенных с собой ридикюлей карандаши, бумагу, тканевые сантиметры – все, что было необходимо для немедленного снятия мерок.

А мистер Патерэн продолжал суетиться, словно бы специально порождая беспорядок, тащил меня то поближе к окну, чтобы внимательнее рассмотреть, то к камину, дескать, надо выяснить, как же я буду выглядеть при зажженных свечах и открытом огне. В итоге уже через пять минут я потеряла всякое соображение и как безвольная кукла выполняла то, что он говорил.

Очнулась лишь тогда, когда одна из женщин подошла ко мне и весьма спокойно попросила разрешения снять мерки. Я послушно замерла. А мистер Патерэн схватил разложенные на кушетке в строгом порядке отрезы и начал их разматывать, прикладывать к себе, словно выбирал их именно для себя, то отставлял на вытянутых руках, а то и вовсе, не замечая разматывающейся ткани, волочил отрез до нужного источника света. И при этом он ни на минуту не замолкал. Что-то бубнил себе под нос, а потом, неожиданно бросив ткань в том месте, где находился, кидался за следующим отрезом.