Заплачено кровью

– Я же до девятнадцати лет батрачил. И сейчас лошадь запрягу с закрытыми глазами.

Лейтенант Вольхин, еще раз чудом избежавший смерти в ложбине под Чаянкой, пристал к связистам. Он выпил на каком-то хуторе три ковша холодной воды и, не в силах встать, привалился спиной к сосне. До его затухающего сознания не доходили слова команд, и он не слышал, как колонна ушла. Только вечером он с трудом встал, выдернул из изгороди кол и пошел, с трудом переставляя затекшие ноги. Своих он догнал к ночи, с трудом вырыл траншейку и поспал, сидя на корточках - от холода все тело само складывалось калачиком.

Утром Вольхин проснулся от запаха каши. В колонне каким-то чудом оказалась кухня, он съел немного каши, это и поставило его на ноги.

В подъехавшем на телеге человеке в фуфайке он узнал командира дивизии. Полковник Гришин ловко спрыгнул, жестом остановил политрука Попова, который хотел было подать команду "Смирно!".

– Постройте людей, политрук.

Гришин прошел вдоль строя, вглядываясь в лица. Небритые, тронутые голодом, с уставшими равнодушными глазами.

– Товарищи! Сейчас мы пойдем в бой. Не обещаю, что после него выйдем к своим. До линии фронта еще далеко, но и здесь надо дать понять фашистам, что мы хозяева на своей земле, - оглядывая строй, говорил Гришин.
– За лесом растянулась колонна их автомашин, застряли в грязи. Разгромим ее - поможем своим на фронте. Действовать дерзко, стремительно. Надо найти в себе силы. После боя обещаю отдых и хороший обед. Утром всех покормили?

– Нормально... Закусили...
– послышались голоса из строя.

– Тогда готовиться к бою. Выступаем через пятнадцать минут. Политрук, соберите командиров.

Подошли лейтенанты Михайленко, Баранов, Манов, Червов, Вольхин, политруки Старостин, Бобков и Попов.

– Все старые знакомые, - улыбнулся полковник Гришин.
– Сколько у вас сейчас бойцов в батальоне?

– Человек шестьдесят, - ответил политрук Попов.

– Пусть будет сводная рота, - сказал Гришин, - поведете ее вы, товарищ Михайленко, вместе со Старостиным. Пройдете лесом с километр и заранее развертывайтесь в цепь. Настройте людей, что немцев там мало, одни шофера. Машины захватывать и уничтожать все, кроме продовольствия. Там перед дорогой будет группа майора Туркина. Они вас встретят и выведут на рубеж атаки.

На коне к группе командиров подскакал старший политрук Филипченко, комиссар штаба дивизии:

– Товарищ полковник, Балакин провел разведку боем, даже чуть не взяли Гремячее. Огневых точек у них немного, выявили всего пять пулеметов. Пленного взяли, сказал, что это тылы восемнадцатой танковой дивизии.

– Старые знакомые, отлично, - сказал Гришин.
– Сейчас мы с ними и посчитаемся. Скачите обратно, передайте, чтобы по выстрелу из орудия начинали атаку на Гремячее.

Майор Туркин с группой в двадцать человек вышел к Гремячему с противоположной стороны, слышал перестрелку, которую вел отряд Балакина, но по ней установить точное количество немцев в деревне было невозможно, и он решил послать разведку, пока не подошли главные силы.

– Сержант, возьмите с собой кого-нибудь и ко мне, - позвал Туркин крепкого с виду связиста, - Пойдете к деревне, выясните, сколько там примерно немцев.

Сержант Гаврилов и красноармеец Егоров, сняв карабины с плеч, перебежками двинулись к деревне, до которой было не более трехсот метров. Туркин видел, как разведчики перешли речонку, залегли у плетня, но вскоре вернулись.

– До огорода дошли, а дальше ничего не видно, деревья мешают, - доложил Гаврилов, переводя дыхание.

– Что, крови боишься?
– ядовито процедил Туркин.
– Иди на те тополя, пока не услышишь выстрела нашей пушки.

