Заповедник архонтов

— Непременно.

— Где же она?

— Там, куда ни одно нормальное существо в здравом рассудке не сунется.

— Даже попечитель?

— Даже он. Ему тоже своя нейтринная жизнь дорога.

— В этом ты прав, дружище. Жизнь дорога каждому, даже если их у него в запасе неисчислимое количество. Стоит только зачерпнуть…

— Глупости, Серый. У любого разумного, чувствительного существа жизнь только одна. И у тебя в том числе. А то, что можно зачерпнуть — это ерунда. Жалкая биокопия… Биороб… Если погибнешь губошлепом, то на воскресение в облике человека не рассчитывай. Твой лимит исчерпан.

— Слышь, «Быстролетный», а ты в Бога веришь?

— Зачем мне это?

Я задумался — действительно, зачем?

Тишина была долгая, протяжная. Как бы то ни было, я решил идти до конца, тем более что рядом где-то прятался обломок голограммы. Пусть прикидывается спящим, заторможенным, либералом их либералов, я был уверен, каждое мое слово аккуратно фиксируется на каком-нибудь фантастическом носителе.

— Слушай, друг, это не праздный вопрос. Я вот о чем подумал. Вымести с планеты и безатмосферного пространства оставленные архонтами вещицы, например, приводную станцию, это только полдела. Главная задача в том, чтобы убедить губошлепов отказаться от постройки ковчега.

— Полагаешь, что без веры не обойтись?

— Никак не обойтись! По крайней мере, другого способа просветить губошлепов я не вижу. В этом попечитель не ошибся. Вера — сила могучая, способная реально отвратить губошлепов от созидания космического укрепрайона. Пусть объект веры будет называться Ковчегом, но не рукотворным, а духовным, созидающим.

Дай досказать!..

Беда в том, что от меня требуют сокрушающей любые сомнения проповеди, а я сам с головы до ног увешан сомнениями.

Как бы тебе объяснить?..

Понимаешь, я всегда относился к религии с некоторой снисходительностью образованного человека, при этом, правда, всегда признавал ее культурно-историческую ценность, но в вопросе о существовании Бога я никогда не скрывал скепсиса. Ерничаю, а сам прикидываю, а вдруг накажет?

Усек?

Как же мне убеждать людей? Ладно, скажем, одолел я в себе предвзятость, что дальше? Не смешно ли в облике губошлепа изображать из себя верующего, не важно какого — христианина, мусульманина, иудея, буддиста, баптиста или какого-нибудь дырника. [5] И как быть с тем, что разделяет иудеев, христиан, мусульман, последователей Будды? Заострять ли внимание на различиях в понимании святынь. Как быть календарем, чистилищем, с аксиомой о непогрешимости папы? С двуеперстием и троеперстием, тем более что в глазах губошлепов этот жест считался крайне неприличным.? Имеет ли смысл объяснять разницу в истечении Святого духа от Бога-отца или от Бога-отца и Бога-сына?

5

Одна из групп беспоповцев-самокрещенцев. Наставников не признают, иконы не почитают. Летом молятся под открытым небом, зимой — в небольшое отверстие, проделываемое в восточной стене своего дома.

Или, может, отбросить эти разночтения, ведь я здесь один-единственный землянин на всю округу.

Человечище!

Может, попытаться рассказать о том, что нас соединяет? Извлечь, так сказать, квинтэссенцию! Отыскать философский камень, ведь Создатель для иудеев, христиан, мусульман, даже с точки зрения самой строго ортодоксии — един!

И как быть с четырьмя благородными истинами — Арьясачча, которые в любом случае, при любом истолковании, в любом уголке Земли, на любой планете, даже в ядре Галактики, остаются благородными.

Кем бы я был, если бы умолчал о Гаутаме?

Вновь наступила тишина. В рубке все оставалось по-прежнему, разве что обесцветился и стал прозрачным экран и манящий свет звездной спирали заиграл передо мной. Ближайшие к Хорду звезды задумчиво смотрели на меня, на причудливое металлокерамическое существо, хоронившее в своей искусственной утробе неведомое науке человечище.

Неожиданно койс закашлялся, прочистил то, что у него называется горлом или выходным динамиком, и, наконец, ответил.

— Ты, хранитель, позволил себе отыскать ответ у меня, капитана, которому никогда не стать майором? Ты вот так запросто обращаешься с субординацией?

— Плевать мне на субординацию. У кого же еще спрашивать, если нас здесь двое.

Пауза.

Легкое покашливание, истончившийся до дрожащего тенорка голос.

— Помнишь, Серый, ты интересовался, вижу ли я сны?

Еще одна пауза, затем прежний гнусавый баритон.

— Нет, не вижу.

Вздох.

— А хотелось бы… Мне ведь тоже порой приходится вырубаться. Я эту отключку терпеть ненавижу! Очнешься, и так грустно становится на душе — валяешься, как отсоединенный от питания утюг. Раньше было плевать, а вот послушал тебя, поглядел на губошлепов, тошно стало. Чем же я от биороба отличаюсь!

Еще один вздох.

— А хотелось бы отличаться… Лежишь себе и видишь что-нибудь легковесное, приключенческое, с эротическим привкусом. Что-нибудь о колодце, полном ледяной, вкуснейшей на свете воды.

Ни с того ни с сего койс принялся цитировать Тараса Шевченко.

Садок вишневый коло хаты, Хрущi над вербами гудуть, Плугатарi з плугами йдуть, Спивають iдучи дiвчата…

— Перестань… — голос у меня дрогнул.

Я стиснул челюсти.

— По грибочки бы сходить, — после короткой паузы продолжил койс. — Помнишь, когда мы с тобой на Земле в первый раз встретились? Каллиопа тогда грибную жаренку с картошкой приготовила?

Затем койс признался.

— Кошмаров не хочу. Не дай Бог просыпаться в холодном поту, да еще с включенными сиренами, звать знакомых вернослужащих и вернослужащиц. Не хочу — и точка!! Но если даже кошмары — пусть! Сдюжим как-нибудь. Лишь бы увидеть что-нибудь. Ясно выражаюсь, Серый?

— Вполне.

— Слышь, волчара, сегодня до меня долетел сон юной курицы, которую водят на поводке. Ты, эта, зря переживаешь. Никто не собирается уничтожать этот курятник. Головой ручаюсь! Попечитель не посмеет ослушаться устава, да и зачем ему это? Он способен видеть сны. Говорит, редкая прелесть.

— Вот как? А мне казалось, сущность он и есть сущность.

— Нет, он когда-то был естественным ди.

Затем «Быстролетный» вернулся к заветному.

— Вот ты спрашиваешь, верю ли я в Бога? — он протяжно прерывисто вздохнул. — Спрашиваешь, потому что тебе это раз плюнуть. Ты — царь природы, у тебя свобода воли.

Ты послушай, не перебивай!!

Я же не перебивал!!!

Конечно, мы долгое время не разлей вода. Этого не отнимешь! Вместе пуд соли съели — пили, болтали, твой скафандр натаскивали. Это все так, но ты спрашиваешь меня о том, что не имеет никакого отношения к железке, навроде меня.

Или не должно иметь отношения.

Я тебе вот что хочу сказать. Если полагаешь, что для выполнения задания мне необходимо поискать ответ и на этот вопрос, я поищу.

Я постараюсь. Если считаешь, мы друзья, значит, так и будет. Значит, так нада!! Ты — начальник, естественник. Ты из повелителей, ваш бродь, так сказать.