Записки усталого романтика

Папе о пропаже не рассказал. Стыдно было. Не хотел, чтобы родители видели меня униженным. Правда, что-то они все-таки заподозрили. Слишком долго я не выздоравливал. Не помогал даже гоголь-моголь. Конечно, мне было жалко украденных марок. Но гораздо сильнее мучило новое, не познанное в раннем детстве унижение, которое чувствует обворованный человек. Как будто все надежды на светлое будущее попали в соковыжималку. Ощущение безысходности, никчемности. А главное, незащищенности. До этого я был уверен, что живу в стране, где самая сильная армия в мире, которая всегда защитит. Оказалось, не всегда! Над будущей жизнью неопознанным летающим объектом впервые повисла безнадежность.

Зато благодаря Розенгаузу я научился впредь быть настороже. Даже в ранней студенческой юности проявлял не свойственную годам бдительность. Например, с подозрением смотрел на каждого, кто начинал слишком нахваливать что-либо из моих вещей: «Какая у тебя чумовая шапка! Ондатровая? Сколько стоит?» – после таких слов я тут же хватался за шапку рукой и в присутствии льстеца уже не выпускал ее из зоны своего внимания.

Да, я благодарен Розенгаузу! Я гораздо легче, чем те, у кого не было в детстве таких «друзей», перенес все дефолты, перестройки, финансовые пирамиды... А также льстивых менеджеров, импресарио, продюсеров... Я не хотел, чтобы мои мечты еще раз попали в соковыжималку.

Розенгауз тоже мне благодарен. Теперь он почти олигарх. Никто не знает, что первые деньги он сделал на моих марках. Недавно мы виделись с ним. Случайно встретились в одной гламурно-рублевской компании. Гламурно обнялись, гламурно расцеловались. В конце концов, любые воспоминания детства приятны. Вспомнили мои марки. Он даже признался, что одну из них – Кибальчича – долго не мог продать. Потому что у марки был подпорчен уголок. Говорил так, словно я в этом был перед ним виноват. С простодушием аквариумной рыбки признался, что за оборванный уголок и за то, что я неверно назвал ему цену Кибальчича, некоторое время был обижен на меня. Пока наши и американские космонавты не начали осваивать космос. Тогда у юных коллекционеров-романтиков стали особенно цениться марки, погашенные в космосе. С улыбкой того же суслика на выданье он рассказал, как вырезал из каблука старого башмака печать, поставил ее на рваный уголок и продал особо пылкому, как и я в детстве, коллекционеру-лоху эту марку как погашенную в невесомости неаккуратным космонавтом. Мне было приятно, что мой друг детства оказался человеком незлопамятным. Он не держал зла на тех, кого обворовал. Пожалуй, самое полезное качество для достижения успеха при строительстве развитого капитализма с человеческим лицом!

Я никогда не замечал, чтобы торговцы употребляли такие слова, как «честь» или «достоинство». Видимо, у них этих качеств просто нет. И это понятно. Они не любят ничего терять. Если у торговца будет честь, ему придется ее терять по многу раз каждый день.

У Розенгауза-олигарха больше не было, как в детстве, скошенного подбородка. Мушкетерская бородка выручила неудачно завершенную часть лица, предательски выдающую потребности грызуна. Видно было, что за бородкой ухаживает крутой, скорее всего, итальянский мастер. Вообще мой бывший друг детства очень изменился. Это уже было не тщедушное тельце, а настоящее тело. Туловище. Современное, подтянутое фитнесом и зеленым чаем. Облизанное косметологами и массажистами. Отманикюренные руки он выставлял вперед, чтобы все видели, какая у него идеальная кутикула. Помня его сусликовое тельце, я даже подумал, что его, наверное, вытягивали где-нибудь в Швейцарии, в специальной клинике по переделыванию неудачной внешности начинающих олигархов. Не всегда же олигархам разводить других. Надо кому-то иногда и их потрясти. В этом деле швейцарские клиники обогнали даже итальянских дизайнеров. Мир превратился с подачи итальянцев-пиарщиков в огромное казино-разводилово!

