Записки землянина

— А если бы туч не было вовсе?

— Тогда б мы все ослепли и сгорели.

—У-у!

— А я…

— Днем тучи нас защищают, а ночью расплетаясь отдыхают.

— Они иногда плакают.

— Это их солнышки щиплют.

— А мне…

— Ветер здесь по-другому пахнет. Наверное, тут лес гуще. Когда он через него пробирается, то пачкается и о нас вытираются, совсем как у нашей мамы волосы после купания. Он такой легкий, аж задыхаешься и не можешь надышаться.

— И из глаз даже слезки не текут.

— У меня текли.

— Это потому что ты не ходишь, а вокруг нас носишься, вот он и играет с тобой.

— А у меня…

— Я видела дерево. Сита сказал, что оно называется Релео. У него ветки похожи на крылья сизвы (птица), когда она парит над землей, а листья как у ягодки питяни – маленькие (что-то вроде земляники). Выглядит почти голым, будто в нашу фафи одета.

— И я видел…

— Корни наружу выглядывают, словно стоит на лапах. Когда оно качается, лапы дрожат как от холода…

Тупа так и не смог вставить слово. О чем он хотел рассказать до сих пор не представляю. Но он и не думал обижаться. По его возбужденному тону все и так догадались о чувствах. Переживаемых им, в том числе и я.

На протяжении всего путешествия его то и дело приходилось искать или вызволять из всяких ситуаций, подчас курьезных. Он был настолько неуемным, что я только диву давался как его терпели. Моя б воля давно б надавал ему по мягкому месту. К счастью до этого не дошло. У тигичан не принято наказывать детей, какими бы неприятными поступки их не были.

Я использовал слово «неприятный», потому что слов «хорошо» или «плохо» там нет. Иногда, конечно, у Пазикуу и других переводчиков проскальзывали эти слова, но, думаю, потому что они не успевали подобрать нужные, хотя с их интеллектом это странно. Поэтому я порой не мог разобраться что к чему.

Например, в случае с Лалой и Синой.

Сина второй ребенок и самый старший среди девочек. В свои четырнадцать лет она почти не отличается от братьев и сестер в умственном развитии. Но этого «почти» ей хватает, чтобы учить младших уму разуму. Только делает она это совсем не так, как принято у нас на Земле.

Как-то Лала (младше ее лишь Тупа и Сота) взвалила некоторые свои вещи на своего маленького братца, который и без того еле поспевал за всеми, когда мы шли без остановок. Из своих вещей он нес только воду и несколько глиняных фигурок, которые сам и слепил. Но и этого ему вполне хватало, чтобы изрядно вспотеть. У меня защемило сердце, увидев картину, где маленький Тупа с трудом перебирает ногами и сгибается под тяжестью груза. Он буквально шатался по сторонам, но толи ранняя гордость, толи воспитание не давали ему воспротивиться. Единственно, жалобные глазки, на секунду задержавшись на фигуре убегающей сестры, выразили недоумение по поводу нежданной ноши.

Произошло это у всех на виду, но никто не бросился помочь мальчику. Я, уж было, хотел сделать это, как услышал разговор двух сестер и остановился на пол пути к Тупе. Шел сзади него, чтобы в случае чего хотя бы подстраховать.

Догнав Лалу, Сина пошла с ней, взявшись за руку.

— Лала, дай мне свой мешок, - попросила она.

— Зачем?

— Помочь.

— Мне не тяжело.

— Ну и что? Я хочу позаботиться о своей младшей сестренке.

— Ладно, - согласилась та.

Лала отдала мешок с водой и побежала вперед.

До этого она шла вместе со всеми. Теперь же, освободившись от груза, ноги несли ее, как молодую газель.

Не знаю, может это мистика, может что-то другое, но через несколько шагов мы встретили ее сидящую на земле. Схватившись за ногу, она чуть слышно стонала. Как и в случае с Тупой на нее так же никто не обратил на нее внимание.

Кроме Сины.

— Давай я тебя понесу, - предложила сестра, погладив ушибленное место на ноге Лалы.

— Нет, - ответила та, попытавшись встать. – Я смогу.

— Конечно, сможешь, но я хочу позаботиться о тебе.

— Ладно.

Я намеренно отстал от остальных, чтобы видеть сестер. Для этого я подозвал Тупу и показал ему какого-то жука. К тому времени тигичане перестали ходить за мной по пятам. Все и так уже знали куда направлялись.

Лала забралась на спину Сины и мы двинулись вслед за ними.

Тупа мужественно переносил трудности, добавленные сестрой. Он не жаловался, не плакал, не просил других помочь ему, хотя меня так и подмывало избавить его от тяжелой обузы. Но я решил подождать.

Мы немного забрали влево, когда нас заметила Лала. По глазам было видно, что она о чем-то напряженно думает, разглядывая своего маленького братика-карапуза. Ее головка вздрагивала при каждом шаге Сины, которой тоже не просто давалось идти.

Я с умилением наблюдал за этой картиной.

Четырехлетний мальчик еле поспевал за остальными, в то время как Лала преспокойно восседала на спине старшей сестры. Для других это покажется странным – мол, что в этом замечательного и наоборот, нужно осудить эту девочку и пожалеть малыша. Но никто, кроме меня и тигичан там не был в тот момент. Никто, кроме меня не вправе судить об этом.

На следующий день Лала не отходила от Тупы. Ее нога уже не болела. Забрала у него все вещи и в придачу освободила от собственных. Тупа не возражал так же, как и тогда, когда она на него их нагрузила, и до конца путешествия ему больше не пришлось носить не только чужие, но и свои вещи, отчего он стал доставлять еще больше хлопот.

Позже я поинтересовался у Сины, что она сказала Лале и как уговорила ее на счет Тупы. Но она меня не поняла.

— Ничего я ей не говорила, - удивилась Сина. – А что, надо было что-то сказать?

«Нет, ну ты же заставила ее как-то…» - пытался объяснить я как только мог, но у Пазикуу не было в наборе жестов, которые бы означали слово «заставить». Перед разговором я отошел в сторону и рассказал ему, о чем хочу поговорить с Синой. Он согласился, не обещая при этом в полной мере отобразить мою мысль.

Но этого и не понадобилось.

Из последующих слов Сины я понял очень простую вещь.

— Я только хотела помочь своей сестре. Ей тяжело было нести вещи, а она еще такая маленькая и слабая. Если кому-то трудно, значит кому-то легче. Мне было легче, чем ей. Я что-то сделала не так папа?