"Сказал бы сразу, что надо вызвать огонь на себя, чтобы можно было их засечь, - подумал Гаврилов, - а то как молодого обманывает, на самолюбии играет - "Крови боишься...".

Гаврилов перебежками добрался до большого голого куста, залег, осмотрелся. В деревне было тихо. Он пополз к тополям, но метров через двадцать был обстрелян автоматчиками. Минут через десять неожиданно, а потому особенно громко и раскатисто, выстрелила пушка.

Рота лейтенанта Михайленко - сам он со Старостиным шел в центре, слева Червов, Вольхин и Манов, Баранов справа - прошла лес и залегла в кустарнике метрах в двухстах от дороги. Хорошо была видна стоявшая на дороге колонна грузовиков. К Михайленко подошел старший лейтенант-артиллерист:

– Дайте сигнал, как будете готовы, я открою огонь. Но у меня всего четыре снаряда, учтите.

– Целься по танкетке, что на пригорке стоит. Коробков!
– тихонько окликнул Михайленко.
– И вы трое, вам задача: уничтожить танк. Сколько у вас гранат?

– У меня есть противотанковая, - сказал сержант Коробков, похлопав себя по поясу, на котором висела большая граната.

Старший лейтенант Михайленко еще раз посмотрел на дорогу, на цепь залегших бойцов, растянувшихся по опушке метров на триста, потом встал и махнул фуражкой, давая тем самым сигнал к атаке.

Рота поднялась и быстрым шагом с винтовками наперевес пошла к дороге.

Танкетка была подбита первым же снарядом - вздрогнула и ярко загорелась, как деревянная. Почти одновременно разорвалось несколько гранат: сержант Коробков с группой подорвал танк. А меньше чем через полминуты по всей дороге стоял сплошной треск от выстрелов.

Немцы, шофера, сидевшие в машинах по двое-трое, с началом боя почти не отстреливались и побежали врассыпную прочь от своих машин.

Бойцы взвода лейтенанта Баранова, атаковавшие колонну непосредственно на дороге, быстро вышли на деревню, разгоняя ошалевших от неожиданности немцев по чердакам и сараям.

Сержант Гаврилов, залегший под кустом, когда ходил в разведку, видя со стороны начало боя, почувствовал себя вначале как-то не у дел, но когда из-под плетня начал стрелять немецкий пулеметчик, понял, что если он его сейчас не снимет, то немец запросто сможет положить всю роту. Тщательно прицелившись в зеленую каску пулеметчика, Гаврилов выстрелил. Еще раз, еще, и немец безвольно опустил голову на пулемет.

Весь бой шел не более пятнадцати минут. Немцы, шофера и охрана, частью были перебиты, частью попрятались. В колонне то и дело еще раздавались выстрелы. Несколько машин горели.

Старший лейтенант Михайленко быстро шел по обочине, пересчитывая машины, то и дело заглядывая за борта. Машины были в основном с боеприпасами.

– Подождите, товарищ старший лейтенант, - задержал его какой-то боец. Там машина со снарядами горит, сейчас рванет.

Через несколько минут впереди раздался долгий, протяжный взрыв. Ударило волной воздуха, и сразу стало тихо. Прекратились и выстрелы.

– Какой дурак это сделал!
– ругался Михайленко.
– Также можно и своих задеть!
– "Ровно семьдесят", - удивился он, закончив счет стоявших на дороге автомашин.

Группа лейтенанта Червова, с которой был и Вольхин, на своем участке немцев разогнала быстро. Бойцы уже шарили по машинам, а Червов, подойдя к легковушке, по кузов застрявшей в грязи, увидел на сиденье портфель.

– Эй, рус!
– услышал Червов и оглянулся.

Из бурьяна метров в двадцати встали несколько немцев с поднятым руками.

Червов сначала опешил, но потом приказал пленным построиться в шеренгу. Пересчитал их, оказалось ровно двадцать человек, приказал сдать документы. Немцы поняли, начали дружно расстегивать карманы своих френчей.