Запретная страсть

— Ах да, как я мог забыть?! Ты, ведь вместе с остальной прислугой слышала, как моя матушка благословляла наш союз.

— Я слышала все, что она сочла нужным вам сказать.

— И каково твое мнение? Разве тебе не хочется стать леди Хартвуд?

— Брак — это не повод для шуток, — огрызнулась Элиза. — Ваша мать затеяла разговор с целью оскорбить вас, а вы не остались перед ней в долгу, отвечая ей в таком же оскорбительном тоне.

— В порыве гнева я наговорил много лишнего. Но разве довод, который я привел ей, не убедителен? В самом деле, какая разница между женщиной, продающей тело на ночь, и дамой, продающейся за титул?

— Возможно, нет никакой. Но разве это не лишний повод для нас, женщин, не выходить замуж?

— Итак, ты отказываешься стать моей женой?

— Всему есть предел, в том числе и моей готовности вам помогать. Мне бы не хотелось обижать или унижать вашу мать.

Хартвуд с удивлением взглянул на нее:

— Интересно, наступит ли время, когда я перестану удивляться твоим словам и поступкам. Подумать только, я предложил руку и сердце моей любовнице, а она мне отказывает.

— Но ведь я не ваша любовница! — запальчиво крикнула Элиза. — И ваше предложение, мягко говоря, глупая шутка. Лучше приберегите ваши театральные фокусы для вашей матери. Не стоит напрасно распылять ваши оскорбительно-издевательские таланты, здесь нет зрителей.

— А как же ты, моя прекрасная фея? — промурлыкал Хартвуд. — Увы, видимо, мне никогда не удастся произвести на тебя выгодное впечатление.

Его карие глаза засветились теплым, нежным светом, в них сияла такая непосредственность, что Элиза поверила в его искренность, но только на миг. Нет, больше она не собиралась попадать на его удочку. Он опять играл, забавлялся с ней, но сейчас такая игра уязвляла Элизу. Те искренние чувства, которые он пробудил в ее душе, нельзя было обмануть дешевыми наигранными чувствами.

— Вы когда-нибудь прекратите представляться? — рассердившись, спросила она. — Или для вас нет ничего серьезного, все для вас детская забава?

— Для меня все и всегда одна лишь игра, — резко ответил он. — Кажется, в самом начале нашего знакомства я дал ясно это понять, и разве не ты сама объяснила эту черту моего характера? Будучи Львом по гороскопу, я жил и живу, ради любви, точнее, не я сам, а моя сущность Льва.

Пока он говорил, теплый свет в его глазах, потух. Между ними как будто опять опустился незримый занавес, и Хартвуд прятался за этим занавесом. Внезапно до Элизы дошло, как глупо она себя вела, и все потому, что не понимала его. Так обмануться замеченными в его глазах болью и нежностью, его стремлением к ней — ведь она принимала все это за первые робкие ростки любви. Она полагала, что он учится любить. Как же она заблуждалась! Будучи Львом по натуре, Хартвуду незачем было учиться любви: он привык играть с любовью, а также играть в любовь; он походил на избалованного ребенка, который так и не стал взрослым мужчиной. Он забавлялся любовью и раньше, и сейчас, одним словом, всегда.

Однако! Элиза не могла позволить, чтобы он заметил, как его легкомысленная игра в любовь сначала превратила ее в страстную женщину, а затем в дурочку, потерявшую голову от любви.

Голосом, не менее, если не более ироничным и равнодушным, чем у него, она сказала:

— Думаю, я недооценила влияние Урана, новой планеты, открытой недавно сэром Уильямом. Тетя не раз предупреждала меня, что те, кто рожден под знаком Урана, обладают горячим, взрывным темпераментом, поэтому их любовь провоцирует их на порывистые выходки, зачастую очень шокирующие. Нет ничего удивительного в том, что вам дали прозвище лорд Лайтнинг, лорд поражающий, как молния. Поэтому однажды вечером вы заставили мать отобедать вместе не только с вашей любовницей, но и с любовницей вашего отца. Затем вы обозвали мать шлюхой и тут же едва не совокупились со мной на пороге ее спальни. Конечно, вы должны были установить новый рекорд в разыгрывании детских шалостей.

— Мои шалости, как ты называешь их, ранят или оскорбляют только тех, кто этого заслуживает.

— Неужели? А что вы скажете по поводу той шутки, которую вы сыграли со мной?

