Записки успешного манагера

Стали искать — нигде нет. Пришел фотограф, увидел санитарку, заулыбался и достал утку из холодильника, завернутую в газетку и упакованную в целлофан. Женщина забрала ее, поблагодарила и ушла, пригласив обращаться если что.

Пробин всячески обругал фотографа, сказав, что только такой идиот, как он, мог поставить грязную утку в холодильник, где мы храним продукты. Фотограф ничуть не смутился и ответил, что он хотел ее хорошенько спрятать, чтобы не потерялась, и не нашел места надежнее.

— А то у нас вечно что-то пропадает, вспомните хотя бы птицу, — напомнил он.

Пробин плюнул и пошел работать. Швидко пришел весь помятый, с черными кругами под глазами, видно, что человек не спал.

— Бухал? — поинтересовалась Мимозина.

— Отстань! — рявкнул он.

Я села за компьютер и решила, что если сегодня он напишет мне письмо, то я объясню ему, почему так себя веду. Никаких писем Швидко писать не стал, вместо этого врубил на всю громкость дудук и начал разрабатывать фирменный стиль для строительной компании. Через полчаса Мишкин взвыл и попросил выключить этот вой или надеть наушники. Швидко возразил, что это никакой не вой, а классическая армянская музыка, а в наушниках он работать не может, потому что у него от них болят уши. Потом он посоветовал Мишкину сидеть смирно и не жужжать, иначе грозился бросить работу. Мишкин вздохнул и надел свои наушники, вскоре его примеру последовали остальные сотрудники студии.

Пошли с Мимозиной обедать. Я долго возила по тарелке свою резиновую отбивную и ковырялась в салате.

— Да что с вами обоими происходит, в конце-то концов? — воскликнула Мимозина.

— А оно тебе надо? — флегматично ответила я.

— Надо! Мне надо, чтобы вы, черти, на работе делом занимались, а не сопли распускали.

— Если тебе хотелось, чтобы я работала, могла бы заранее предупредить, чтобы я не связывалась со Швидко.

— Ага, приехали, разве я тебя не предупреждала, голубушку?

— Ты не сказала, что он женат! — возмутилась я.

— Как женат? Ты чего?

— Так, у него в паспорте штамп стоит. Он на Кошкиной женат.

— А-а-ай! — Мимозина стукнула себя кулаком по лбу. — Это давняя история. Не женат он на ней. Он через два месяца после женитьбы собрал чемоданы и ушел. Не парься, дурында, у него после нее уже миллион баб было.

— А почему же он с ней не развелся до сих пор? — удивилась я.

— А то ты его не знаешь. Для него лишний раз куда-то сходить — это же целая проблема. То некогда, то неохота.

— Девять лет неохота?

— Ну, знаешь ли, я тебе рассказала, как было, а ты уж думай что хочешь.

Пошли в офис. Что мне теперь делать? Написать ему письмо и извиниться? Он задаст логичный вопрос: откуда я узнала о его семейном положении. Не смогу же я ему сказать, что, пока он бегал за пирожными для меня, я рылась в его паспорте. Соврать? Вранье рано или поздно раскроется. Посмотрела на него, и стало его безумно жалко. Музыка еще эта жалостливая. Я дудук уже лет восемь не слышала, с тех пор как мы из Еревана уехали. Сидит передо мной такой родной и любимый человек, и вечно у меня с ним ни с того ни с сего возникают какие-то проблемы. Захотелось сходить в церковь и помолиться. Мне это сейчас необходимо. А тут как раз Мишкин сказал, что я могу погулять часа два, пока он будет переустанавливать систему на моем компьютере. Пошла в Покровский собор. Долго стояла перед иконой и плакала. Вышла с ощущением, что гора с плеч свалилась.

Пришла в офис — мою машину еще ремонтируют. Офис-менеджер вильнула хвостом, сказала, что у нее встреча, и убежала. Я села за ее комп и решила отправить Швидко красивую открытку. Походила по сайтам, нашла самую красивую, с розочками и сердечками, подписала ее и отправила. Заглянула в дизайнерскую, а Швидко уже и след простыл. Ну ничего, дома вечером проверит почту, а завтра посмотрим. От нечего делать села писать очередной рассказ. Почему-то вспомнила свою бабку, живущую в Ереване, и ее пирожки.

Бабушкины пирожки

Горячий темперамент и чувство юмора я унаследовала от отца, привычку говорить все, что думаю, в глаза и умение сопротивляться обстоятельствам — от матери, любовь к книгам — от деда по отцовской линии, а вредность характера и леность — от бабки (тоже по отцовской линии). Каждый раз когда я пытаюсь возразить маман, она тычет пальцем в сторону отца и говорит:

— Вот, это все твоя порода!

На что папа флегматично отвечает:

— А-а-а, ню вас всэх на хрэн, мая, мая парода!

Что побудило моего деда, человека весьма образованного и интеллигентного, жениться на своей ученице-двоечнице — мне невдомек. Еще год после свадьбы бабка называла мужа «товарищ Варданян». Однажды утром дед прибежал и объявил, что завтра семейство, жившее в селе и к тому времени насчитывавшее двух отпрысков — тетку Джулию и моего отца, — переезжает в Ереван. По такому случаю в вертолете были зарезервированы два места. Однако на следующий день ни жена, ни дети в указанное место не явились, и дед битых полчаса препирался на взлетной площадке с пилотами, уговаривая их подождать еще минут пятнадцать, пока он сбегает домой и выяснит, в чем дело. Отказать школьному учителю авиаторы не могли и обещали подождать ровно пятнадцать минут. Прибежав домой, дед обнаружил, что бабка мирно варит суп. Он принялся махать кулаками, но бабка ответила:

— И-и-и-и-и-ищ, тнашен (о смысле этого выражения нетрудно догадаться), пусть подождет твой вертолет, не видишь, Марат укакался, пеленки сушу, высохнут — тогда полетим.

Больше всего в жизни бабушка любила спать. Всех семерых детей вынянчил и воспитал дед. Детки получились славными. Чего стоит хотя бы мой отец, который, например, полгода назад достал во время обеда мясорубку, демонстративно прикрепил ее к столу и стал прокручивать окрошку из кастрюли прямо себе в тарелку, жалобно приговаривая при этом, что у него осталось полтора зуба и жевать ему больше нечем.

Похлебав пропущенной через мясорубку окрошки, папа заохал и робко спросил у мамы:

— Гал, а может, у миня цинга начынаэтся?

При каких обстоятельствах возникает цинга, папа не знал, зато он слышал, что от нее выпадают зубы. Этого было достаточно, чтобы поставить себе точный диагноз.

— У тебя маразм начинается, — невозмутимо ответила маман.

— Что за маразм? Эта заразна? — шепотом спросил папа на полном серьезе.

— Нет, но смертельно, — все также невозмутимо сказала маман.

— Это он выноват, он всегда какую-нибудь заразу в дом прынэсет, а я патом балэю, — испугался папа, тыкая пальцем в моего брата Армена. — Гдэ ты этот маразм подцепыл?

Мы с братом и маман чуть не упали под стол от смеха.

Следующим вечером папа сидел на веранде, грыз орехи и грустно смотрел на небо. Видимо, слова о смертельной болезни «маразм» глубоко запали в его душу. Маман попыталась припомнить ему вчерашнюю окрошку и больные зубы, он обвиняюще посмотрел на нее и ушел в мастерскую. Маман, которая, проникнувшись сочувствием, готовила в тот день на обед любимому мужу суп-пюре, такого обмана простить не могла. Она побежала следом и указала на меня пальцем: