Записки успешного манагера

Уже не первый человек говорит мне об этом: сначала Мимозина, теперь Юля. Неужели он на самом деле такой плохой? Да нет вроде. Как-то стало тоскливо на душе. Стали собираться. Поблагодарила Юлю за радушный прием.

— Приходите еще, — сказала она.

— Придем, — улыбнулся Швидко.

Всю дорогу до дома я смотрела на него и пыталась понять, в чем же заключается его нехорошесть?

День сорок четвертый

Утром получила письмо от дизайнера из компании, производящей слабоалкоголку, с конструктивными замечаниями. Дизайнер пишет:

Сделать сайт в сине-красных тонах. Использовать шрифт десятого кегля для всего текста и двенадцатого для заголовков. На главной странице в верхней части поместить фотографии двух пар рук, сжимающих бутылки. В середине расположить текст тремя блоками. Внизу разместить фрагменты бутылок без рук. Сделать все как можно быстрее.

Собралась с мыслями, вспомнила все, чему меня учила Мимозина, перекрестилась и пошла к Мишкину.

Начала разговор издалека. Сказала, что сегодня видела во сне его кошек. Поинтересовалась, какие новости на политическом фронте, и как бы невзначай заметила, что производители слабоалкоголки прислали какие-то идиотские правки, но лично я за то, чтобы послать их на фиг и разорвать контракт, поскольку такой позорный сайт нам делать не к лицу. Мишкин взял листок, почитал его и ответил:

— Слушай, они мудаки. Я сделаю все, как они хотят, но мы никогда не поставим на этом сайте копирайт нашей студии, так им и передай.

— Ага, — кивнула я.

Позвонили из компании, для которой Швидко делал плакат с младенцем, и выразили недовольство: цвет лица у младенца какой-то синюшный, как у заправского алкоголика, надо бы добавить яркости. Мимозина пообещала, что мы все исправим в кратчайшие сроки, и напала на Швидко.

— А он сам вечно синий, поэтому и младенцев такими рисует, — ухмыльнулся арт-директор, поглядывая на Швидко.

Вот гад какой злопамятный, не может простить ему вчерашнюю обиду. Швидко флегматично посмотрел на арт-директора и выдал:

— Может, у меня младенцы и синюшные получаются, зато я, в отличие от некоторых, не пишу в календарях «Здравствуй, жопа Новый год!»

Мишкин рассвирепел и послал Швидко куда подальше, объявив, что он не желает с ним разговаривать, пока тот не станет человеком. Швидко в ответ выпалил, что он уже тридцать шесть лет как человек, а вот кое-кто, судя по строению черепа и тела, очень напоминает ему обезьяну из каменного века, которая только-только начинает эволюционировать в человека.

— Что за «жопа Новый год»? — спросила я у Мимозиной.

Мимозина вздохнула и поведала мне страшную тайну.

— Три года назад нас чуть не прикрыли. Делали мы календарь для одной солидной киевской конторы, название ее тебе знать необязательно, очень солидные люди.

— Неужели для администрации президента? — испуганно спросила я.

— Почти. Слушай дальше. На каждой странице календаря были разные персонажи. А дело было в аккурат перед Новым годом. Мишкин решил проверить Ромашкину на внимательность, напился и написал на одной из страниц: «Здравствуй, жопа Новый год». Ромашкина календарь просмотрела и отправила в печать. Так его и напечатали тиражом десять тысяч экземпляров и отослали в Киев. Что потом было! Клиенты на нас чуть в суд не подали. Пришлось отдавать деньги. Мишкин с тех пор не пьет и жутко злится, когда ему тот случай припоминают. А Ромашкина теперь все тщательно просматривает. Только раз ошиблась, когда на плакат вместо Швидко поместили девочку, а руки Швидко оставили. Но тогда клиент ничего не заметил. Мой тебе совет: проверяй все сама.

— Да-а, страшная история, — сказала я.

Дизайнер Чайка что-то задерживается. Позвонили его жене. Жена в истерике: вчера муж не вернулся домой.

— Как не вернулся? — удивилась Мимозина.

— Так, — всхлипнула та, — позвонил и предупредил, что идет с другом в мастерскую иконы реставрировать, и не вернулся. Я уже и в морги звонила, и в больницы, а его нигде нет.

— Я сейчас выясню, не реви, — попыталась успокоить ее Мимозина и стала названивать знакомому следователю угрозыска.

— Чайка, да, Алексей, дизайнер наш, кудрявый. Очень тихий и порядочный человек. Узнай. Жду.

Закрыла трубку рукой и прошептала мне:

— Сейчас выяснит. Алло, да, слушаю. Как в «обезьяннике», за что? За воровство и контрабанду? Какую? Еду.

Вскочила с места как ужаленная, побежала в дизайнерскую и выпалила:

— Лешка наш сидит в «обезьяннике» за воровство и контрабанду икон.

— Они что, идиоты? Какую контрабанду? — возмутился Швидко. — Он ведь для церкви иконы реставрирует бесплатно. Его же все попы знают.

— Нда-а, история та еще, — заметил технический дизайнер. — А может, это он нам говорит, что реставрирует, а сам того, барыжничает.

— Ты бы помолчал уже! — прикрикнула на него Мимозина. — А то ты Лешку не знаешь. Он у нас почти святой.

— Сволочь ты распоследняя, — плюнула Ромашкина, — о Лешке такое сказать. Это ты барыжничаешь, старые запчасти от компьютеров как новые продаешь.

— Я?? — возмутился дизайнер. — А ты вся в своих хоббитах с волосатыми ногами, скоро сама в хоббита превратишься.

— Дурак ты, — сказал ему Швидко.

— А ты молчи: кто у нас на работу не приходит, потому что заказы на сторону делает? А?

— И все-таки ты не прав, — вставил слово программист.

— Ой, и он туда же! Молчи, горе-работник! Чуть что — сразу панику поднимаешь, орешь: «Я пидорас, пидорас!» Тоже на левых заказах подрабатываешь.

— Хватит, потом разберемся, кто где подрабатывает, — прервал его выступление арт-директор. — Поехали Леху спасать.

Дружно оделись и поехали в милицию за Чайкой. Мимозина снова позвонила своему знакомому, тот сказал, что все уладил. Нас пропустят и выдадут Леху.

Приехали в отделение. Участковый посмотрел на нашу делегацию, крякнул и сказал:

— Звонили, предупреждали, сейчас выпустим. Ошибочка вышла.

Вывели Лешку. Бедный Чайка. Всю ночь просидеть в холодном «обезьяннике» — это не шутка.

— Ножичек отдайте, — обратился он к участковому.

— Это не могу, это холодное оружие кустарного изготовления, никак не могу, не положено.

— А вытяжку? — поинтересовался Чайка.

— И вытяжку не верну.

— Тогда кошелек верните.

— Какой кошелек? Кошелька я не видел.

— Товарищ, — сказала Мимозина, — если вы не вернете ему кошелек, то я позвоню Игорю Павловичу, и сами знаете, что тогда будет.

— Сейчас, спрошу у хлопцев, может, кто видел ваш кошелек, — проворчал участковый и куда-то пошел.

Вернулся через пять минут и принес кошелек.

— У меня здесь было пятьдесят гривен, а теперь сорок, — заметил Леша, открыв кошелек.

— Ну, извиняйте, товарищи, десятку мои парни уже пропили, народ у нас простой работает. Не буду же я из собственного кармана докладывать, — пожал плечами участковый.