Запомни, ты моя

— Хватит! — тихо рявкает Омар, а я не знаю, что и думать, потому что понятия не имею, куда повели Никиту, и сможем ли мы вообще когда-нибудь увидеться. Выживет ли он?

Нас приводят в корпус, где останавливаются самые богатые клиенты и инвесторы этого лагеря смерти. Я совершенно не удивилась, когда обнаружила, что Роберто один из них. Еще в тот раз он проявлял недюжинный интерес к месту, где держат таких «цыпочек» как я.

Но мне интересно, как случилось, что он попал в эту компанию, ведь когда я с ним спала, он точно был не в курсе. Были только вопросы, на которые отвечать было не разрешено.

— Лина, отлично выглядишь. Рад тебя видеть, — помогает Роберто слезть с кушетки. Только вот его помощь и слова насмешка. Вот он при полном параде, как всегда, в костюме с иголочки, а я уже представлю, как быстро эта ткань пропитается его кровью. Я бы очень хотела ударить его, отбросить руки-клешни, но делаю вид, что мне все равно.

— Не могу ответить тем же.

На лице маска, в душе замок с семью печатями. И теперь только встреча с Никитой сможет его взломать.

— Надеюсь, с тобой хорошо обращались? Мне сказали, ты изъявила желание работать. Сначала даже хотел возмутиться, а потом решил, что так лучше. Ты меня слышишь? — усаживает меня в кресло и руки пристегивает наручниками, а я невольно смотрю на окно первого этажа.

Оно даже без решеток. Вылезай и беги.

— Слышу.

— Просто неживая какая-то. Не заболела? — спрашивает уже Омара, и тот покорно качает головой, объясняя все просто.

— Она же беременна. Гормональный фон нестабилен.

— Ну, конечно, конечно, — садится Роберто в соседнее кресло и продолжает меня осматривать, пока я думаю о путях отхода. Но руки мне сковали наручниками, а в комнате охрана. Но все теряет смысл, когда Роберто снова открывает рот. — У меня был Самсонов. Не хотелось бы тебя расстраивать, но он не хочет твоего возвращения.

Чушь! Я даже комментировать это не хочу.

— Он наплел сказочку тебе, мол, все, что он делает, во имя эфемерного добра. А на самом деле он просто зарабатывает деньги, как и мы все. Но… Ему нужен внук. Я правильно понимаю, твой ублюдок — его внук?

Ублюдок, это ты… Тварь, которой, как и Марсело, не жить на этой земле.

— Да.

— Так вот, он предложил мне немало денег, чтобы ты родила в комфорте, отдала ребенка и исчезла с их горизонта. Говорят, ты принесла немало проблем. И знаешь, я готов тебя забрать, если ты, конечно, вернешься в прежнюю форму.

Какое великодушие, только вот…

— Почему вы не связались с ним раньше? Почему хотели похитить его детей, если он за вас?

— Меня уверили, что он нас обманывает. Но Самсонов предоставил неоспоримые доказательства своей верности системе, поэтому сомнений у меня быть не может. Сейчас тебя отвезут в одну частную клинику, там вызовут искусственные роды и отдадут ребенка.

— Рано… — раскрываю я рот от ужаса.

— Меня убедили, что на этом сроке ребенок должен выжить. Так что я не вижу смысла ждать. Самсонов сам хотел присутствовать на родах, но я посчитал это небезопасным.

Все эти слова. Все эти фразы. Смысл уплывал от меня настолько стремительно, что становилось страшно. Самсонов не мог так поступить. Я просто не верю. Сейчас наверняка меня начнут вывозить, и кто-то подоспеет спасти, иначе быть не может. А если нет? А если я придумала себя доброго дедушку? А если кроме меня у меня никого не осталось, и Никита мертв? Кто? Кто еще спасет меня и моего малыша?

Взглядом прошу Омара выяснить хоть что-то и тот смотрит на Роберто.

— Мне требуется взять с собой анализы и некоторые исследования. Я сейчас вернусь.

Роберто соглашается, переводит взгляд на меня.

— А где истерика? Где крики «не отдам моего ребенка»? Или ты больше не любишь своего русского?

Мне нужно подстраховаться. Если все так, как говорит Роберто, необходим запасной план. Потому что в родовой палате я уже не смогу ничего сделать, если малыша действительно заберут. И найти его не смогу…

Значит, нужно бежать прямо сейчас.

Юра найдет меня, если он за нас — найдет. Наверное… А если нет. Мой рюкзак здесь, там небольшой запас наличности и еды. Дальше что-нибудь придумаю.

— Я его никогда не любила. Он был удобным способом вернуться в Россию и избежать карьеры проститутки.

Роберто замирает, внимательно вглядывается в мое лицо, ищет признаки лжи. Но сейчас он не сможет найти там ничего. Врать я научилась виртуозно.

— Ты хотела сбежать от Марсело?

— Я не была уверена, что вы на моей стороне и не сделаете шлюхой. Ведь принадлежать я хочу только вам, — встаю с кресла, неуклюже, но все же подхожу ближе. Вижу, что болван полностью верит. Неужели до сих хочет сделать своей? — Выгоните всех, дайте показать, как я на самом деле без вас скучала…Ведь вы самый первый мой мужчина. Разве я могла бы вас забыть?

Роберто, словно под гипнозом, расстегивает мои наручники, кивает охране, чтобы уходили, и поворачивает меня спиной к себе, жмется стояком, проводит рукой по изгибу спины, а я часто дышу, решаясь на второе убийство в жизни.

Снимаю наручники, нащупываю острый конец и делаю только одно движение. Резкое, как бросок кобры. Смертельное, как ее укус. В этом жестоком мире нет места сантиментам, поэтому, даже несмотря на барахтающийся в крови будущий труп, что пытается сдержать поток крови из шеи, я сдергиваю покрывало с кровати и насколько это возможно тихо разбиваю стекло.

Вылезаю, чувствуя, что ребенок очень недоволен моими вывертами, но сейчас не до здоровья. Сейчас нужно бежать.

Оказавшись босыми ногами на земле, в одном халате я ощущаю, что лето еще далеко. Холод пробирается под кожу, но я заталкиваю дискомфорт подальше, прижимаюсь спиной к стене и прислушиваюсь.

Нужно было дождаться Омара, но страх за себя оказался сильнее.

Делаю несколько шагов, подозрительно, но не вижу охраны, зато вижу две наглухо тонированные машины.

Мне нужно забраться в одну из них, и я буду в относительной безопасности.

Но стоило уткой доковылять до джипа и нажать на ручку, как рот мне закрывает шершавая, грязная ладонь.

Я вскрикиваю, поднимаю руку с все еще окровавленным концом наручников, как вдруг до боли знакомый голос шепчет:

— Ты самое красивое смертельное оружие в мире. Расслабься, шоколадка. Теперь все позади.

Я разворачиваюсь в надежных объятиях, и от кома в горле и радости, бурлящей во всем теле, не могу сказать и слова, слезы ручьем, губы дрожат, а руки сами тянутся прижать любимого ближе и надеяться, что это не сон. И в этом меня убеждает толпы, выбирающихся из одноэтажного здания наружу, как будто кто-то объявил: «Пожар».