Заповедное изведанное
Шрифт:
нет, Ринат, ты не прав. коммунизм, о котором ты в техникуме явно не получил никакого представления – не корь, не свинка, им переболеть нельзя. болезнь – капитализм. знание – выздоровление, учи историю Советской Родины заново! ибо капитализм – убивает. кого-то медленно, выжимая пот на стройках, кого-то сразу – фермерским манером. когда ты это поймёшь на своей шкуре и, желательно, не на шее, как брат – вот тогда мы продолжим разговор. кто знает, может и в столице. и я напомню тебе те пораженческие слова, сказанные из-под чёрного гастарбайтерского козырька. а будущее-то за рабочими и в руках рабочих – когда даже та информация, которой владеешь ты сам, станет достоянием других рабочих, и они узнают, как работодатель обманывает вашего брата. дальше – профсоюз. школа коммунизма. ты меня младше, дорогой, хоть
Тридцать третий
(рассказ)
вышел из здания вокзала окрылённый. точнее было бы сказать – околесённый. или, традиционнее, но и парадоксальнее – колесованный. билет в плацкартный вагон куплен, причём, по цене ниже моих ожиданий – четыре триста, в то время, как летом он стоил все шесть. очередь отстоял при этом небольшую, а боялся вообще не успеть – поздновато добрался до вокзала. мы с женой расстались в городе: она поехала домой налегке, я же, взяв шуршащие нагруженные пакеты, отправился за билетом, не питая больших надежд и уже смиряясь с мыслью лететь на самолёте за ещё большие, чем летние купейные, деньги. однако, с карточки, уже безналично, что тоже отчасти приятно (не худеет кошелёк) – отчислены небольшие деньги, гарантирующие мне возвращение в Столицу ко сроку. единственно, чего я не успел – сказать кассирше, чтоб не страховали. страховка – этакий налог по умолчанию, бессмысленный и незаконный даже: в случае катастрофы похороны всегда оплачивает государство, так что дважды этак страховаться даже смешно. вот я и улыбнулся, когда кассирша протянула мне чек Транскредитбанка: эта подпись и эта страховая сумма как бы и были моим автографом благодарности и платой за разрешение всех волнений, за безналичное обилЕчивание, выражаясь старомодно.
и вот, вышел в осень сибирскую, возвышенную закатным небом – с тем ощущением лёгкости, которое даёт билет не только на самолёт с серебристым крылом, но и на поезд с более серебристым, даже блестяще-отполированным колесом. но от меня тут через неделю не останется и тени… странная эта диалектика чувств: и приятно приезжать, но и уезжать приятно. не потому что надоело – нет. а просто так именно, расстоянием в три с половиной тысячи километров, измеряется теперь моё стремление к новым родным. расстояние это помноженное на время – месяц здесь, месяц дома, – даёт формулу моего нынешнего бытия в движении, отчасти тоже пропетого Цоем в песне про странный стук…
стою на невидимой, известной только томичам, остановке тех автобусов, которые довезут до Академгородка – а это отсюда не так далеко, но маршрута, идущего по кратчайшему расстоянию нет в расписании здешних маршруток. кратчайший, как ни странно – это железнодорожный путь от вокзала Томск-1, откуда я отбуду, до Томска-2, если б можно было сойти на полпути. там от моста можно пешком дойти за полчасика. автобусная же логика движения – иная. ПАЗики подкатывают один за другим к остановкам, но ни на одном не красуется имя нашей достославной части города.
зная, что быстрее всего ехать тридцать четвёртым, я, всё ещё движимый радостью от покупки билета, взбегаю зачем-то в тридцать третий, на котором указан наш Академ финалом маршрута. на всякий случай уточняю (мне и советовали так делать, тут бывает, что едут не туда, а сюда в зависимости от времени суток) у шофёра:
– До Академгородка доедете?