Несмотря на всю эту выхухоленность, почему-то у меня, как в детстве, опять возникло желание защитить Розенгауза. Я тоже не был злопамятным, особенно по отношению к тем, кто чему-то меня научил в жизни. Что-то жалкое в нем осталось. Глаза были притворно веселыми, а в зрачках все же ощущалось беспокойство. Губы все равно до сих пор подергивались. Ухоженные руки, когда разговор заходил о деньгах, подрагивали, как лапки того же суслика, следы которого удалось стереть с лица с помощью швейцарской клиники. Казалось бы, передо мной совсем другой человек, а взгляд и манеры те же: где бы чего откусить, отгрызть? Вот чему так и не научились до сих пор в Швейцарии – менять взгляд. Поэтому, если внимательно сегодня приглядеться к нашим «починенным», обновленным в лучших клиниках мира олигархам и бизнесменам, может создаться ощущение, что человечество произошло не от обезьян, а от грызунов.

Розенгауз рассказал мне о своих последних успехах: обороте, вилле, детях в Кембридже, умеющем считать до трех бульмастифе и его няне с пятью высшими образованиями, а также о ноже для сыра последней модели, купленном, естественно, в Италии больше чем за тысячу евро, и запасах трюфелей на зиму. Причем не простых трюфелей, а таких, которые нашли свиньи с черным копытом, выращенные на специальных желудях, которые отмокали год в дубовой бочке у известного испанского тореадора. Как не знаток предмета, может быть, я что-то и перепутал. Да простят меня за это «грызуны».

Как и подобает настоящему другу детства, я попытался изобразить все восхищение, на какое способно мое, ставшее с годами неподвижным и потерявшее излишнюю восторженность лицо. Отчего восхищение получилось скорбным. Розенгаузу мой восторг показался недостаточным. И он решил добить меня суперэксклюзивным обувным бутиком, который он купил для своей новой жены-модели. В этом бутике элитнейшая обувь в мире. Например, недавно завезли всего три пары самых дорогих в мире кроссовок из уникальной кожи. Эту кожу два с лишним столетия назад везли с уральских кожевенных заводов на продажу в Англию на корабле «Виктория». Но корабль в бурю затонул неподалеку от Ла-Манша. Десять лет назад его обнаружили подводники и подняли. Оказалось, кожа в соленой воде за двести с лишним лет приобрела суперкачества. Первые кроссовки из этой коллекции купил сам Сорос. Вторые – Моника Левински. Пять пар закупила «Аль-Каида», по три пары взяли Ричард Гир, Укупник и Ксения Собчак... Право на продажу этих кроссовок есть только у одного звездного голливудского бутика в Лос-Анджелесе. И у жены Розенгауза! Но на сей момент в голливудском бутике не осталось ни одной пары, а у его жены две еще есть. Эти кроссовки, безусловно, мне подойдут, поскольку я тоже звезда. Тем более что у меня голубые глаза, а у кроссовок голубой оттенок моря, в котором кожа выдерживалась двести с лишним лет.

Когда я узнал цену этих кроссовок, я ответил ему, что у меня денег хватит только на одну кроссовку. А мне пока еще, слава Богу, нужны две. Конечно, если бы за такую цену подошва кроссовок была еще и погашена в Космосе, я бы, пожалуй, напрягся и съездил на месячные гастроли по Сибири, чтобы приобрести их и стать еще звездистее! Мы расстались как лучшие друзья: олигарх и звезда! Ягуар и анаконда. Расстались по-московски, как крутые пацаны приобнялись и похлопали друг друга руками по плечам. Я похвалил его кутикулу. Сказал, что не видел в жизни такого совершенства. Он не остался в долгу, ответил, что у меня на лице самые красивые морщины, которые он когда-либо видел. Очень грамотно уложены, видимо в каком-то суперсалоне. С полуолигархической тусовки я ехал домой, весело напевая: «Если друг оказался вдруг...» И вдруг мне очень захотелось, чтобы сегодня вечером мама приготовила гоголь-моголь!

