Запрос в друзья

Он почти умоляет. Качаю головой. Он никогда меня не принуждал. Или будет точнее: я никогда не говорила ему нет. По моему телу пробегает дрожь: отвращение, невероятным образом смешанное с остатками влечения. Поначалу я испытала чувство раскрепощенности, освободившись от оков классического секса, который у меня был с предыдущими партнерами. Было что-то возбуждающее и вольное в том, чтобы сорваться, скинуть ограничения. Но потом, после рождения Генри, бывали моменты, когда игра выходила за рамки комфорта. Я думала, причина в моем материнстве, в том, что я изменилась. Но я молчала. Молчала, потому что чувствовала, как он отдаляется от меня, и мне не хотелось давать ему повод меня бросить.

— Я не желал зла Софи, клянусь. — Сэм все крутит и крутит бокал, вино внутри опасно плещется.

— Нет, конечно не желал, — говорю я, чувствуя горечь во рту. Боже мой, что же он наделал?

— Я только хотел, чтобы она угомонилась, перестала говорить, нас ведь могли подслушать. Но она отказывалась молчать, она все повторяла, что видела нас с Марией во время выпускного бала, все спрашивала о том, что произошло, о чем говорила Мария, что я ей ответил. Я твердил, что ничего не было, что я оставил Марию в лесу, что с ней все было в порядке, когда мы расстались.

— О чем ты говоришь? Что значит: вы расстались с Марией в лесу? Когда?

Он молчит и только ожесточенно крутит бокал.

— Сэм? — Желание знать правду пересиливает страх. Неужели я вот-вот узнаю ответ на вопрос, который изводил меня с шестнадцати лет? — Это как-то связано с Мэттом? — Я вспоминаю, какими глазами смотрел на меня Мэтт на вечере выпускников, как он настаивал, чтобы мы все хранили молчание. Меня посещает шальная надежда: Сэм сейчас признается, что все эти годы покрывал Мэтта.

— С Мэттом? Нет, это не имеет к нему никакого отношения. Он всего лишь боится, что всплывет, как он снабжал нас экстази. — У меня душа уходит в пятки. — Было нелегко, — продолжает он, аккуратно поставив бокал на стол, — видеть, как ты терзаешься из-за этого столько лет подряд. Знать, что я могу несколькими словами положить конец твоим мучениям, твоему стыду. И одновременно понимать, что это положит конец нашим отношениям.

Я смотрю на него не мигая, желая и не желая, чтобы он продолжал говорить. Он берет мои руки в свои, обхватывает их, выводит круги большими пальцами по моим ладоням. Он утыкается лицом мне в руки, и я не вижу его глаз, когда он произносит слова, торопливые, вырывающиеся помимо его воли вместе с горячим дыханием, которое я чувствую на ладонях:

— Это не ты убила Марию, Луиза. Ее убил я.

Глава 38

Луиза ни с кем не обсуждает детали своей интимной жизни с Сэмом. Ей слишком стыдно признать, что ей нравится, когда над ней доминируют, нравится быть распластанной и беспомощной. После рождения Генри все пошло из рук вон плохо, и тогда она рассказала кое-что Полли. Но далеко не все.

Во времена юности Луизы было принято рассказывать подружкам все подробности сексуальной жизни — как все было, кто что вытворял, как стонали, что не так пошло. Запретных тем не было. Но потом все изменилось. К тому времени, когда они с Сэмом сошлись, все вокруг стали всерьез задумываться о браке, и она обнаружила, что все эти разговорчики сошли на нет. Ровесники Луизы сделали свой выбор, и теперь все должно было происходить как минимум идеально. Не стоит смеяться над оплошностями в постели того, с кем ты собираешься провести всю оставшуюся жизнь. Это уже не смешно.

Разговоры, которые позволили бы ей поднять тему своей интимной жизни, больше не велись, и она не желала инициировать их. Ей бы хотелось кому-нибудь рассказать об этом, чтобы понять, насколько далеко от нормы заходит ее собственный секс, особенно в последние два года, когда все окончательно вышло из-под контроля. Она читала всю доступную литературу, гуглила про БДСМ и фантазии насильников, успокаивалась, когда узнавала, что все это вписывается в норму, и приходила в ужас, когда писали, что это относится к сексуальному насилию.

Ситуация усугубилась, когда Сэма во второй раз обошли с повышением, и потом, когда появился Генри. Сэм надеялся, что материнство расставит все по местам, что он станет главным. Однако бизнес Луизы продолжал процветать, а Сэм оставался далеко позади. Но она-то не могла оставить его позади. Только не его, ведь он единственный понимал ее. Если бы она знала, что он сделал, все пошло бы совсем по-другому. Кем бы она стала, если бы ей не пришлось всю жизнь выстраивать вокруг себя непроницаемую стену? Не стоять у края обрыва или на мосту с мыслью о том, что произойдет, если поддаться искушению и шагнуть вперед и больше не существовать?

Сэм всегда стремился доказать собственную состоятельность и сохранить доминантную роль в ее жизни. Ему следовало знать, что не нужно ей ничего доказывать. Она и так любила его, любила всегда, с тех самых пор, когда он у нее на глазах флиртовал с Софи Хэнниган в школьной столовой. Луиза всегда считала, что ничто на свете не заставит ее разлюбить его. Ничто.

Глава 39 2016

Я настолько напряжена, что сжавшийся в комок желудок держит все тело. Это как если бы я была сделана из стекла: твердого и гладкого, и холодного на ощупь. Одного движения достаточно, чтобы все разлетелось на кусочки. Я сижу, не двигаясь, на стуле, остро ощущая, что всего в нескольких метрах от меня спит Генри.

— Как это произошло? — спрашиваю я не своим, тонким и чуть слышным голосом, который едва нарушает тишину, заполнившую кухню, где мы столько раз вместе болтали, ели, смеялись. Я отнимаю от лица Сэма свои руки и кладу их на колени. Руки дрожат.

— Ты же помнишь тот вечер?

Разумеется, я все помню. И он это знает.

— Я вел себя хорошо, правда? — Он, как Генри, ищет моего одобрения. — С чего начать? Я выманил тебя в класс и мог бы довести дело до конца, но не стал, потому что видел, как ты напугана. Я был хорошим. Ты ведь это помнишь?

— Да.

Настойчивые руки на зеленом шелке, пальцы, впивающиеся в мою кожу все сильней и сильней, его язык у меня во рту, все горит и расплывается. И позже: я остаюсь одна в классе, стою, прислонившись спиной к стылой стенке, проклиная себя за неопытность.

— Ты хотела меня, но испугалась. Ты не заслуживала того, чтобы я тебя принуждал, Луиза. Потом ты получала удовольствие от наших игр не меньше моего, ведь так? — Опять этот умоляющий тон, и я киваю, во мне еще сильно желание поддерживать его уверенность в себе. — Но тогда ты еще не была к этому готова.

Я помню, какое унижение испытала, когда он оставил меня одну, и удивлена, что сейчас сочувствую себе тогдашней. Я никогда не испытывала к той девице сочувствия, только вину, отвращение и стыд.

— Но Мария — это было совсем другое дело. Я слышал про нее разные истории, мы все слышали. О том, что она вытворяла. Я бы не раскаивался, сделав что-нибудь с ней, потому что все это она уже делала.

Я хочу сказать, что все эти истории были ложью, придуманной тем, кто хотел таким образом заполучить Марию Вестон, но я настолько напугана, что сижу молча. Если я позволю ему высказаться, помогу ему убедить себя в том, что произошедшее — не его вина, может быть, тогда он отстанет.