Записные книжки (-)

Глядя сзади на ее удаляющиеся ноги в телесных чулках, Безайс упивался радостью спасения. Первое, что он сделал, это убрал руку: сначала поднес ее к голове, делая вид, что поправляет кепи, потом спрятал в карман. Зверь был укрощен, но победитель чувствовал себя неважно. Обернувшись, он увидел устремленные на него взоры репортеров, они смотрели с неопределенным выражением, молча.

Он имел мужество сказать:

– Я, кажется, немного погорячился?

Толстый репортер пришел к нему на помощь:

– А, это такая каналья!

Его замечание пробудило в них старую неугасимую вражду к людям из учреждений, к завам, управделами и секретарям.

– Да, это сплошная дура, без отметинки.

– Она, собственно, не дура. Просто перестаралась.

Безайс почувствовал, что всеобщее внимание отвлечено от него, и ему стало легче...

Он бежал с лестницы, перескакивая через ступени. "В беседе с нашим сотрудником председатель делегации выразил удовлетворение по поводу порядка на железных дорогах..." Он тоже от души этому рад, очень приятно, что там все в порядке. Председатель делегации, розовый, крепкозубый, бритый шахтер, улыбаясь, пытался произнести "Крэмл" ("делегаты намерены осмотреть достопримечательности Кремля") и хлопал репортеров по плечам. Остальные через переводчика расспрашивали о куче разнообразных вещей: о яслях, о рабкорах, о театрах. "Наш сотрудник отмечает живой интерес делегатов к советской общественности".

– Эй, постойте!

Он оглянулся. Вверху, в пролете лестницы, перегнувшись через перила, ему махал шляпой тассовский корреспондент.

– Подождите, пойдем вместе!

Он догнал Безайса и пошел рядом, отдуваясь, шляпа съехала на затылок, папироса небрежно торчала в углу рта. От него веяло здоровьем, веселой самоуверенностью; такой человек должен много есть, много курить, много работать.

– Вы новичок?
– спросил он.

– Да. Это очень заметно?

– Конечно. Сколько времени работаете?

Нелегко было ответить на этот вопрос. Но он предпочел сказать правду:

– Это мой первый опыт.

– Я так и думал...

Он засмеялся, покачивая головой с выражением не то сожаления, не то насмешки.

– И что же - нравится?

– Очень!

– Ну-ну.

На дороге по скользкому снежному месиву ломовая лошадь тащила огромный воз. Худая, костистая, с проваленной спиной, она казалась воплощением тяжелого, безрадостного труда. Ломовой в брезентовом дождевике бил ее вожжой - равнодушно, без злобы, для поощрения, - веревка глухо стучала по костям.

Репортер папиросой указал на нее Безайсу.

– Видите? Когда на нее в первый раз надели хомут, она, наверно, ухмылялась и думала: "А забавная это штука - таскать телегу". Теперь она другого мнения. Вас только еще запрягли. Походите в упряжи и тогда поймете, что работа никогда не бывает легкой и веселой.

– Но я этого и не думаю. Я знаю, что это большая, громадная работа. Только я ее не боюсь, вот и вся разница.

– А кто вам сказал, что эта работа большая и даже громадная?

– Я думаю...

– Знаю, что вы думаете. Она тяжелая, это верно. Но ничего громадного в ней нет.

Он швырнул окурок.

– Бегаешь и бегаешь. Только и всего.

Безайс засунул руки в карманы и в полтона засвистел кавалерийскую зорю, которую играет горнист по утрам, поднимая эскадрон на ноги. Сероглазая девушка с коньками под мышкой улыбнулась ему, и он проводил ее беззаботным взглядом. Работа - старое проклятие земли, сунувшая в руки дикаря каменный топор, а теперь погнавшая Безайса в гостиницу, к англичанам, за репортерской заметкой, - улыбалась ему, как девушка, ласково и задорно.

– Я смотрю на свою работу как на общественную обязанность, - сказал он.

– О, я видел, в каком настроении вы пришли сегодня.

Безайс был немного задет.

– В каком же?

– Вам хотелось сдвигать горы. Изумлять и просвещать народы. А что вышло? Какая-то глупая баба устроила скандал...

– Она дура, - заметил Безайс тоном глубокой уверенности.

– Да, разумеется. Но скандал-то был унизительный. Человек пришел общественную обязанность выполнять, а его продержали полтора часа в прихожей. Потом обругали. И наконец сжалились. Ладно, мол, черт с вами. Лопайте.

А когда Безайс, торопясь, начал возражать, он перебил его:

– Хорошо, хорошо, думайте, как хотите. Я дам вам только один совет: работайте легче. Не задавайтесь и не думайте сделать что-нибудь великое. Над вами будут смеяться, вот и все.

"А!" - подумал Безайс.

И ему стало скучно. Это, кажется, из той старой оперы, что "все мы были молодыми"? Так называемая "житейская мудрость"?

– Ну, будьте здоровы, - сказал он.

Второе задание он получил тяжелое, безнадежное, и Бубнов, давая его, сказал: "Вы его провалите". Безайс пошел со стесненным сердцем, полный мрачных предчувствий, и действительно провалил задание.

Надо было поехать в правление текстильного треста и узнать о закупленных за границей машинах. Его встретил простуженный, кем-то обиженный, робкий человек. Он сидел в пустой комнате, широко открыв рот, и разглядывал в зеркало черный, с дуплом, зуб. Появление Безайса он принял, как личную обиду.

– Ничего сообщить не могу, молодой человек, я не имею этих сведений, говорил он, играя ключом и упирая на слова "молодой человек". Очевидно, это была ирония.

– Но вы обязаны их иметь, - солидно возражал Безайс.

– А у меня их нет.

И он демонстративно открыл рот, скосив в зеркало глаза.

Придя в редакцию, он рассказал о неудаче Бубнову. Тогда тот послал его на постройку нового московского телеграфа - собрать сведения о ходе работ. Рано утром, когда улицы были еще пусты, Безайс явился на постройку. В хаосе были набросаны разбитые куски стен и обломки сводов старого здания. Высокими желтыми штабелями лежал лес; рельсы, серые от инея, звенели под ногами. Грузовик, гремя цепями, осторожно пятился к куче щебня. Мерзлая земля была разворочена кирками и динамитом; пластами лежали столетние наслоения городских отбросов - черепков, костей, извести и перегнившего мусора. Рабочие, рыжие от кирпичной пыли, устанавливали ажурную тонкую вышку; ее металлические ребра звенели на ветру.

Он нашел инженера в прокуренной темной будке. Сдвинув фуражку на затылок, инженер пил чай с баранками и сушил у раскаленной печки мокрые сапоги. В углу, невообразимо скорчившись, спал техник, укрывшись пальто; он исступленно храпел, чмокая и свистя; это был сон человека, выбившегося из сил.

– А, садитесь, - сказал инженер, когда Безайс объяснил ему, зачем он пришел.
– Хотите чаю? Там собачий холод. Я могу дать вам только общие сведения, - продолжал он, изогнувшись над печкой, - если хотите чего-нибудь специального, подождите главного инженера. Будет часов в двенадцать...