Запретные удовольствия

– В общем, завтра выносим, - подытожил первый, - всем скопом, в пять утра, по-тихому.

– А что с заложниками делать, ну, с хазарскими?
– раздался женский голос. Черт, никогда бы не подумала, что обладательница такого юного и чистого голоса способна на убийство!

– В рабство в Константинополь, куда ж их еще!
– ответил четвертый голос, громкий, тоже какой-то мальчишеский.
– Там сейчас что-то строят грандиозное, им рабы нужны. Пусть золотом платят.

Я побелела: иметь дело со столь обширной группировкой, ведающей, кроме собачьих развлечений, еще и работорговлей, - это не для меня.

Я еще не свихнулась...

Однако дослушать не мешает.

– Вот только Мастера!
– задумчиво пробасил второй голос.

– Что Мастера?
– спросила девушка.

– Узнают про яд, уши обрубят! Чипов-то нет!

– Ни хрена они не узнают: Леха спит - умаялся, бедный... Вика сидит где-то, не вылазит. Им сейчас не до нас.

– Ну да, - согласно поддакнул четвертый голос, - у них что-то готовится...

Я еще больше вспотела. Вот тебе и Алексей Никитич!

Что готовится под прикрытием собачьей выставки? Только бои? Или перевозка наркотиков, отмывание денег... Может, людские гладиаторские схватки?!

Вдруг сзади раздался треск и нарастающие крики - мимо меня, потрясая старинного вида оружием, промчались человек десять-пятнадцать в жестяных или стальных доспехах поверх одежды - среди них были и мальчишки лет тринадцати.

– Киевские напали!
– заорали в лагере.
– Сюда!
– Послышались деревянный стук, треск, крики, проклятья, потом все стихло, и начались ожесточенные споры.

– Я с тебя вот этим самым мечом три хита снял, а ты после этого Теме врезал по спине! Все видели!

– Когда три?! Один всего! Остальные - швейная машинка, по правилам - не считаются!

– Иди ты...

– Сам иди!

Я уже совсем собралась бежать отсюда и вызывать обозы "Скорой психиатрической помощи", как вдруг сзади снова раздался треск и кто-то приставил к моей спине что-то твердое.

– Вставай!
– раздался девичий голос.
– С какой команды?!

Я медленно встала и повернулась. На ее голос сбежались еще несколько человек. Теперь я могла их как следует рассмотреть.

Все в смеси нормальной спортивной одежды с какими-то повязками, самодельными доспехами и кольчугами, залихватского вида, с деревянными мечами и короткими копьями, двое с кривыми луками. Большинство - подростки, есть несколько молодых людей. Все смотрят удивленно.

– Вы что здесь делаете?
– выразительно спросила я.

– Играем, - хором ответили подростки.

– "Киевская Русь" у нас, - ответил светловолосый высокий парень в мятых шелковых штанах, с длинным мечом в руке.
– Вы из города?

– Я тут ищу кое-кого. Увидела ваш костер, подошла, а тут такие разговоры...

Все расхохотались. Я улыбнулась.

– Значит, игра... А кто такие ваши Мастера?

– Мастера?
– говоривший полный паренек замялся, переглянувшись с соседом. По голосу я узнала того, кто сетовал на отсутствие "чипов на яд". Мастера - Лэнгвар, то есть Леха, и Вика. А что?

Я расхохоталась. Вот тебе и Алексей Никитич!

– Нет, не те, - посетовала я на удивленные взгляды ребят.

– Так вы толкинисты!
– неожиданно я вспомнила книгу и ее поклонников.

Только теперь я поняла, что непонятные выражения этих ребят всякие "чипы", "хиты", "Мастера" - атрибуты так запугавшей меня игры!

– Мы - толкинисты?!!
– насмешливо разъярились они.
– Толкинисты там, в Святом Озере. Туда и шагайте.

– А вы не знаете, где здесь собачий вольер?
– решила воспользоваться ситуацией я.

– Какая в три часа ночи собачья вольера?
– недоуменно спросил низкоголосый молодой человек.

И хотя было далеко не три, а около одиннадцати, почти все снова засмеялись.

– Я вижу, у вас тут веселая жизнь, - кивнула я.
– Ну, бывайте.

– Погодите, - сказала девушка, которая минуту назад упирала мне в спину деревянное копье с поролоновым наконечником.
– Я знаю, тут неподалеку есть заброшенный пионерский лагерь. Там сторожа живут, с собаками. Может, вам туда?

– Может. Где это?

– Вон там, даже еще дальше, чем наш лагерь. Пойдете по тропинке наверх, там будет поляна с кабаком, не обращайте внимания. Дальше идите - вверх по тропинке. Через километр, наверное, будет наш лагерь. А еще дальше и налево - увидите тот лагерь... там дом двухэтажный, голубенький такой.

– Спасибо. Ну, я пошла.

– До свидания.

– Счастливой игры!

Прошла мимо "кабака" - стола с тремя лавками и тентом из парашюта, огороженного бревенчатым настилом и веревками. Там толпился народ - что-то ели, пили, пели под гитару - попеременно тонким девичьим голосом и (это уже когда я удалялась вверх по тропинке) парным мужским.

Тропинка была из мерзких - три раза спотыкалась с непривычки о корни и поваленные деревья, чуть не покатилась по склону... Через двадцать минут, выбившись из сил и обматерив здешних лесников, не следящих за тропами, я вышла к лагерю "киевлян", где меня попытались сначала остановить, потом взять в плен, потом провести "игровое изнасилование".

Пытавшиеся получили достаточно вежливое первое предупреждение и удалились.

Я двинулась дальше, все медленнее и медленнее, обостряя свои развитые чувства, мерно вдыхая и выдыхая, постепенно растворяясь в окружающем лесу.

Если верить словам девчонки, вольеры с псами и их охранниками находятся совсем рядом с игровыми лагерями, или километра от "Киева" нет. Тут, случись грызня и что-нибудь еще, услышат.

Значит, "лесники" занимают ближний дом, как часовые - в предупредительных целях. А основные силы располагаются дальше, действительно в "глухом месте: ори - не услышат!".

Миновала пустой двухэтажный дом, который начал разваливаться еще во времена моего первого поцелуя. Нашла тропинку и не слишком наезженную автомобильную колею. Пошла по ней.

Несколько раз сбивалась с нее - теряла. Потом, определяя по хрусту под ногами, что это уже не тропа, снова находила.

Через час облака рассеялись и стало светлее.

Это плохо - я-то в темноте вижу, как кошка, а нормальные люди нет.

Кажется, тропинка стала расширяться. Да, действительно.

Тут же появилась наезженная колея. И широкий пустырь в лесной чаще. Справа - обшарпанное приземистое здание без окон, с одной дверью. Слева - груда каких-то арматурин, укрытая брезентом. Впереди - сараюшка, полуспрятанный среди крон. В крохотном окне горит свет. Где-то неподалеку журчит родник.