— Какой такой шутки?

— А разве не вы уверили меня, что вам нужна любовница, потому что таковы условия завещания вашего брата? Но если бы это было правдой, ваша мать заранее знала бы о том, с кем вы приедете в Брайтон. Однако мой приезд, и это очевидно, стал для нее полной неожиданностью. Она была оскорблена, и, судя по всему, вы к этому стремились. Невысокого же мнения вы обо мне, если думаете, что придуманная вами история о любовнице, как требование в завещании вашего брата, до сих пор вызывает у меня доверие.

Хартвуд нахмурился. Замечание Элизы попало точно в цель.

— Ты неправильно меня поняла. Я сказал, что твое присутствие облегчит мое вступление в права наследования. Это истинная правда. Согласно воле брата я должен провести здесь две недели, и ровно столько мать должна терпеть меня, если не хочет расстаться с этим домом. Больше ни у нее, ни у меня нет никаких обязательств друг перед другом. Но согласись: за две недели здесь можно умереть от скуки. А то впечатление, которое ты произвела на мать, меня сильно позабавило. Живя с моей драгоценной матушкой, нельзя же отказывать себе в невинных удовольствиях, а любовница именно одно из них.

— Итак, в качестве оправдания вы прибегаете к казуистике?

— Мне нет никакой необходимости оправдываться перед кем бы то ни было, — возразил Хартвуд. — Ты сама захотела поехать вместе со мной, даже упрашивала меня. Твои услуги будут хорошо оплачены. Мне же хотелось позлить мою лицемерку мать, и лучшего способа, как приехать с любовницей, нельзя было и придумать.

— Тогда почему вы не доверились мне и не рассказали о ваших подлинных намерениях — обзавестись любовницей на две недели? Зачем надо было обманывать меня?

— Мне казалось, скажи я правду, ты не согласилась бы.

— Возможно, не согласилась бы. Но сейчас, узнав, что вы были не совсем честны со мной, я очень расстроена. Ваша мать, по-видимому, убеждена в том, что именно вы, а не Джеймс погубили ту несчастную девушку. Может быть, вы и здесь солгали мне, ваша милость?

Хартвуд весь побледнел от гнева.

— Если бы мужчина назвал меня лжецом, как только что сделали вы, я непременно вызвал бы его на дуэль и убил.

— Какое счастье, что я женщина! В противном случае вы добавили бы к перечню ваших прегрешений убийство, один из самых тяжких грехов. Впрочем, вы уже сознались, что были не совсем честны со мной. С какой стати я должна верить, что ту несчастную погубил Джеймс, а не вы?

Хартвуд едва ли не подскочил на кровати.

— Вам лучше, чем кому бы то ни было, должно быть известно, что я не из тех, кто обольщает и губит неопытных и наивных девушек.

Элиза смутилась. Ведь это было правдой.

— Если ты не веришь мне, в таком случае нам лучше, перестать разыгрывать этот фарс, — спокойно, но с явной угрозой в голосе сказал Хартвуд. — Хорошо, приведу кое-какие факты. Я никогда не встречался с девушкой, которую обольстил Джеймс. Никогда. Мне незачем лгать, в отличие от Джеймса и моего двуличного отца я никогда не скрывал моих прегрешений. То, что я делал, я делал, не боясь ни чужих глаз, ни чужого мнения. Мне плевать, что обо мне будут думать.

Он с такой яростью произнес последние слова, что Элиза в испуге отступила назад.

— Но если вы невиновны, почему не оправдывались, когда вас обвиняли? Почему вы не опровергли возводимую на вас напраслину?

— Тем самым я лишил бы Джеймса последней возможности жениться на богатой наследнице и спасти нашу семью от разорения, от тех долгов, которые остались после отца. Наш крах приближался, и мне совсем не хотелось видеть мою семью разоренной. Возможно, я принял неверное решение, но тогда мне было всего семнадцать лет. Кроме того, как я мог доказать собственную невиновность? Девушка умерла, а правда была известна только мне и Джеймсу. Джеймсу было не привыкать ко лжи, совесть его не мучила, а мать была совсем не заинтересована в том, чтобы правда вылезла наружу. — Хартвуд тяжело вздохнул, — Сколько я себя помню, мать всегда винила во всем меня, а не ее любимчика Джеймса. Еще со школы она порола меня, а не брата за шалости, которые совершал Джеймс.