Может быть, та история, которая теперь кажется забавным казусом детства, на уровне подсознания действительно повлияла на меня. Никогда более я не копил ни деньги, ни марки. Вот уже много лет я коллекционирую только то, что у меня никто никогда не отнимет и не сворует. Ни один грызун! То, что не девальвируется, не будет зависеть ни от перестроек, ни от дефолтов, ни от выборов. То, что даже нельзя погасить в Космосе и потом продать подороже. Я коплю впечатления!

Нельзя так опрометчиво заявлять, будто мы все жили в застое. Были умы и тревожные, и светлые, и беспокойные. Они, между прочим, и подготовили все сегодняшние реформы. Недаром теперь многих наградили за то же самое, за что раньше посадили.

Разноодинаковые

После того как главным российским курортом стала «пятизвездочная» Турция, возгласы: «Мы останавливались в пятизвездочном номере люкс!» – не впечатляют, как и фотографии счастливых детей на завтраке перед турецко-шведским столом с метрами восточной еды и турецкой сдобы. К тому же большинство отелей за границей на одно лицо. Они одинаково сформулированы, несмотря на разные названия, цены, цвета обоев на стенах. Заранее знаешь, где ведро для мусора, где мини-бар, где сейф, фен, где пилочка для ногтей, ватные тампончики, которые создают видимость заботы о клиенте. Ничего не стоят, зато повышают категорию номера, а следовательно, и оплату за него. За завтраком в буфете знаешь, с какой стороны сухофрукты, с какой тосты, булочки, где овсяная каша на воде для редко попадающихся в этих гостиницах зануд-здоровяков. Даже картинки над королевскими кроватями в большинстве отелей похожи: тонированные акварелью гравюры птичек, цветов, ягод с перечнем клювиков, лепестков, тычинок, пестиков внизу... Сельдерей, аспарагусы, евпаториумы, арвендисы-петазисы... Точь-в-точь иллюстрации, вырванные из советского учебника ботаники, вставленные в косящие под старину, как будто изъеденные жучком, рамки. Интересно, кому из хилтоновских менеджеров первому пришла на ум мысль, что клиенты, лежа на королевских кроватях, будут вдохновляться этими фрагментами природы, разглядывать тычинки с пестиками, сверяясь с перечнем. Кого может это заинтересовать – из тех, кто позволяет себе пятизвездочный отель?

Когда часто останавливаешься в таких отелях, в которых от природы остались только эти фрагменты ботаники, они кажутся скучными, как скучен бывает аккуратно застегнутый на все пуговицы педант в галстуке. В них не таится никаких неожиданностей, как это бывает в российских отелях, где можно встретить выключатель от спальни в шкафу прихожей, пробка же от раковины хранится в сейфе и выдается только под залог – иначе ее украдут.

Редко на Западе бывают отели для неформатных фантазеров, а не для скучных коммивояжеров и бизнесменов, которые не умеют мечтать ни о чем, кроме прибавочной стоимости, и которые с деловым видом уже за завтраком обсуждают мировые сделки. У всех хотя и разные, но одинаково повязанные галстуки. Разные рубашки, разные костюмы, но при этом все они одинаковые. Они разноодинаковые. Даже на тарелках у них по-разному расположена и разная по количеству, но одинаковая еда: скажем, омлет с холмиками жареного бекона. Красиво звучит – бекон! По-русски гораздо точнее – шкварки. От одного буквосочетания расхочется есть эту дрянь. Западные названия всегда более привлекательны, чем наши. В развитом капитализме названия для клиентов должны быть как наживка для рыбок. Наши названия честнее. Читаешь, допустим, на ценнике «Шкварки» – и чувствуешь уже по буквосочетанию – смерть печени!