Записки Замухрышки (сборник)

Все мы очень расстроились по этому случаю, но помочь ничем не могли. Мария Ивановна со слезами и своим горем уехала жить на Таганку.

Кимы приехали в Москву из Ташкента. Сек Дюн, или Сергей Дмитриевич (в русском варианте) был инженером-конструктором на работе, а дома на кухне – настоящим корейцем. Повязав голову Эльзиным платком, как банданой, он с самого раннего утра, по выходным, копался в сушеных корешках, грибах, бобах и травках, а затем готовил свои национальные блюда. Он был сухоньким, маленьким человечком в очках, очень воспитанным и сдержанным.

В комнате у Кимов стоял кульман. Болея, Сек Дюн работал дома. На полях чертежного листа он иногда рисовал крошечные акварельки. Его рисунки мне очень нравились, но я стеснялась попросить что-нибудь на память. А тому, кто просил, он дарил свои рисунки, предварительно вырезав их из листа ватмана бритвой.

Эльза, хоть и была на вид стопроцентной кореянкой, но по своему характеру и поведению больше походила на московскую торговку, которой, впрочем, и была.

Сначала она работала в гастрономе «Комсомолец» у метро, потом перебралась в магазин «Москва», на первом этаже которого был продуктовый отдел. Она любила выпить, погулять с русскими мужиками, и вообще, была разбитной бабёшкой. У нее все время на работе «случались» внезапные учеты, комиссии и ревизии, которые позволяли ей приходить домой за полночь. Сек Дюн ревновал, постоянно ругался, но ничего не помогало.

Однажды поздно ночью за стеной разразился очередной скандал, послышались крики и визг. Сердце у моей матери не выдержало, и она помчалась спасать Эльзу. Когда мать распахнула дверь в соседскую комнату, то увидела такую картину: на столе стоял Сек Дюн и загораживался от Эльзы стулом, а она размахивала перед лицом мужа веником и вовсе не визжала. Мать устыдилась своего порыва и тихо закрыла дверь. Эльзу спасать не было необходимости, а спасать Сек Дюна мать постеснялась и больше никогда не вмешивалась в их ссоры.

Эльза была молодая и здоровая. А муж – старше ее лет на десять, может быть и больше, с язвой желудка, постоянно болеющий. Он не мог ее устраивать даже в финансовом плане. Что ей зарплата инженера? Могла прожить и без мужа, но жила с ним из-за сына Олега, которого во дворе дразнили «китайцем». При переписи населения маленький мальчик попросил записать его русским: уж очень замучили дразнители.

Часто к Кимам приезжали гости из родного города. Когда родственники собирались домой, Сек Дюн сдирал со стен ковры, вынимал весь хрусталь из горки и выкатывал новый холодильник, который тогда можно было купить только по записи, отстояв в очереди годы. Но это простым людям, а не Эльзе. Все добро в качестве подарка не один раз уезжало вместе с родней на юг страны. Эльзе опять проблемы: стены-то голые, а она так не привыкла. Но восполнялось все быстро.

С соседями Эльза дружила. Она всем нравилась за веселый и легкий нрав. Когда отец в шутку обнимал ее на кухне, она кричала на всю квартиру: «Руки прочь от Кореи!», визжала и хохотала.

У Эльзы была толстая коса, как из конского волоса. Точно такая же, длиной и толщиной в руку, лежала, в ящике комода. Эту косу собирала Эльза из своих волос. До того они были густые, что приходилось вырезать из головы пряди и формировать косу «на старость», но и к старости у нее все равно было полно волос. Это была третья коса в нашей коммунальной квартире, но расчесывали ее в комнате, а не в запертой ванной, как соседки Тяпкины.

По утрам собираясь на работу, Эльза на газу нагревала металлическую школьную ручку и на ней завивала переднюю часть волос на голове. Завитые пряди напоминали металлические пружины. Потом она расчесывала их и делала себе «кок», а все остальные волосы заплетала косой и укладывала в большущий «крендель». Женщиной она была экзотической. Её все любили.

Когда Олег подрос, Эльза бросила своего больного мужа-корейца и вышла замуж за русского генерала. А Сек Дюн вскоре умер, то ли от болезни, то ли от тоски.

ДЕВОЧКА С ГУСЕМ

Одно лето я отдыхала в пионерском лагере под Рузой. Лагерь был огромным – двадцать отрядов. Мне в нем было не по себе. Я привыкла к наро-фоминскому лагерю, очень маленькому и уютному, а посему казавшемуся домашним. Тем более что я всех там знала, так как ездила подряд несколько лет. В лагере не стоял вопрос: чем заняться? У нас была воля и простор. Кажется, даже не было забора.

В новом лагере было только одно преимущество: в первом отряде находилась моя сестра Лариса. Единственный раз нас отправили в лагерь вместе. Но отыскать сестру было непросто. Старшие дети жили в палатках на другом конце огромной территории. Однажды я все-таки пришла к Ларисе, но ей было не до меня.

На куске фанеры с помощью лезвия бритвы Лариса вырезала герб Советского Союза из разноцветного пластилина. Она была записана в художественном кружке и готовила работу на конкурс. Сестра посоветовала мне тоже чем-нибудь заняться и не ходить туда-сюда без дела. Я ужасно обиделась и ушла.

В нашем отряде я познакомилась с девочкой, которая рассказывала, что в Москве она занимается в художественной студии и очень хочет записаться в кружок рисования и в лагере. Я решила составить ей компанию.

После полдника мы отправились на большую веранду, где дети сидели за мольбертами. Все места были заняты, и нам предложили выйти в сквер, уставленный различными гипсовыми фигурами, типа пионера с горном или барабаном, и попытаться на бумаге изобразить то, что приглянется. Мне выдали бумагу зеленоватого цвета, а подружке – белую.

Пока мы выбирали натуру, девочка рассказывала мне, как определить перспективу, какие существуют краски, методы и средства рисования и, вообще, очень многое, о чем я даже и не подозревала. Я оробела и решила, что с моими познаниями и навыками рисования нечего соваться во всякие там художественные кружки и студии.

Наконец среди кустов мы увидели гипсовую девочку с гусем, у которого был отбит клюв. Это нас не смутило. Усевшись на траву, мы принялись за дело. Несколько минут моя подружка говорила о художниках, о своей мечте рисовать настоящие картины и еще о чем-то. Я слушала ее и рисовала.

Наконец моя напарница замолчала. Прошло еще какое-то время. Мы рисовали. И вдруг девочка вскочила с места, порвала лист бумаги и убежала. Я решила, что у нее что-то заболело. Не торопясь я закончила работу. Мне казалось, что подружка вернется. Не дождавшись ее, я отправилась в отряд, занеся по дороге свой рисунок в кружок.

Во время ужина девочка со мной не разговаривала, а я не могла себе представить, что же случилось. Ни я, ни она в кружок рисования больше не ходили. До конца смены мы так и не помирились. Не было случая. Она меня сторонилась.

Ответы на вопросы, мучившие меня, нашлись в самом конце смены, когда в столовой вывесили лучшие работы ребят. На видном месте красовался Ларкин герб СССР. Была там и девочка с гусем на зеленой бумаге. Я особо не присматривалась к стенду, ведь к кружку рисования не имела почти никакого отношения. У меня не было повода искать свои работы, но зеленый листок бумаги очень выделялся среди белых.