Запоздалые истины

Его отпугивала женщина, наделенная силой и энергией. Чем она отличается от мужчины — только биологией? Его смущала женщина безропотная, сколь бы ни была она красива и хороша. Что толку в ее красоте, ничем не защищенной и ничего не несущей?

Но были женщины прекрасные, которых он полюбил бы всех, сколько их ни будь; женщины, в душах которых слилась беззащитность с высокими идеалами; женщины трепетные, где простота соприкасаема с мечтами, робость с гордостью, уступчивость с требовательностью; женщины, слабость которых защищена этими высокими идеалами...

Но, может быть, такие женщины и есть самые сильные?

— Вот вам еще одно доказательство, что бога нет, — усмехнулся Слежевский далекой усмешкой, путешествуя по каким-то закоулкам прошлого. — Зачем он соединил таких разных людей?

— Ну, а дальше? — Рябинина сейчас интересовал не бог.

— Я заметался, как запертый в квартире пес.

— Почему заметались?

— От одиночества. Прожил несколько лет с человеком, вроде бы привык, вроде бы не чужой... А человек-то чужой. У меня возникло странное чувство... Будто бы она уехала. Анна уехала и вместо нее живет какая-то женщина. А я скучаю по Анне. Представляете, скучаю по женщине, которая рядом?

Он смотрел удивленными глазами, определяя, удивляется ли следователь. Рябинин нетерпеливо ждал.

— И мне захотелось уехать, — почти выдохнул Слежевский.

— Куда?

— К Анне.

— Она ведь рядом.

— Я говорил... Мне казалось, что она уехала. Мне захотелось уехать от нее к ней. А?

— Дальше.

— Вы знаете, Сергей Георгиевич, что между любовью и ненавистью есть какая-то непонятная связь?

— Нет такой связи.

— Есть, есть. Ее корни в инстинкте. Хищник ловит жертву свирепо.. А потом играет с ней нежно. Перепад от ненависти к любви. Отсюда вышли и человеческие отношения. Вот почему любовь переходит в ненависть и наоборот.

— У вас... перешла? — Рябинина теперь интересовала не его философия, а ход его отношений с женой.

— Мы ненавидели друг друга много лет совместной жизни.

— Это в чем-то выражалось?

— В ежедневных скандалах самого вульгарного свойства.

— Ну, а дети? — вспомнил Рябинин, потому что Слежевский ничего о них не говорил.

— Дети? Младший разбил тарелку — восемнадцатилетний парень получает от матери оплеуху. Старший привел девушку в гости — Анна ее выгнала. А уж про свои муки и не говорю.

— Но ведь они дали показания...

— Я попросил: «Ребята, если скажете про скандалы, то меня заподозрят в убийстве...»

— А соседи, знакомые?..

— Сергей Георгиевич, от людей наши собачьи отношения она скрывала с ловкостью хорошего шпиона. Ласкова со мной, заботлива, любяща...

— И никто не знал?

— Никто.

Сосновые бревенца с травами поглотили его голос. В избушку ступила глухая тишина — лишь дрова потрескивали в плите. Забытый чай давно остыл. Бледный Слежевский пристально глядел в стол, пытаясь вычитать что-то для себя в его древесном узоре.

Сколько Рябинин выслушал за свою следственную работу семейных историй — сто, двести? Все разные, все интересные... Но чем-то похожие, как битые автомобили на свалке. Счастливые семьи к следователям не попадают. Но эти сто, эти двести... Он был убежден, что семья жива поэзией. Как, впрочем, и человечество. Пропади поэзия, и семья опускается до уровня производства-потребления. Как и человечество.

— Вы не любили ее, — сказал Рябинин.

— Она меня не любила.

— И она вас.

14

Рябинин давно пришел, может быть, к главной своей заповеди: чаще всего ошибается тот следователь, который не верит людям. Их работа держалась на правдивых свидетелях, как дом на гранитном фундаменте. И стоило следователю из-за одного нечестного усомниться в честности всех, как он ступал на зыбкую почву непознаваемости, — тогда его ум, работоспособность и уменье, какое бы они стройное здание ни воздвигли, крутились впустую; тогда все его версии, сколь бы они ни были остроумны и отработанны, рассыпались прахом. Следственная работа была частью жизни, а жизнь, несмотря на все ее зигзаги, держалась в конечном счете на честности.

Но ни один свидетель Рябинина не обманул — они лишь ошибались. Ни единого свидетеля Рябинин не заподозрил в нечестности — они лишь ошибались. И все-таки десять дней работы прошли впустую...

Под окнами клуба зарычали машины — оперативная группа во главе с Петельниковым вернулась с задания. Брали Мелентьевну.

Первым в комнату следователя вошел Фомин со странно отрешенным лицом, как бы показывая, что факт его появления ничего не значит. Вторым вошел Петельников — на лице старшего инспектора розовело редкое для него смущение. Третьей вошла Мелентьевна — согбенная, маленькая старушка лет семидесяти, запеленутая в платки и платочки. Она встала меж высоким Петельниковым и широким Фоминым, как горелый пень меж дубов. Рябинин улыбнулся.

Инспектора заботливо укрепили ее на стуле и было пошли, но Рябинин их не отпустил. Позабыв про формальности, он спросил почти весело:

— Бабушка, убивала?

— Не, сынок, не убивала, — захихикала Мелентьевна. — Но ждала, что вы меня заграбастаете.

— Почему ждала?

— Так ведь Анька-покойница всем говорила, что я ее угроблю.

— А почему она так говорила?

— Леший ее знает.

— Почему подозревала именно вас?

— Мы, старики, народ невзаправдашний. На нас можно и напраслину.

— Какие у вас были отношения?

— Жили с ней, как два голубка между собой.

— Странно. И она вас считала будущей убийцей...

Инспектора даже не сели, а хмуро прислонились к стене, разглядывая чудеса природы. Они не сомневались, что этот разговор сейчас иссякнет. Старушка их не интересовала — инспектора знали, как ведут себя задержанные убийцы.

— Правда, пробегла меж нами черная кошка. Из-за помойки. Я ей сказала: если не будем выносить ведра, то родители всех нас убьют.

— А Слежевская что?

— После этого и запустила слушок, что якобы я ее будущая убивца.

— Бабушка, неужели вы с ней не объяснились на эту тему?

— Был разговор. Спросила ее, мол, какая же я убивца... Говорит, прости, Мелентьевна. Но убьют меня по голове, и ты приходи помянуть душу мою.

— Откуда же она знала, что ее убьют?

— Видать, ей ангел шепнул. Но сомнений у нее не было ни грамма. Убьют, говорит, скоро, и прям-то по голове.

Рябинин поежился — не от холодного окна, не от ветра, свободно гулявшего по клубу, — поежился от новой заботы. Убийцу они найдут... А вот узнают ли, как постигла Анна Слежевская свою последнюю минуту с такой определенностью?