Запуск разрешаю! (Сборник)

— Мать честная, да это же семга! Семга! — закричали мы.

— Эрика, смотри, семга!

— Да, семга, — спокойно ответила Эрика, даже не взглянув с моста. — А что там должно быть, по-вашему?

Мы осмотрелись. Где люди? Ау? Где мужики с вилами и сетями? Бабы с корзинами и мешками? Пацаны с камнями и динамитом? Ну хоть бы кто остановился!

— Дикие люди, — возмущался Молчанов, сбегая к реке (против инстинкта не попрешь), — тупые капиталисты! Им лень наклониться, схватить и вытащить за жабры вот эту вот толстую, жирную, вкусную красную рыбу. — Рискуя свалиться, Молчанов завис над рекой.

— Никакой инициативы, — соглашаюсь я. — Полная атрофия чувств.

— Загнивающий капитализм!

— Все, как предсказывали классики.

— Ну полный упадок! — кричал снизу Молчанов. Рыба даже не пыталась отплыть в сторону. — Нет, я определенно здесь рехнусь.

— А между тем, сэр, еще одна страничка нашего бизнес- плана окончательно зачеркнута суровой рукой капиталистической действительности, — кричал я с моста.

— Ты о чем, сэр?

— Семужьей рыбалкой однозначно к нам не заманить.

— Согласен. Ни хрена не поедут, сэр! — отвечал снизу Молчанов.

С доисторическим азартом он пытался клюкой поддеть жирную заморскую рыбину за серебристое брюхо.

Несолоно хлебавши собираемся в обратный путь. Фильм готов, а вот с бизнесом абсолютная неясность.

В освободившиеся из-под водки чемоданы заталкиваем наволочки с сушеными подосиновиками и боровиками.

— Слушай, а с этим лешьим мясом дело все-таки может пойти, — вдруг задумчиво произносит Молчанов.

— О чем ты говоришь, — отмахиваюсь я. — Грех смеяться над бедными людьми.

— Почем у нас грибы на рынке? — не унимается Молчанов.

— Тебе зачем? На зиму мы с головой обеспечены.

— А сколько может стоить доставка, например, вагона грибов из Норвегии в Россию?

— Так, так, так, — наконец до меня стало доходить.

Мы присели возле открытых чемоданов. Прикинули. Наклевывались интересные варианты. В общем, по возвращении надо будет все хорошенько обдумать…

На прощание в бухгалтерии нам выдали по пачке крон. Директор студии извинился. «У нас скромный бюджет и небольшие возможности». В уме мы быстренько перевели кроны в рубли. Получалось, нам вручили годовую зарплату!

— Слушай, — по дороге в аэропорт выдохнул потрясенный свалившимся богатством Молчанов, — а зачем нам грибы? С такими деньжищами лично я намерен остаться в искусстве. А ты?

Рановато, конечно, он это сказал. В тот же день свою долю Молчанов по рассеянности забыл в аэропорту. Хотя, строго говоря, в этом была и моя доля вины.

На таможне снова довелось понервничать.

Служащий меня узнал. Тут же спросил:

— Фодки нет?

— Нет, — улыбнулся я и широко распахнул чемодан.

— А это что? — у таможенника снова, как при первой нашей встрече, округлились глаза.

Рядом с грибами я упаковал три пластиковые двухлитровые канистрочки. Они были невесомыми, чистыми и пустыми. В них мы с Молчановым покупали жидкий брусничный концентрат. Его разводили водой из-под крана. Получался отличный морс. Три пустые канистры с широкими удобными горлышками я решил взять с собой. Это сейчас пластиковых бутылок — горы на каждой свалке. А раньше таких и не видывали. Думаю, пригодятся. Буду возить в них с Украины повидло. Вишневое, грушевое, абрикосовое. Можно варенье, самогон, мед. А то таскаешь через всю страну мутные трехлитровые банки. И тяжело, и непрактично. А тут — легкая, удобная, прозрачная бесплатная тара.

— Зачем фам пустые емкости? — спрашивает таможня.

— Надо, — говорю.

— Фы можете объяснить, что в них?

— В пустых канистрах?

— Да.

— В которых ничего нет?

— Да, так.

— А вы как думаете?

— Думаю, они не дейстфительно пусты.

Разговор принимал шизофреническую окраску. Откуда-то срочно явился переводчик. Энергичный и шустрый:

— Что в канистрах?

— Говорю вам — ничего. — Объяснять, что в СССР нет пластмассовой тары, как-то, думаю, унизительно и непатриотично.

— Фы еще тогда показались мне сомнительным человеком, — напоминает таможня.

— Когда это? — не понял переводчик.

— Да перевез он недавно через границу ящик водки, — объяснил Молчанов. — Подумаешь.

— А-а.

— Сейчас мои потозрения усилились, — сказал таможенник. — Они не пустые.

— Давайте отвинчу крышку, — говорю. — Посмотрим.

— Не прикасайтесь, — рука в белой перчатке легла на чемодан.

Таможенник что-то начал объяснять переводчику.

— Он хочет вызвать экспертов, — коротко перевел тот.

Потом они долго куда-то звонили. Наконец явились какие-то люди в голубых халатах. Взяли мой чемодан с грибами и пустыми канистрами. Куда-то отнесли, предварительно натянув резиновые перчатки. Через час вернули чемодан, рядом поставили канистры. Сказали что-то таможеннику, развели руками и извинились. Помню немое удивление таможни: «Эти странные, загадочные русские зачем-то вывозят из страны пустую тару. Наверное, взяли откуда-то пробы воздуха. Думают, опять перехитрили. Не вышло». Чтобы хоть как-то досадить, признается язвительно:

— Мы продули фаши бутылки.

— Вот как? — Я делаю огорченное лицо: задание сорвано, все пропало, предстоит трудное объяснение с Центром. И все же складываю канистры обратно в чемодан.

— Проходите, пожалуйста.

Наконец заветная дверь на летное поле открылась, и мы бросаемся к родному самолету. На радостях Молчанов забывает портмоне. Обнаруживает пропажу только после дозаправки в Мурманске.

Як-40 летит на высоте нескольких тысяч метров. Мы возвращаемся домой. Молчанов то и дело наведывается к пилотам. Что там? Есть ли новости?

Наконец, через мурманских диспетчеров летчики связались с Киркенесом. Дежурному норвежского аэропорта подробно объяснили, где могут быть деньги.

— Пусть на стойке посмотрит, на стойке, — горячится Молчанов.

— Хорошо, — неторопливо говорит дежурный. — Схожу посмотрю.

— Он посмотрит, — передали нам по цепочке мурманчане.

Десять минут томительного ожидания. Наконец приходят обнадеживающие сведения. Вернулся дежурный и сказал:

— Да, там, на стойке регистрации, лежит черное портмоне.