Запретный Мир

— Зовите меня Исмаил!

— Говорите, я вас слушаю.

Перед Робином переминались с ноги на ногу несколько мужчин. Они с ожиданием поглядывали друг на друга, но высказываться не спешили. Всей их решимости хватило только на то, чтобы добиться аудиенции у вождя. Наконец, когда Робин уже начал терять терпение, один из них сложил ладони в аро и начал разговор:

— Большой азат Робин, мы риумы, захочешь ли ты с нами говорить?

— Я не атон, мои люди не их друзья, мы не имеем ничего против вас. Мне даже нравится девушка-риум.

Облегченно вздохнув, крестьянин уже более бодрым голосом продолжил:

— Большой азат Робин, риумов сейчас осталось очень мало. Мы прячемся в лесах, но рано или поздно нас найдут, и тогда мы почти все погибнем. Мы слышали про вашу деревню и думали, может, хоть вы, люди из далеких земель, будете нам рады. Мы готовы служить вам за кров и защиту.

Робин колебался недолго. С одной стороны, атонам не очень понравится, что здесь приветствуют риумов, но с другой, плюсов вырисовывалось гораздо больше. Во-первых, к ним присоединятся семеро крепких мужчин и два десятка женщин и детей. Во-вторых, у них наверняка есть связь с другими местными риумами, и те, узнав, что здесь их не преследуют, тоже могут присоединиться.

— Хорошо, вы можете остаться с нами. Но если нападет враг, вы должны будете сражаться вместе с нами. Густав, проследи за их размещением.

Дождавшись, когда риумы ушли, Мавр усмехнулся:

— Нашему полку прибыло!

— Это очень неплохое пополнение. Тут каждый мужчина мастер на все руки, да и женщины тоже. Ты видел, как они ловко обрабатывают дерево простыми каменными инструментами? Грех прогонять таких хороших умельцев. Правда, боюсь, атонам это придется не по нраву.

— Ешь, кому сказано!

— Робин, но я больше не могу.

— Сата, ты просто обязана! Знала бы ты, сколько мне пришлось пережить приключений ради этой икры.

Сата не сдержалась, улыбнулась:

— Говорят, что Петрович до сих пор заикается, а ты катался на рыбе по всему озеру.

— Слухи несколько преувеличены, — улыбнулся Робин, — но доля правды в них есть.

Девушка отодвинула миску, глянула на него очень серьезно и тихо произнесла:

— Робин, ты можешь говорить.

— Что ты хочешь услышать? — не понял тот.

— Не знаю. Ты приходишь сюда каждый вечер, а иногда и днем. Говоришь со мной ни о чем, приносишь разные вкусные вещи, мы с Анитой их никогда не сможем съесть. Я вижу, ты все время хочешь что-то сказать другое, но не говоришь. Робин, мне любопытно.

— Сата, я люблю тебя.

Глаза девушки распахнулись в стыдливом удивлении, она зарделась и, запинаясь, возразила:

— Это не так. Мы же просто сидим на лавке. Ты никак не любишь меня.

— Или я что-то не понимаю, или ты, но при чем здесь то, что мы сидим на лавке?

Смутившись еще больше, хотя это и казалось невозможным, Сата совсем тихо пояснила:

— Это я, наверное, сильно глупая. Но Елена говорит — заниматься любовью, а это значит…

— Да кого ты слушаешь! У нее только одно на уме. Любить — это значит… Я не знаю такого слова в твоем языке. Это хотеть всегда быть рядом, смотреть на любимого человека, ласкать его, радоваться вместе с ним, делить его горе на двоих, защищать в беде, пусть даже ценой своей жизни. Это похоже на то, что мать чувствует к ребенку… нет, все не так, но я не могу объяснить лучше.

— Робин, я тебя поняла. Ты произносишь странные слова, мог молчать, не говорить. Ведь все люди знают и так, я твоя девушка. Зачем ты меня уговариваешь?

— Сата, это вышло само собой, ты же понимаешь. Но мне надо знать, я тебе нравлюсь? Ты сама хочешь быть моей девушкой?

— Глупый Робин. Я очень давно это хочу. Разве ты забыл, как я стояла перед нуром, боялась, что он тебя убьет. Я тогда так испугалась, что не могла ходить. Помнишь, как ты спросил меня, что такое саотюн? Я не поняла, что это просто вопрос, но испугалась только потому, что вокруг были люди. Мне было очень стыдно делать это у них на глазах. Я даже трогала рог зелми, думала о тебе, хотела, чтобы ты был моим мужчиной.

— Сата, можно я тебя обниму?

— Конечно! Почему ты спрашиваешь?

— Ну… Ты такая стеснительная, чуть что — краснеешь, а нас тут могут увидеть.

— Ничего. Что…

— У тебя губы соленые. Что-то не так?

— Я ела икру, это из-за нее. А что не так?

— Ты не ответила на мой поцелуй. Ведь ваши девушки знают, что это такое. Я чем-то тебя обидел?

— Нет, просто это было неожиданно. Робин, я не умею так делать.

— Какая же ты темная. Моя маленькая эйко! Давай попробуем еще… Ну вот, уже гораздо лучше.

— Робин! Не смотри так, я худая и некрасивая. Когда же я совсем поправлюсь!

— Ты сплошной ходячий комплекс неполноценности. Успокойся, ты самая красивая, честное слово.

— А это ничего, что я не иррана, а эйко? У вас все по-другому, но вдруг ты обидишься?

— Почему я должен на это обижаться?

— У нас мужчина может брать только иррану. Ирраной делает эйко атон, он приходит в деревню, проводит обряд, делать с ней саотюн. Потом она может быть приходить к любому мужчине.

— Неплохая работенка, интересно, меня туда примут? А почему ты осталась эйко? Из-за малого возраста?

— Нет, Робин, мне никогда не быть ирраной! Моих родных убили всех. Я очень плакала, но не стала о них говорить, что я не их дочь, нельзя, ведь я была маленькая исса. Атоны заставляли это сказать, но не смогли, иссу не заставить. Нур смотрел мне в глаза, но я думала только о том, как красиво падают звезды, он не мог их остановить. Мне сказали, что я умереть в праздник всех звезд и никогда не жить, а нур так сильно меня бросил на землю, что я потеряла сознание. Потом меня отдали в селение шоквутов.

— А что такое исса?

— Ты не поймешь. Я могла бы показать, но сейчас очень слаба, не получится. Исса… Нет, не понять. Я могу приказывать, только очень немного. Я совсем молодая, очень слабая, почти нет силы, ты понимаешь? Атоны очень радовались, когда смогли меня схватить. Но они боялись даже слабую иссу и не стали меня держать в Заоблачном храме. Туда меня пустили бы только в день праздника, чтобы убить, выпустить кровь.

— Ты совершенно права, я ничего не понимаю. Слушай, а почему ты не пробовала сбежать из той деревни?