– Доедем…
он молодой, ровесник мой, или даже помладше – худой шофёр в районе тридцати, с бородкой альтернативщика, делающей его, скорее, моложе. зря я не уточнил – когда доедем, но теперь-то поздно выпрыгивать, поехали. я сел сразу к окну, на сидение по ходу езды, прямо от двери которое (если вы представляете себе планировку ПАЗика, в Москве они занимаются исключительно похоронным извозом), переглянулся с пацанёнком, сидящим на сидении прямо у мотора с другого борта автобуса, и подмигнул ему: мол, раз указан Академ, так доедем. мальчик настолько мал, что не говорит – при нём мама студенческих или аспирантских лет, но вида неучёного. а ведь Томск – город студентов… свернули к Южной, там-то мы и закупались…
самое время возвращения с работы, поэтому автобус полон – хорошо, что мне нашлось с моими пакетами место. здесь пакеты
называют исключительно майками. когда спрашивают кассирши «Маечку?» – всегда не сразу расшифровываю вопрос, думаю про какие-то фирменные майки магазинов. на Украине же всё тот же пакет носит название «кулёк», и никак иначе – сие узнал я ещё в конце восьмидесятых не от кого-нибудь, а от сына достославного «огонькового» Коротича, так говорила его мама, да и папа оттуда родом… вот и постигай этот говор, этот город!на Южной, поскольку мы едем на маршрутке (в Сибири, как и всё прочее, масштабы маршруток больше московских газелек) – усталый серокожий дядька с неровной щетиной, начинающейся прямо из-под кепки, звякнув оплатными монетками в руке, попросил шофёра: «У самолёта». там когда-то стоял самолёт, украшение района. мы же после этой незапланированной остановки берём круто вправо по Красноармейской, длиннющей улице, пересекающейся со знакомой мне улицей Фрунзе лишь противоположным краем своим. но мы доходили отсюда с женою туда в морозные дни последней зимы…
ощущение, будто уже это поезд, моё долгое возвращение – приветливо гляжу на вечер рабочего дня, хоть в салоне всё теснее становится. вот уже с Красноармейской берёт через встречную полосу влево молодой шофёр. кинотеатр слегка подновлённый, детский клуб, конечно же нужный томичам – всё тут расположено разумно, но скомпоновано сумбурно, нередко с нахлёстом веков друг на друга, минуя двадцатый. однако сейчас как раз плавно текут силикатные пятиэтажки годов шестидесятых, меж которых вдруг подновлённым евробОком вылезает некий завод, и при нём комфортабельным щедро освещённым ларьком пивная – понятно, это тот самый «Крюгер». и туда сейчас как раз и втекают после работы мужички. вот куда надо б заглянуть с дегустацией тёмного, светлого, крепкого, редкого. показательная пивная. и вечер наступает – пока только закатными отблесками в окнах, усиливающими осенние ощущения.
здесь осень ярче московской и даже подмосковной во много раз: выезжая уже по улице Кирова к университетским кварталам, вижу такой пожирающий любое внимание листопад, что кажется, все последние листья сейчас и падают, хотя ветер несильный. вот справа аккуратное неоклассическое здание КГБ, которого прежде боялись диссиденты, а теперь – это серенькая ФСБ, и памятник чекисту двадцатых годов стоит сиротливо, преданный, ведь сбоку втемяшились соглядатаи, перестроечные мемориалы, намекающие на ненужность и даже вредность проделанной бородатым большевиком-романтиком работы… слева под опадающими кущами у одного из бесчисленных вузов есть и Колчаку посвящённый мемориал – свежевыщербленные в камне строки недавно прошедших лет, не вычеркнутые пока новой революционной бурей. подмечаю всё это, пересаживаясь, пока свободно – на сидение, которое позади меня, обзор тут получше и не так жарит тепловой выхлоп из мотора, выведенный для обогрева салона уже по осенне-зимнему (а, скорее всего, и круглогодично).
листопад, как возвращающиеся домой студенты и трудяги, – численно всё усиливается. мы свернули с горки направо к университету, и слегка до этого опустевший салон забивается молодым притоком. как в достопамятной телеигре «Спортлото», люди перекатываются друг о друга этакими шарами с номерками своих возрастов, и, в конце концов, на диванчик, примыкающий спинкой через рекламную перегородку к спинке водительского кресла, падает студентка, блещущая взглядом, раззадоренным этим внезапным спортсостязанием. шатенка с вьющимися или подвитыми волосами, красивая.
не могу сказать, что разглядел её сразу. однако, уже проезжая ТГУ, понял, что расположение наше визави как-то и автобусом всем отмечено – сидящая у окна рядом с ней лет сорока пяти женщина, до этого хмурая и понурая, кажется, заулыбалась и деликатно загляделась на учебные кварталы, почувствовав даже раньше меня мост некоего внимания. не то, чтобы взаимного – скорее, переблёскивание взглядов. вот так автобусы венчают!
и не успеешь отвлечься, задуматься – чтобы оправдать частое возвращение зрачков к красивой цели… да, она из перетекающей по автобусу массы неизменно выделяется, даже когда её закрывают животы и спины. её яркость и пропорции лица – порядка Барбары Брыльски, какой её видел и преподносил Рязанов. даже что-то вызывающее в такой красоте есть – а всего-то на всего девушка при макияже, с лекций едет, наверное.